– Шутишь!? – глянул я на раскроенный череп Худосокова. – Он же мертв, как Рамзес!

Николай скептически посмотрел на труп:

– Мертвый-то, он мертвый, но через пару-тройку часов опять оживет...

Бельмондо, посмотрев на истекающий кровью труп, приказал девушке встать. Когда та выполнила приказ, встал сам и, потянувшись, подосадовал:

– Вечно ты все ты портишь, Черный! Пойдем-ка мы к озеру...

И, шлепнув отвернувшуюся к морю девушку по попе, пояснил:

– Там, в середине острова озерцо такое симпатичное... Голубое, аж странно, вокруг зелень буйная, вся фруктами и цветами украшенная, а в берегах – прохладные гроты. Очень уютные, я тебе скажу, гроты. И, что интересно, в некоторых из них амазонки бесхозные живут, прямо беда с ними. Такие привлекательные... Ну, пока.

Взяв свою улыбчивую красавицу за руку, Борис прыгнул вместе с нею в бирюзовую воду.

– Так что, ему действительно все до лампочки? – спросил я Баламута, вытирая с лица брызги.

– Ты Худосокова имеешь в виду? – уточнил Николай.

– Естественно.

– Не совсем. Ты после того офиса с черепашками и вечерней Филадельфией два дня в себя не приходил – голове твоей душевной, видно, крепко досталось. Бредил, на всех бросался. Нам пришлось тебя связать и в трюмную прохладу забросить...

– Ты это к чему?

– Так вот, эти два дня мы его с утра до вечера пытали... – сказал Баламут, равнодушно пнув ногой труп Худосокова. – Больно ему было, как всякому человеку... Даже больнее – подлые, они боли втройне боятся. Когда он первый раз скопытился – Бельмондо не рассчитал немного, в кипятке его маленько передержал, мы огорчились: столько у нас заплечных творческих планов было... Но не успели в себя прийти и по стаканчику пропустить, как он опять жив, здоров, с нами сидел. Ну, мы обрадовались, засучили рукава и снова начали с его телом пагубно экспериментировать. Сначала четвертовали – я отрезал все, что у него справа, Борис – все, что слева. Бог мой, как он орал, как молил, как плакал! Потом Борис отрезал все, что снизу у него оставалось, а я – то, что сверху. И поджарили весь образовавшийся шашлык с косточками на пионерском костре. Пляски с бабами вокруг устроили. И, знаешь, сожжение с тем же успехом прошло – утром он опять вместе с нами на яхте раскачивался... Ну, мы продолжили по инерции издеваться, хотя кайфа уже особого не было... Не знаю даже почему... То ли не наше это призвание, то ли просто поняли, что своими этими воскресениями он, в общем-то, над нами издевается...

– А эти двое? Дон Карлеоне и Крутопрухов?

– Их мы тоже пытали... После Худосокова... Так, для очистки совести. Пару раз четвертовали, пару раз акул на них ловили...

– Акул?

– Да, акул... Если хочешь, вечером можем повторить... По первости интересно. Хотя и гаденькое чувство потом появляется, что ты такой же гестаповец... Как и они...

– Я бы с удовольствием половил...

– Валяй. А на кого будешь ловить?

– На Крутопрухова... Харя его мне не нравится.

– Ты, знаешь, за ноги к леске его привязывай... Впрочем, что советовать? Я с тобой пойду, покажу все... Хотя, честно говоря, чем с акулами возится, лучше бы грот с девушками опробовал...

– В грот я успею... А вот акул на гангстеров ловить, где еще такой аттракцион прикупишь?

– Галочку в своей биографии хочешь поставить?

– Ага... Послушай, а что, мы действительно на всю жизнь сюда загремели?

– На всю жизнь? – горько усмехнулся Николай. – Нет, братец милый, похоже, мы тут навечно. Если, конечно, Худосоков чего-нибудь не придумает. Сволочь, он, конечно, сволочь, но тыква у него соображает. Злой гений, короче... Так что ты его особо не травмируй, не отвлекай, от мыслительного процесса... Он сейчас, наверное, оживет. Слабость у него к тебе душевная... Поспрошай его, он обо всем тебе расскажет... А я, пожалуй, переберусь на озеро, поплаваю с девицами...

– Подожди, а что, через колодец вы не пробовали уйти?

– Почему не пробовали? Пробовали по разу...

– Ну и что?

– Да ничего. Выплюнул он нас в песок.

– Понятно...

– Есть еще вопросы? А то я пойду...

– Да куда ты торопишься? У нас ведь впереди вечность? – схватил я Николая за руку. Мне не хотелось оставаться одному рядом с трупом, который вот-вот оживет. Вот он, лежит, только-только убитый, холодный, серое лицо с остекленевшими глазами, покрытое пятнами уже засохшей крови, скрюченные пальцы... И вдруг они приходят в движение, выпученные глаза оживают, руки поднимаются к лицу... Ощупывают его... Тьфу, гадость!

– Да не хочу я слушать, как он тебе рассказывать о своих похождениях будет... Знаешь, он, гад, любит живописнуть, как Софу убивал. Сорвусь, опять пытать его начну... А это противно... Входит в кровь что-то ползучее, что-то такое, что делает тебя другим... Палачом... Сволочью... А я не хочу... Лучше баб за сиськи дергать, человеком, по крайней мере, себя чувствуешь...

И махнув мне рукой на прощанье, Баламут прыгнул в воду головкой и поплыл саженками к берегу. Вода была такая прозрачная и нежно-бирюзовая, что я не удержался и с разбегу нырнул в сторону океана.

Минут через двадцать, наплававшись вволю, я подплыл к яхте. На борт мне помог взобраться Худосоков.

– Вечером акул идешь ловить? – с тревогой в глазах спросил Ленчик, лишь только я взобрался на палубу.

– Наверно... – ответил я, вытряхивая воду из ушей.

– На Крутопрухова?

– А ты откуда знаешь? – спросил я, внимательно посмотрев на будущего своего живца. Он сидел в прострации на самом носу яхты.

– Я все знаю... Пиво? Шампанское? Джин-тоник?

– Джин-тоник со льдом... – сказал я, усаживаясь в шезлонг.

Вид вокруг был изумительным. Морской, пахучий до горизонта воздух... Голубая океанская гладь... Белый остров в ста метрах... Остров, заросший пальмами, диковинные разноцветные птицы на берегу и в небе. Знать бы мне раньше, что Ад так чарующ... Не мучался бы угрызениями совести.

Я дремал, когда Худосоков вернулся с серебряным подносом, на котором стоял высокий стакан с джином-тоником. Поставив его передо мной, он увидел, что забыл соломинку и ушел за ней в каюту. Его возвращения я не заметил – мое внимание привлекла появившаяся на берегу стройная женщина в коротком обтягивающем синем платье. На шее у нее был алый шарфик, в руках она держала синие туфельки на высоком каблуке... Несколько секунд она смотрела на яхту, как мне показалось, подавшись к ней (ко мне???) всем существом. Затем ловким движением скинула с себя платьице и, оставшись в бикини, улеглась в тени пальмы. "Совсем не загорелая!" – отметил я, механически принимая от Худосокова стакан с соломинкой.

– Не любишь загорелых девушек? – спросил Ленчик.

– Нет...

– Я так думаю, она тебя дожидается... – улыбнулся Худосоков, усаживаясь рядом. – Небось, Бельмондо шепнул ей, что на острове новый кадр появился... Не спеши, пусть посохнет... Времени у тебя, ха-ха, достаточно...

– Так ты, значит, Софию с Вероникой намеренно убил?

– Да... Не я, правда, а мои копы... На это у них мозгов хватило...

– С ментами договориться? Адресочки, небось дал?

– Конечно, дал. Правда, не все гладко получилось... Не понимаю, зачем им надо было из гранатомета в Баламута и Бельмондо палить. Да еще на перекрестке... Идиоты!

Вспомнив, как сидел в мусорном баке, я вышел из себя и, зло прищурив глаза, обернулся к Худосокову.

– Ну, ладно, ладно, забыли! – отпрянул он.

– Сволочь, – выцедил я.

– Ну, сволочь. Но по большому счету, они, копы мои, все сделали, как надо. Обложили вас со всех сторон.... Бельмондо помогли обчистить... Диане Львовне с Пал Петровичем что надо шепнули, что надо показали... Согласись, неплохо было придумано, а?

– Любишь ты театральные эффекты. А московскую Ольгу, тоже твои копы охмуряли?

– Да так, по мелочи... Не хотелось ее убивать... Симпатия у меня к тебе, ты же знаешь. И потому обошелся парой звонков от якобы твоих поклонниц да парой душистых писем от них же. Под занавес героя-любовника из шведского посольства ей подложил, и все, прощай, Женечка, свободен. Да это и не трудно было вас развести: Ольга давно устала от приключений. Женщиной стала... Ей милее номера в пяти-звездной гостинице теперь нет ничего... И пижона в кровати с запахом "Олд спайс" из подмышек...