– Благодарим Тя, еси Господи, – радостно ворковала очаровательнейшая хозяйка центра мироздания, – что насытил Ты нас земных Твоих благ, и не лиши Небесного Твоего Царствия!

– Аминь! – ахнули мы в четыре рта и еще добрую минуту улыбались друг другу. Крупнейшие радары мира зафиксировали странный звук, пришедший словно ниоткуда, похожий на вздох женщины… Я знал, кто это вздохнул облегченно на всю вселенную.

Из-за черемушника первым оглядом я не увидел не только огорода в двадцать соток, но и старого дома метеоролога и метеостанцию. Но как только я увидел дом, это когда повели меня осматривать владения, тотчас же решился и последний, третьестепенный вопрос крыши над головой. Ненужный нынешним хозяевам дом, тем не менее, содержался в порядке, то есть все было на месте: окна и двери открывались и закрывались, пол не проваливался, крыша не текла, печь топилась, – идеальное жилище для человека, не заслужившего даже землянки. Я сказал просто: «Возьмите меня в работники!» И когда сказал, их чуть кондрашка не хватила. Но объяснил кратко и вразумительно, что очень хочу пожить здесь, тунеядцем же быть не намерен, но честным трудом готов отрабатывать пропитание, коим, к сожалению, сам запастись не имел возможности по причине экстремальности ситуации. Иными словами, каждый день я должен получать конкретное задание с одним, безразлично каким выходным днем в неделю. Сам же обязуюсь освоить все виды трудовой деятельности, диктуемые местом пребывания. Сказано все было в таком ультимативном тоне, что любая форма несогласия или возражения исключалась. Антон, в конце концов, хлопнул меня по плечу и сказал, что прокормиться в этих местах запросто можно, если кое-что уметь и кое-что знать, что они так-то уж рады новому человеку, что им вообще везет, и за три года плохие люди сюда не приходили.

Подрастающее поколение тут же изъявило готовность научить меня всяким полезным делам или одному, по крайней мере, – ловить сорожку на древесного червя, а я пообещал во что бы то ни стало освоить…

Приведение моего будущего жилища «в божеский вид» превратилось в семейный праздник. Каждый внес лепту в благоустройство, и, разумеется, более других – Ксения. С истинным вдохновением она мыла, скребла, протирала все, имеющее хотя бы мало-мальские плоскости. На полу появились коврики, на окнах занавески, на подоконниках цветы. Антон подмазал печку, смастерил полочки для ламп, навесил умывальник, подтянул сетку кровати и даже смазал чем-то ее металлические сочленения, чтоб не скрипела. Сам я только крутился между ними в полной бесполезности и слегка устал от восхищений их гостеприимством и комментирований: отлично! здорово! высший класс! нет слов! Запас слов благодарности скоро иссяк, и я уже только разводил руками, прищелкивал языком, закатывал глаза и ахал. Чем больше ахал, тем больше им хотелось угодить мне, и я засомневался, существуют ли вообще пределы благоустройству. К счастью, подступил вечер, возникла идея ужина и оттянула на себя благоустроительные силы. На короткое время я был предоставлен самому себе, смог, наконец, отдышаться от суеты, поваляться на застеленной кровати и даже вздремнуть минут двадцать.

Разбужен был призывными возгласами отрока. Он вытребовал меня на улицу и продемонстрировал приготовленное для меня орудие лова уже известной сорожки – трехколенную удочку с катушкой и снастью – и настойчиво посоветовал именно завтра на утренней зорьке испробовать ее в деле. Заготовку наживки он по-деловому брал на себя.

После гостевой чарки разведенного спирта и превосходного ужина пошли с Антоном прошвырнуться по берегу. Озеро рядом затаенно шелестело, словно подслушивало нашу сумеречную беседу.

– В армии после отбоя, – рассказывал Антон, – засыпал под одно и то же: живу в горах, не один, конечно, кругом скалы и тайга, а у меня избушка у ручья, встаю рано, ложусь рано, веселая работа и жена веселая, какая будет, не знал, воображал только… Не верил, что найду такую, чтоб ушла со мной. Ксеня – первая, какую встретил. Такой и оказалась. Повезло, да?

– А почему обязательно в горы, в тайгу? Почему не в город?

– Не знаю. Что-то особенное хочу услышать, люди и машины всякие – они шумят, а смысла жизненного в шуме – просто крошки какие-то… Ну, это, может, и не главное. А воля? Это только в нашем государстве такое можно или в Америке еще? Чтоб хоть сто, хоть двести километров иди, и никто тебе не скажет, что нельзя…

Остановился, повернулся ко мне.

– Просто некому сказать!

И так хорошо захохотал, что и я каким-то образом подключился, но мой смех не был столь же хорош, потому что он только смеялся, а я еще и вслушивался в его смех и завидовал…

– Через сто лет так уже не будет… Но я и не хочу жить через сто, а ты?

– Два раза пожить – почему бы нет?

– Лучше один раз, но долго, – серьезно сказал Антон. – Так, чтоб устать и уйти, как на отдых… Только я не верю, что устану. Ведь на сто километров не хожу. Незачем. Все тут, да тут. Гадал, когда надоест видеть одно я то же вокруг. Через год? Через два? Три уже прошло – нормально! Ксеню спрашивал, отчего? Говорит – я «надоедку» потерял! У всех есть, а я потерял! Это, говорит, в душе такое устройство, как аппендицит, только вырезать нельзя. А потерять можно.

– А что с ее «надоедкой»? – вкрадчиво спросил я. От моего вопроса он немного опешил, замешкался.

– А знаешь, я как-то и не спрашивал… Сегодня спрошу…

«Ох уж этот наш мужской эгоизм!» – подумал я, пряча в сумерках ухмылку. Решил копнуть глубже.

– А вера? Сам дошел или от Ксени?

– Совпадение. У нее родители верующие. В Тобольске живут. А я… Не знаю… Всегда жить нравилось. Думал обо всем этом. Читал немного… А когда Ксеня появилась, если честно говорить, это же почти чудо… Стал, знаешь, чувствовать, ну, вот будто есть все время кто-то за спиной, дышит в затылок… добрый, можно не оглядываться… Так что я больше спиной верю, чем головой! Смешно, да?

Мы дошли до того камня, из-за которого я подглядывал за своим будущим жизнеобиталищем. Почти стемнело.

– Посмотри, – сказал я, – вон туда, по руке смотри, видишь созвездие будто паук? А теперь левее – красная мерцающая… Говорят, недавно еще этой звезды не было…

– Откуда же взялась-то?

– Может, как раз наоборот, была всегда, а теперь ее не стало, взорвалась, гибель видим, все как у людей… Жил, не замечали, помер – оценили и слово сказали… Но вот один мой знакомый… он говорит, что эта звезда перед концом Света появилась…

– Это он тебе ночью сказал? Точно! Днем такого не скажешь. Днем этого света столько, что, ну, куда же он денется! Ночью нормально спать надо, так человеку положено. Ночь для мышей, для совы и еще всякого зверья, а для человека день. Держи режим, и с головой будет все в порядке. Не знаю, кто как, а я вот уже три года засыпаю, чтоб скорей проснуться и жить. Разве не правильно?

– Оптимизм – признак отсутствия информации… – пробормотал я, поворачиваясь к дому.

– Что? И верно, идти надо. Корове сена еще подброшу, да курятник проверю. Какой-то зверек повадился, по следам не разберусь. Похоже, не местный… Ты, случайно, в следах не волокешь?

– Откуда ж! – рассмеялся я. – Своих-то следов нигде не просекаю! Как будто всю жизнь по воздуху ходил.

– Слушай, – зашептал он, – у Ксени есть такая молитва… Вообще, я тебе скажу, мы думаем, что умные, а там про нас уже все сказано… А в молитве так: Господи! отыми от меня праздность духа, погубляющую время! Здорово, по-моему! А!

К своему дому я пробирался уже при лунном свете. На полочке над столом горела лампа. Рядом спички. На столе стакан молока. Залпом выпил. Парное. Не понравилось.

В доме было душно от протопленной печи. Сырость нежилого дома вышла из стен, пола и потолка и квасилась в воздухе, заполняя ноздри раздражающими запахами. На улице почти не замечал комаров, здесь же косился на них, роящихся вокруг лампы, как на врагов народа. Спать хотелось или не хотелось, не понять. Прошарился на крыльцо из двух ступенек, сел, как упал.