– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что поскольку все эти годы они платили за страхование своего имущества, то решили: почему бы им не воспользоваться грабежом, которому они подверглись? Шуба, часы, разнообразные ювелирные изделия, наличные деньги, сумма которых будет ими заведомо завышена; и, если даже страховая компания умудрится немного урезать, они все равно намотают четыре или пять тысяч долларов к своей выгоде.

– Боже, – сказала она, – кругом одни мошенники!..

– Не совсем, – ответил я. – Но иногда это выглядит именно так.

* * *

Я убрал постель, пока она мыла посуду после завтрака. Затем мы уселись допивать остатки кофе и попытались определиться, с чего бы нам начать. Казалось, есть два свободных конца, за которые можно зацепиться: Маделейн Порлок и Дж. Редьярд Велкин.

– Если бы мы знали, где он находится, – сказал я, – может, и сумели бы на что-то выйти.

– Зато мы уже знаем, где она находится.

– Но мы не знаем, кто она, или, вернее, кем была. Эх, мне бы сейчас мой бумажник – там его визитная карточка с адресом. Это где-то в районе Восточной Тридцатой улицы, но я не помню ни улицы, ни номера дома.

– Это усложняет задачу.

– Постой-ка, не вспомню ли я номер телефона? Я ведь вчера набирал его несколько раз.

Я поднял трубку и набрал первые три цифры в надежде, что остальные вдруг всплывут в памяти сами собой, но этого «вдруг» не случилось, и я положил трубку на место. В телефонной книге его не было, не помог и оператор справочного телефонного бюро. Правда, в телефонной книге была некая М. Порлок, и я на всякий случай набрал ее номер. Пошли гудки, никто не ответил, и я повесил трубку.

– А может, нам следовало бы начать с сикха? – предложила Каролин.

– Мы не знаем даже его имени.

– В том-то и дело.

– Что-то о ней должно быть в газетах. По радио обычно дают краткое поверхностное сообщение о происшествии, а в «Таймс» может быть кое-что еще, кроме этого: где она работала, была ли замужем и тому подобное в этом роде.

– А Велкин был членом клуба «Мартингал».

– Верно.

– Ну так у каждого из нас есть, с чего начать, Берни. Я вернусь через минуту.

Она возвратилась скорее через десять, но с двумя газетами, и стала читать «Дейли ньюс», оставив на мою долю «Таймс». Затем мы поменялись.

– Не так чтоб очень много, – сказал я.

– Но все-таки кое-что есть. Так кого ты берешь, Велкина или Порлок?

– А ты не должна пойти постричь пуделя или что-нибудь еще сделать в этом роде?

– Я беру Велкина, а тебе – Порлок. Хорошо, Берни?

– Годится.

– Я думаю сходить в его клуб. Может, удастся что-нибудь выведать о нем там.

– Может быть.

– А как ты? Ты ведь не выйдешь отсюда, правда?

Я покачал головой:

– Посмотрим, что мне удастся выжать из телефона.

– Звучит обнадеживающе.

– И, может быть, немного помолюсь.

– Кому? Святому Дисмасу?

– Это не повредит.

– Или покровителю молящихся об утерянных вещах? Потому что мы же должны позаботиться о возвращении той книги.

– Святому Антонию Падуйскому.

– Правильно.

– Впрочем, – сказал я, – сейчас я больше думаю о святом Раймонде Нонатусе, покровителе ложно обвиненных.

Она пристально взглянула на меня:

– Но ведь ты же натворил все это!

– Это – ложное обвинение, Каролин.

– Ты не сочиняешь?

– Нет.

– Ты на самом деле...

– Именно так.

– Ну, в любом случае, – сказала она, – молись.

Не успела она выйти из квартиры, как начал звонить телефон. Он прозвонил пять раз и умолк. Я было взялся за «Таймс», но он принялся трезвонить опять и прозвонил двенадцать раз, прежде чем угомонился. Я где-то читал, что телефонному аппарату на двенадцать звонков требуется всего лишь минута. Должен сказать, что мне она показалась очень уж длинной.

Я снова взял «Таймс» и из статьи на последней странице уяснил, что Маделейн Порлок было сорок два года и что она была врачом-психотерапевтом. В «Дейли ньюс» также приводился ее возраст, но ничего не говорилось о том, как она зарабатывала себе на жизнь. Я попытался представить себе ее с блокнотом в руках, допрашивающей меня с легким венским акцентом о моих сновидениях и грезах. Был ли у нее офис где-нибудь еще? Викторианское ложе любви имело весьма отдаленное сходство с традиционной кушеткой врачей-психоаналитиков.

Не исключено, что Велкин был ее пациентом. Он рассказал ей о своем плане овладения книгой «Освобождение форта Баклоу»; она загипнотизировала и запрограммировала его на телефонный звонок ко мне, а потом, когда действие гипноза закончилось, он убил ее, забрал книгу и...

Я позвонил в «Таймс» и попросил к телефону кого-либо из отдела городских происшествий. Представившись как Арт Матлович из кливлендской газеты «Плейн дилер», я объяснил, что, как мы думаем, эта женщина, Порлок, может быть, ранее проживала у нас в Кливленде, и спросил: нет ли каких-либо дополнительных сведений о ней, кроме того, что напечатано в газете?

То, что у них оказалось, ничего не прибавляло к тому, что мне было уже известно. Никаких сведений о ближайших родственниках. Никакой зацепки по поводу местожительства до того, как она четырнадцать месяцев назад поселилась в квартире на Шестьдесят шестой улице. По поводу того, что она жила в Кливленде или хотя бы пролетала над штатом Огайо, они также никакими сведениями не располагали.

Аналогичный звонок в «Дейли ньюс» был почти столь же малопродуктивен. Человек, с которым я разговаривал, сказал, что он не знает, почему в «Таймс» решили, что Порлок была психотерапевтом, что, по его впечатлениям, она была чьей-то содержанкой, но что они в эту версию не углублялись, поскольку эта женщина оказалась жертвой наглого грабежа средь бела дня, обернувшегося убийством.

– Это не такое уж необычное происшествие для нас, – сказал он. – Единственная причина, по которой мы вообще поместили это сообщение, – та, что оно произошло в районе Восточной стороны, в одном из наиболее фешенебельных кварталов нашего города. Какой район Кливленда можно бы сравнить с ним – я не знаю.

Я этого тоже не знал и поэтому не отреагировал на замечание.

– А что касается этого Роденбарра, – продолжал сотрудник «Дейли ньюс», – то его схватят завтра или послезавтра, чем и завершится вся эта история. В ней нет ничего примечательного: ни сексуальной интриги, ни скандальных подробностей, ни вообще чего-нибудь этакого, цветастого. Он просто обычный, заурядный вор-взломщик.

– Просто взломщик, – повторил я, как эхо.

– Только на этот раз он кого-то убил, и его песенка спета. Его имя и раньше появлялось в газетах, но на сей раз – в связи с убийством, совершенным во время его грязной работы. До сих пор ему как-то удавалось выходить сухим из воды, а теперь ему – крышка, не выкрутится.

– Не стоит так уж быть в этом уверенным.

– Что?!

– Я имею в виду, – сказал я поспешно, – что трудно заранее знать, как именно удастся преступнику выскользнуть через лазейки в современном уголовно-процессуальном кодексе.

– Боже, – ответил он, – вы говорите так, как будто писали наши передовицы.

Не успел я повесить трубку телефона, как он принялся звонить. Я заварил новую порцию кофе. Звонки прекратились. Но стоило подойти к аппарату, чтобы набрать нужный номер, как он снова зазвонил. Переждав звонки, я все-таки набрал телефон полиции. На этот раз я представился как Фил Урбаник из газеты «Трибюн» в Миннеаполисе. Кливленд мне уже надоел за время предыдущих разговоров. Полицейские отфутболивали меня друг другу, и я потратил немало времени, пока, вникая в суть дела, не уяснил, что никто из них о Порлок не знает более того, что она мертва. Исключение составил только последний из «фараонов», который высказал уверенность еще и в другом.

– Никаких сомнений, – сказал он, – что ее убил Роденбарр. Одна пуля, в упор, прямо в лоб. В заключении медэксперта указано, что смерть наступила мгновенно, хотя, чтобы сделать такое заключение, не надо быть доктором. Он оставил отпечатки пальцев в обеих квартирах.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: