О, тайных, мощных влечений закон!

Ее он не видел,-- в нее он влюблен.

И в лунном свете блуждает бедняжка.

И все вздыхает: "О, был бы я пташкой!"

Туда, где франки, к любимой Бьянке

Спешит его мысль быстрей обезьянки.

А тело, как прежде, в Сиаме живет.

Поэтому страждет душа и живот.

Он в лакомых блюдах находит изъян:

Нужны ему клецки да Оссиан.

Он кашляет, он исхудал до предела,

И страсть изнуряет юное тело.

Ужели его, государь, не спасти?

Подобный урон невозможно снести

Животному миру. Отправь непременно

Больного скитальца на дальнюю Сену.

И если его обрадует там

Облик прекраснейшей из дам,

То он, в нежнейшем любовном чувстве,

И думать забудет о прежней грусти.

Ему, бедняге, теперь в Самый раз

Увидеть сиянье любимых глаз.

Ее улыбка прогонит тени,

Излечит слона от недуга и лени.

А голос, как зов волшебный в тиши,

Врачует разлад его бедной души.

И сразу у этой веселой туши

Захлопают радостно дивные уши.

Как чудно живешь, как чудно шалишь,

Попав в завлекательный город Париж!

Твой слон отшлифует манеры славно

И время свое проведет презабавно.

Но прежде, раджа, не помедлив ни часу,

Наполни его дорожную кассу,

Открой ему письменно кредит

Chez Rotshild freres1 на рю Лафитг.

Открой кредит на миллион

Дукатов, -- господин барон

Джемс Ротшильд скажет о нем, пожалуй:

"Да, этот слон -- отличный малый!"

Так молвил астролог и опять

Он, кланяясь, землю стал целовать.

И царь отпустил, наградивши богато,

Его и отправился думать в палату.

Он думал, -- но думать-то он не привык.

Занятие это -- не для владык.

И рядом с любимою обезьянкой

Уснул он так сладко на мягкой лежанке.

А что он решил? Я знаю лишь вот что:

Запаздывать стала индийская почта;

Последняя, что к нам дошла наконец,

Была доставлена через Суэц.

---------------

1 У братьев Ротшильд (фр.).

ШЕЛЬМ ФОН БЕРГЕН

На дюссельдорфский карнавал

Нарядные съехались маски.

Над Рейном замок весь в огнях,

Там пир, веселье, пляски.

Там с герцогиней молодой

Танцует франт придворный.

Все чаще смех ее звенит,

Веселый и задорный.

Под маской черной гостя взор

Горит улыбкой смелой,-

Так меч, глядящий из ножон,

Сверкает сталью белой.

Под гул приветственный толпы

По залу они проплывают.

Им Дрикес и Марицебиль,

Кривляясь, подпевают..

Труба визжит наперекор

Ворчливому контрабасу.

Последний круг -- и вот конец

И музыке и плясу.

"Простите, прекрасная госпожа,

Теперь домой ухожу я".

Она смеется: "Открой лицо,

Не то тебя не пущу я".

"Простите, прекрасная госпожа,

Для смертных мой облик ужасен!"

Она смеется: "Открой лицо

И не рассказывай басен!"

"Простите, прекрасная госпожа,

Мне тайну Смерть лредписала!"

Она смеется: "Открой лицо,

Иль ты .не выйдешь из зала!"

Он долго и мрачно противился ей,

Но сладишь ли с женщиной вздорной!

Насильно маску сорвала

Она рукой проворной.

"Смотрите, бергенский палач!" -

Шепнули гости друг другу.

Вес замерло. Герцогиня в слезах

Упала в объятья супругу.

Но герцог мудро спас ей честь:

Без долгих размышлений

Он обнажил свой меч и сказал:

"Ну, малый, на колени!

Ударом меча я дарую тебе

Сан рыцаря благородный

И титул Шельм фон Берген даю

Тебе, как шельме природной".

Так дворянином стал палач,

Прапрадед фон Бергенов нищий.

Достойный род! Он на Рейне расцвел

И спит на фамильном кладбище.

ВАЛЬКИРИИ

На земле -- война... А в тучах

Три валькирии летучих

День и ночь поют над пей,

Взмылив облачных коней.

Власти -- спорят, люди -- страждут,

Короли господства жаждут.

Власть -- превысшее из благ.

Добродетель -- в звоне шпаг.

Гей, несчастные, поверьте:

Не спасет броня от смерти;

Пал герой, глаза смежив,

Лучший -- мертв, а худший -- жив.

Флаги. Арки. Стол накрытый.

Завтра явится со свитой

Тот, кто лучших одолел

И на всех ярмо надел.

Вот въезжает триумфатор.

Бургомистр или сенатор

Подлецу своей рукой

Ключ подносит городской.

Гей! Венки, гирлянды, лавры!

Пушки бьют, гремят литавры,

Колокольный звон с утра.

Чернь беснуется: "Ура!"

Дамы нежные с балкона

Сыплют розы восхищенно.

И, уже высокочтим,

Новый князь кивает им.

ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ ГАСТИНГСЕ

Аббат Вальдгема тяжело

Вздохнул, смущенный вестью,

Что саксов вождь -- король Гарольд

При Гастингсе пал с честью.

И двух монахов послал аббат,-

Их Асгот и Айльрик звали,-

Чтоб тотчас на Гастингс шли они

И прах короля отыскали.

Монахи пустились печально в путь,

Печально домой воротились:

"Отец преподобный, постыла нам жизнь

Со счастьем мы простились.

Из саксов лучший пал в бою,

И Банкерт смеется, негодный;

Отребье норманнское делит страну,

В раба обратился свободный.

И стали лордами у нас

Норманны-- вшивые воры.

Я видел, портной из Байе гарцевал,

Надев злаченые шпоры.

О, горе нам и тем святым,

Что в небе наша опора!

Пускай трепещут и они,

И им не уйти от позора.

Теперь открылось нам, зачем

В ночи комета большая

По небу мчалась на красной метле,

Кровавым светом сияя.

То, что пророчила звезда,

В сражении мы узнали.

Где ты велел, там были мы

И прах короля искали.

И долго там бродили мы,

Жестоким горем томимы,

И все надежды оставили нас,

И короля не нашли мы".

Асгот и Айльрик окончили речь.

Аббат сжал руки, рыдая,

Потом задумался глубоко

И молвил им, вздыхая:

"У Гринфильда скалу Певцов

Лес окружил, синея; "

Там в ветхой хижине живет

Эдит Лебяжья Шея.

Лебяжьей Шеей звалась она

За то, что клонила шею

Всегда, как лебедь; король Гарольд

За то пленился ею.

Ее он любил, лелеял, ласкал,

Потом забыл, локийул.

И время шло; шестнадцатый год

Теперь тому уже минул.

Отправьтесь, братья, к женщине той,

Пускай идет она с вами

Назад, на Гастингс, -- женский взор

Найдет короля меж телами.

Затем в обратный пускайтесь путь.

Мы прах в аббатстве скроем,-

За душу Гарольда помолимся все

И с честью тело зароем".

И в полночь хижина в лесу

Предстала пред их глазами.

"Эдит Лебяжья Шея, встань

И тотчас следуй за нами.

Норманнский герцог победил,

Рабами стали бритты,

На поле гастингском лежит

Король Гарольд убитый.

Ступай на Гастингс, найди его,-

Исполни наше дело,-

Его в аббатство мы снесем,

Аббат похоронит тело".

И молча поднялась Эдит

И молча пошла за ними.

Неистовый ветер ночной играл

Ее волосами седыми.

Сквозь чащу леса, по мху болот

Ступала ногами босыми.

И Гастингса меловой утес

Наутро встал перед ними.

Растаял в утренних лучах

Покров тумана белый,

И с мерзким карканьем воронье

Над бранным полем взлетело.

Там, ла поле, тела бойцов

Кровавую землю устлали,

А рядом с ними, в крови и пыли.

Убитые кони лежали.

Эдит Лебяжья Шея в кровь

Ступала босой ногою,

И взгляды пристальных глаз ее

Летели острой стрелою.

И долго бродила среди бойцов

Эдит Лебяжья Шея,