Тхак Чан охотился за дикой свиньей, которая, если рассвирепеет, может стать столь же грозной, как и лев Нума. Пока же Тхак Чану не везло.

Тхак Чан ступил на маленькую поляну среди леса, и тут же его испуганное внимание привлек зловещий рык, раздавшийся с другой стороны поляны. Там стоял самый жуткий зверь из тех, которых Тхак Чану когда-либо доводилось видеть. Чудовище, злобно рыча, глядело на человека.

Огромный лев медленно вышел на поляну, и Тхак Чан повернулся и бросился наутек. От раздававшихся за спиной громовых раскатов его едва не парализовало от страха. Тхак Чан мчался, спасая собственную жизнь, по знакомому лабиринту леса, а сзади прыжками его настигал голодный лев. В этой неравной гонке у Тхак Чана не было бы шансов на спасение, даже если бы он продолжал свой бег, но когда он споткнулся и упал, то понял, что это конец. Он повернулся лицом к страшному незнакомому зверю, но не поднялся с земли, ожидая атаки с изготовленным для броска копьем.

Из-за поворота тропы среди деревьев появился лев. Круглые желто-зеленые глаза зверя уставились на человека. Тхак Чану показалось, что они горят огнем ярости.

Зверь оскалил огромные желтые клыки и издал столь злобное рычание, что у Тхак Чана сердце ушло в пятки. Лев не стал нападать, а просто двинулся к своей жертве, ибо это был ничтожный человечишка, недостойный соперник для царя зверей.

При виде приближающейся смерти Тхак Чан стал молиться чужеземным богам. И тут, словно в ответ на его молитвы, произошло чудо – с высокого дерева над тропой спрыгнул обнаженный человек, гигант по сравнению с Тхак Чаном, и упал прямо на спину этому свирепому зверю, которого Тхак Чан даже не знал как назвать. Могучая рука обхватила зверя за шею, могучие ноги сплелись вокруг его туловища. Зверь встал на задние лапы, оглашая воздух жутким ревом, и попытался достать обидчика клыками и когтями. Чудовище прыгнуло вверх, извиваясь и выгибаясь, затем бросилось на землю и принялось перекатываться с боку на бок в отчаянной попытке освободиться, но молчащее существо держалось цепко и свободной рукой вновь и вновь вонзало длинный нож в рыжевато-коричневый бок зверя, пока тот не издал последний громовой рык и не рухнул на землю. Зверь конвульсивно дернулся и в следующий миг затих.

Тхак Чан наблюдал за этой поразительной схваткой со смешанным чувством ужаса и надежды. Он решил, что сам бог явился спасти его, хотя бога этого боялся ничуть не меньше, чем зверя.

Когда животное испустило дух, Тхак Чан впился взглядом в человека или бога, что для него пока оставалось неясным. Тот поднялся и встал одной ногой на тело поверженного зверя. Затем поднял лицо к небу и издал долгий, протяжный крик, столь жуткий, что Тхак Чан содрогнулся и закрыл уши руками.

Впервые с того момента, как остров Аксмол поднялся со дна океана, его горы огласились победным криком обезьяны-самца, одолевшего своего противника.

Тхак Чану доводилось слышать о разных богах, и он попытался определить, кто же это такой. Был Хуиц-Хок – Повелитель холмов и долин; Че – Повелитель леса; были бесчисленные земные боги; потом еще, конечно, Ицамна, правитель неба, сын Хунаб Ку, первого бога, и Хан Ахо, бог подземного царства Ментал – холодного, сырого, мрачного подземелья, где после смерти поселяются души простолюдинов и тех, кто вел неправедную жизнь; был еще Эйчукан, бог войны, которого несли в бой на специальных носилках четыре полководца.

Скорее всего, это Че – Повелитель леса. И Тхак Чан обратился к нему, называя именно так, и вежливо поблагодарил за то, что тот спас его от неведомого зверя. Однако, когда Че ответил, оказалось, что говорит он на языке, которого никогда ранее Тхак Чану не доводилось слышать, и Тхак Чан подумал, что это, наверное, язык богов.

Какое-то время Тарзан разглядывал этого странного маленького человека с красновато-коричневым оттенком кожи, говорившего на удивительном не понятном Тарзану языке, и затем сказал:

– Дако-зан, – что на языке великих обезьян означало «мясо», но Тхак Чан лишь покачал головой и извинился за собственное невежество.

Увидев, что таким образом ничего не добиться, Тарзан вынул из колчана стрелу и принялся рисовать наконечником на плотно утрамбованной земле изображение Хорты, дикой свиньи. Затем приладил стрелу к луку и пронзил ею рисунок зверя чуть ниже левой лопатки.

Тхак Чан заулыбался и возбужденно закивал головой, затем сделал знак Тарзану следовать за ним. Пройдя несколько шагов по тропе, Тхак Чан ненароком взглянул вверх и увидел на дереве орангутангов, глядящих вниз. Это оказалось чересчур для Тхак Чана с его незатейливым воображением. Сперва незнакомый ужасный зверь, потом бог, а теперь еще две омерзительные твари. Дрожа всем телом, Тхак Чан вскинул лук и прицелился в обезьян. Подскочивший к нему Тарзан вырвал из его рук оружие и позвал орангутангов, которые спустились вниз и подошли к Тарзану.

Теперь Тхак Чан был убежден, что это тоже боги, и от одной мысли, что он общается с тремя богами, Тхак Чан пришел в сильнейшее волнение. Ему захотелось немедленно поспешить назад в Чичен Ица и рассказать всем своим знакомым о чудесных событиях дня, но он тут же поймал себя на мысли, что ему никто не поверит и что жрецы могут рассердиться. Заодно он припомнил случаи, когда людей приносили в жертву в храме и за гораздо меньшие прегрешения.

Нужно что-то придумать. Тхак Чан повел Тарзана через лес в поисках дикой свиньи, ломая голову над возникшей проблемой. Наконец у него созрел великолепный план. Он приведет богов в Чичен Ица с тем, чтобы люди могли сами убедиться, что Тхак Чан говорит правду.

Тарзан полагал, что его ведут поохотиться на Хорту, дикую свинью. Поэтому, когда вдруг за поворотом обнаружилось, что джунгли кончились, а впереди раскинулся прекрасный город, Тарзан удивился ничуть не меньше, чем Тхак Чан, уверенный, что повстречался с богами.

Центральная часть города была выстроена на холме, на вершине которого высилась пирамида, увенчанная, судя по всему, храмом. Пирамида была сооружена из плит застывшей лавы, которые образовывали крутые ступени, ведущие к вершине. Вокруг пирамиды располагались другие здания, скрывавшие ее основание от взгляда Тарзана, а вокруг всей центральной части города тянулась стена, в которой кое-где виднелись ворота. С внешней стороны стены ютились ветхие тростниковые хижины, там, несомненно, жило беднейшее сословие горожан.

– Чичен Ица, – объявил Тхак Чан, указывая рукой и жестом приглашая Тарзана следовать за ним.

Человек-обезьяна насторожился, испытывая природное недоверие, свойственное дикому зверю, которое было у него едва ли не врожденным. Он и раньше не любил город и вообще с подозрением относился к незнакомым людям, однако вскоре любопытство взяло верх над благоразумием, и он последовал за Тхак Чаном в сторону города. Они миновали мужчин и женщин, работающих на полях, где выращивались маис, бобы и овощи – памятники проницательности Чак Тутул Ксиу, который более чем четыреста лет тому назад догадался привезти с собой с Юкатана семена и луковицы.

Работавшие в поле мужчины и женщины подняли головы, с удивлением разглядывая спутников Тхак Чана, но еще больше изумились, когда Тхак Чан с гордостью объявил, что это Че – Повелитель леса, и два земных бога.

В тот же момент нервы обоих земных богов сдали, божества развернулись и задали стрекача в сторону джунглей. Тхак Чан умоляюще призывал их вернуться, но его увещевания оказались тщетными, и в следующий миг полусогнутые грузные фигуры взметнулись на деревья и исчезли из виду. Наблюдавшие за происходящим стражники, охраняющие ворота, к которым приближались Тарзан и Тхак Чан, оживились и засуетились. Они вызвали старшего, и тот уже поджидал Тхак Чана с его спутником, когда они подошли к воротам. Офицер по имени Ксатл Дин оказался предводителем отряда воинов, обнаруживших на берегу потерпевших кораблекрушение.

– Кто ты такой, – властно спросил он, – и кого привел в Чичен Ица?