В городе гасли окна.

Утро было зябким и непроглядным. Ветер выл в темноте. Оконные стекла мелко дрожали. Цыбин пил чай, не зажигая света, завороженно глядя на синий огонь газовой горелки. Он ощущал бегущие по спине мурашки и знал, что они от холода. Горячая жидкость разливалась по телу. Он чувствовал себя собранным и спокойным. Голова была ясной и отдохнувшей.

Анна лежала в постели, укрывшись с головой одеялом. Цыбин прошел в комнату, извлек из угла спортивную сумку и вынес ее в кухню. Щелкнув выключателем и щурясь от резкого электрического света, достал дешевую куртку из кожзаменителя, черные брюки и тонкие перчатки. Одевшись, проверил карманы и посмотрел на часы. Шесть. Пора было выходить.

– Цыбин, – голос у Анны был абсолютно ясный, из чего он заключил, что она уже давно не спит, – ни пуха…

– К черту, милая, не волнуйся, – он погладил ее, – все будет нормально.

Закрывая дверь подумал, что они разговаривают, словно он идет на экзамен, а заспанная жена желает ему удачи. Обыденная семейная зарисовка.

Желтые глаза светофоров устало моргали сквозь дождь. Таксист попался молчаливый, невозмутимо руливший между похожих на озера луж.

Возле Троицкого моста Цыбин расплатился и посмотрел на часы. До выхода на позицию оставалось чуть больше получаса. Улицы были почти пустынны. Мокрый ветер приятно освежал лицо.

Заходил он со стороны Чкаловского. Грязь хлюпала под ногами. Шелестел дождь. За теплыми желтыми квадратами окон люди вылезали из постелей, умывались и готовили себе завтрак.

Створка окна была прикрыта так, как он ее оставил. Проникнув в квартиру, Цыбин секунду не двигался, кожей ощупывая пространство. Потом бесшумно обошел все комнаты. Никого. Аккуратно, чуть-чуть приоткрыл дверь на лестницу. Тусклый полусвет-полумрак. Запах сырости из подвала. Запах жареного со второго этажа. Мокрая кошка испуганно таращится с подоконника. Он поднялся до последнего лестничного окна. Неприятная дверь на пятом этаже раздражала, наваливаясь тягостным беспокойством на затылок. Он подошел вплотную. Тишина. Свет сквозь щели не пробивался. Спустившись обратно к окну, отомкнул шпингалет. Шепот дождя усилился. Стало свежо. Сверток под доской подоконника надежно висел, прихваченный скотчем. Восьмимиллиметровый «вальтер» с глушителем был куплен по случаю два года назад и все это время ждал своего часа в тайнике в Ковалево, вместе с парой паспортов и резервной суммой денег. Его час наконец пробил. Цыбин снял тряпку и пергамент, сунул их в карман, проверил патрон и прилепил оружие обратно. Еще раз оглянувшись на дверь наверху, спустился в расселенку на первом этаже и тихо опустился на пол, спиной к стене, прямо между окнами. Судя по времени, ждать оставалось около часа. Хотелось курить. Он пососал сигарету. На втором хлопнула дверь. Двое прошли по лестнице во двор. Щелкнули раскрывающиеся зонты.

– Не забудь заплатить за телефон.

– Если успею. У меня педсовет закончится…

Дождь поглотил шаги и голоса.

Цыбин полностью расслабился и прикрыл глаза, оставив только слух и шестое чувство. Время в темной, вонючей квартире отказывалось течь вперед, отчаянно цепляясь за минутную стрелку часов, грузно оседая в дверных проемах. Ему показалось, что дольше он не ждал никогда.

Кошка снова встретила его на лестнице недобрым взглядом. За час в раскрытое окно нахлестало дождем, и подоконник был абсолютно мокрым. Шведские лампы напротив горели как всегда ярко. Пистолет удобно лег в руку. Циферблат успокаивающе светился зеленым светом.

«Пять минут», – подумал Цыбин, представляя, как темно-синий «ровер» поворачивает с Большого на Лахтинскую.

Напротив открылась дверь на последнем этаже. Фактурный малый в белом плаще, копируя Кевина Костнера, осмотрел площадку. Снизу появились еще двое. Передний махнул «плащу» рукой. Цыбин взял «вальтер» двумя руками и встал на колено, уперев локти в мокрый подоконник. Расстояние его не волновало. Владлен Егорович Ямпольский появился в дверях квартиры в кашемировом коричневом пальто с франтовато повязанным желтым шелковым шарфом. Глушитель уменьшал прицельную точность, кроме того, на пути пули было оконное стекло, способное искажать картинку. Цыбин знал, что в таких условиях можно стрелять, лишь когда цель двигается по одной линии со стволом, то есть на тебя или от тебя. Он ждал. Ямпольский пересек площадку этажа и, поворачивая на лестничный марш, на мгновение повернулся спиной к окну. «Плащ» замешкался у входной двери. Двое дебилов прикуривали этажом ниже. Цыбин остановил это мгновение серией из двух выстрелов, целясь в середину спины и затылок. Резко отшатнувшись от окна, он успел заметить, как подобно фанерной мишени, исчезла из оконного проема обтянутая кашемиром спина.

– Папа, это ты?

Словно холодное лезвие отделило мозг от позвоночника. Тело реагировало быстрее. Он не смог остановить себя и резко развернулся с пистолетом в руке.

Девочке было лет двенадцать. Она стояла несколькими ступеньками ниже распахнутой двери пятого этажа и, кутаясь в длинную синюю кофту поверх ночной рубашки, смотрела на него широко раскрытыми глазами. Прямо на него. Прямо ему в лицо.

Огромные пушистые ресницы. Заколка с пластмассовым зайчиком в русых волосах.

«Никогда не оставлять свидетелей». Рука с пистолетом пошла вверх.

На розовой щеке отпечаток подушки. Сладкий след сна.

«Не думать!!!»

Палец привычно плавно потянул спусковой крючок. Казалось, к нему привязана двухпудовая гиря. Лестница плясала, как палуба тонущего корабля.

«У меня просто нет выхода».

Шум дождя неожиданно ворвался в голову. Холодные струи охолонули мозг и заструились по венам, набухая тяжестью в онемевших пальцах. Взорвалась болью нога.

«Только не смотреть в эти огромные карие пустые глаза, тогда… Пустые… Пустые…»

– Папа! Это ты или нет?

«Господи! Она же слепая!» – с ужасом осознал Цыбин, тщетно пытаясь остановить собственный палец.

Безразлично хрустнул сухой выстрел «вальтера».

Несвежий воротник рубашки противно натирал шею. Антон провел рукой по подбородку и поморщился. Когда ему не удавалось побриться, возникало ощущение немытости, словно все вокруг на него смотрят. Как назло, давно принесенный из дома на экстренный случай станок уже около недели радовал глаз нового неизвестного владельца. Скорее всего, это был кто-то из Хохиных недоносков, постоянно вызываемых им по материалам. Антон вздохнул и достал папиросу. Домой уйти не удалось. На утренней «сходке» Вышегородский объявил, что «Грабли» объявлены до особого распоряжения и придется делиться на ночную и дневную смену. Дневная будет работать по текущим делам, а ночная искать по злачным заведениям убийц Святой. В дневную попали все «старые» опера, а в ночную молодежь. Оно было понятно: в кабаках с ОМОНом щеки надувать – не материалы откатывать. Лишние мозги не обязательны.

Антон выпустил дым и бегло просмотрел свой багаж. Две карманки – отказываются элементарно. Черепно-мозговая травма – меньше пить надо и на ногах крепче стоять. Грабеж ларька – здесь придется повозиться. Отдельное поручение из следствия по краже, с пометкой «П» красным фломастером. Перспектива на раскрытие. Любопытно. Двухкомнатная коммуналка на Восстания. Одну комнату занимает врач с женой, другую гопница Горелова с сожителем, матерью и ребенком. Врач уезжает на неделю в санаторий, а по приезду обнаруживает, что филенка двери подломана и из комнаты пропали шторы, кофейный сервиз челябинского производства и шуба фабрики «Большевичка» из искусственного леопарда. Страшно запутанная история. Гореловы дают подробные показания. Конечно, они в недоумении. Даже представить себе не могут, как такое могло случиться. Входная дверь, к слову, не повреждена. Следователь Павленко (полный урод) просит проверить на причастность лиц судимых за аналогичные преступления, а также проверить показания Гореловых. Проницательный мужик!

Антон оторвался от бумаг и бросил в пепельницу погасшую «беломорину». Потолок в кабинете продолжал течь. Капли дождя, неумолимые как время, срывались сверху и звонко ударялись о дно моторной крышки. На тошнотворно покрашенных пупырчатых стенах кабинета также оседала влага. Антон подумал, что скоро в кабинете нельзя будет работать без дождевика.