Он узнал в Петербурге еще одного барина. И Гончаровы и все Строгановы в великосветском обществе были ничто по сравнению с князем N. Он обладал великой властью. И несчетным богатством. И вот с ним судьба столкнула Петра, да так удивительно, что князь вынужден был просить дворового человека Строгановых о великом одолжении — спасти от недуга его сына. Но князь был умен. Он быстро все поставил на свое место, и Петр, несмотря на отказ от платы за лечение, попал все же в зависимость к князю.

В одно из своих посещений Петр гулял с Аличкой в небольшом парке, прилегающем к княжескому двору, играл с ним в мяч, выслушивал его новости, которые произошли за ту неделю, что они не встречались. И главное, старался укрепить в нем веру в лекарство. Ведь, возможно, скоро Петр уедет из Петербурга, и только трава будет лечить Аличку от тяжкой болезни.

Мальчик пил отвары уже второй месяц. Первые две недели ему стало хуже. Приступы мучили его ежедневно, и князь в гневе срочно вызвал Петра.

Сдерживая желание избить Петра, он процедил сквозь зубы:

— Мальчику стало хуже. Не забудь, что ты отвечаешь за ребенка.

— Ваше сиятельство! — ответил Петр, превозмогая желание сказать: «Ну не давайте же ему больше мое лекарство, ежели не верите в него, не зовите меня! Прекратим лечение. И мне будет покойно». — Ваше сиятельство, травы лечат медленно, годами. Ухудшения поначалу бывают, но это не страшно. Травой я лечу вашего сына безобидной. Худо от нее никому не бывало.

Но только Аличка убедил князя. Он сказал:

— Мне хочется пить эту травку. Она меня вылечит. Я знаю. Петр очень хочет вылечить меня.

И князь решил ждать. Прошло две недели, и приступы стали реже, а вскоре и вовсе приостановились.

В предпоследнюю встречу князь сказал Петру:

— Значит, уезжаешь? А что, если я поговорю с графиней? Ты пришелся по душе моему сыну, и мне хочется, чтобы ты был при нем всегда.

«Он хочет причислить меня к своим дворовым людям», — с горечью подумал Петр. Почему же, почему не пришла другая мысль в голову человеку, по гроб жизни обязанному Петру, мысль сделать его вольным и уж тогда предложить служить у себя?

Нет, эта мысль даже не мелькнула в голове князя!

— Что, не хочешь? — с издевкой спросил князь.

— Ваше сиятельство! Не лишайте меня единственной радости, — опуская глаза, сказал Петр, — в Ильинском у меня родные, там прошло мое детство…

— Ну, если не хочешь, я не принуждаю, — поспешно согласился князь. — Поезжай.

Прощание с князем и его сыном тоже не раз вспоминал Петр. Оно оказалось сложнее, чем можно было ожидать. Мальчик привязался к Петру, да и он к мальчику тоже, и потому пришлось скрыть от ребенка, что их встреча последняя.

— Ты знаешь, Петр, — сказал Аличка, как всегда, не по-детски серьезно, — мне кажется, что ты меня уже совсем вылечил. У меня больше не будет этой болезни. Никогда не будет. Ты радуешься, Петр?

— Я очень рад, ваше сиятельство. И я знаю наверное, что болезнь ваша бесследно пройдет.

— Ты скоро придешь ко мне снова? — вдруг забеспокоился ребенок, точно предчувствуя разлуку.

— Скоро. Но и без меня вы должны верить, что будете совершенно здоровы. И все равно пить траву.

И когда мальчик ушел, Петр поклонился князю и сказал:

— Ваше сиятельство, я буду просить вас как-то извещать меня о здоровье вашего сына.

— Будь уверен, когда он вылечится и придет время расплаты, ты об этом узнаешь, — усмехнулся князь.

— Ваша светлость! Не о деньгах речь, — вспыхнул Петр. — Мне важно знать о здоровье вашего сына. Я говорил уже вам, что его здоровье для меня лучшая награда. Кроме того, я верю, что мое желание сделать его здоровым будет передаваться через огромное расстояние от Ильинского до Петербурга. Из моей избы в ваш дворец. Потому в первый же день лечения мне нужно было поглядеть спальню мальчика внимательно, чтобы представить его в постельке и передать ему мои наставления на ночь. Я ведь это делаю каждый вечер, с тех пор как взялся лечить его. В этом тоже заключается лечение. Теперь еще и разницу во времени нужно подсчитать.

Князь внимательно поглядел на Петра, и взгляд его выразил ясную мысль: «Не то колдун, не то юродивый».

— Ну, а о том, что ты лечишь моего сына, помни, Петр, знать никто не должен.

— Этого никто не узнает, — сказал Петр. — Иначе лечение не поможет.

Он поклонился князю и вышел с пылающими щеками. И это в благодарность за все! Как бы не узнали, что их светлость не побрезговал услугами крепостного! Человек, человек, как глух и слеп ты! Как ты сам обкрадываешь себя, и твоя и без того короткая жизнь на земле становится мелкой и скучной! Нет, там, в Ильинском, люди с отнятой волей живут шире, красивее, глубже!

Будь Петр немного ожесточеннее, он бы со злорадством мог сказать себе: «Князь зависит от меня так же, как я от него».

Но Петр не знал этого чувства. Он с радостью ехал на родину, любовался широко раскинувшимся небом, по-весеннему набирающим синеву. Вдыхал родные запахи земли: в бурых прошлогодних бурьянах, поднимающихся зеленых побегах трав, набухающих почках. Слушал забытое за этот год пение птиц.

А когда на заре на привале в полуголых весенних деревьях защелкал, засвистел свой гимн восходящему солнцу скворец, Петр уткнулся в рукав полушубка и заплакал горькими и сладкими слезами.

До Ильинского Петр и Софрон добрались в базарный день. В селе было по-праздничному людно. Большую базарную площадь в центре села окружали кони, впряженные в телеги крестьян и купцов, приехавших из других деревень и городов.

На сколоченных из досок мостках с навесами на случай дождя чем только не торговали! Стояли мешки с кедровыми орехами, обычными и калеными, лежали пласты жмыха, туесы меда удивляли размерами и выдумкой исполнения. Рамы сотового меда привлекали пчел, которые слетались к ним тучами. Тут же торговали деревянными изделиями: ушатами, кадками, табуретками, стульями, а дальше — свежими, отлично сохранившимися овощами, поражавшими своей сочностью и живым цветом в весеннюю пору.

Приветливо были открыты двери всех лавок. «Торговый дом» купца Беклемишева так же, как и базар, был окружен телегами приезжих, в открытые двери магазина туда и обратно сновали люди.

И Петр, может быть, в первый раз с гордостью подумал о своем селе, где почти все были грамотны. Приказом графа Александра Сергеевича Строганова, горячего покровителя науки и искусства, Ильинское приходское училище открылось раньше других в Пермской губернии, еще в 1794 году.

В 1820 году это училище имело три класса, и к нему присоединялась певческая школа, в которой было пятьдесят учеников. Из них сорок находились на господском содержании и жили в особом «столовом» доме, которым заведовал смотритель — учитель.

Село Ильинское было знаменито и духовым оркестром и хором. Регенту хора надлежало добиваться, чтобы ильинский хор усвоил себе манеру церковного придворного пения, и потому он обязан был избегать «пиэс крикливых, театральных», выбирая такие «пиэсы», которые возбуждали бы в молящихся «не смех или смутные нечистые помыслы, а благолепие, умиление, чувство сознания своего ничтожества и греховности».

Ильинцы не очень почитали церковные обряды, не были они особо верующими. Вероятно, в этом сказалось и развитое сектантство в тех краях. Православные называли эти секты старообрядческими, староверческими, кержацкими, странников-бегунов-красноверов. В имениях Строгановых, помимо православных церквей, было 14 старообрядческих часовен.

В селе Ильинском была и больница. Еще в 1820 году Софья Строганова прислала в село лекаря Ламонша, а через три года вместо него доктора медицины Николая Романовича Лейхтвельда, который женился на дочери Федота Алексеевича Волегова и, как говорится, осел в Ильинском.

Петру больше всего хотелось видеть мать. Он знал, что во время торжков театр обязательно дает представление. Петр наскоро попрощался с Софроном, попросил отвезти вещи домой и пошел в открытую дверь театра, возле которой толпился народ. Дежурил у дверей рыжий Севка. Он узнал Петра, заулыбался, показывая крупные желтые зубы.