Он подходил медленно, потому что это было у них в крови — передвигаться по лесу в молчании и как можно дольше скрытно. Но из-за его высокого роста она увидела его, когда он был шагах в двадцати. Это был Памоуик.

Брат и сестра стояли над оленихой и радостно улыбались друг другу. Хотя леса изобиловали дичью, но ритуал добычи зверя имел особое значение. Он уходил корнями в глубь веков. Ее разум и навыки сразились с хитрым миром животных и победили.

— То что надо для сегодняшнего праздника, — сказал Памоуик.

Для праздника? Но она выследила олениху, чтобы принести жертву богу неба и тем самым загладить свою вину — она подслушивала! Покахонтас усиленно размышляла, прислонившись к стволу дерева, пока Памоуик связывал олениху.

Опасно признаваться брату, что ей нужна такая большая жертва. Тогда придется рассказать и о подслушивании.

Памоуику она сказала:

— Да, олениха будет кстати.

Столько усилий — и остаться ни с чем!

Вдвоем они вытащили свою ношу из леса, пронесли через луг, мимо лоскутков аккуратных полей с зелеными всходами кукурузы, длинных табачных плантаций, делянок с ростками и первыми листочками. Здесь к осени вырастут тыква, помидоры, земляные орехи и кабачки. Пара старых воинов, утративших физическую силу, но не силу духа, ревностно охраняли поля от вторжения мелких животных, птиц, а особенно детей, время от времени с воинственными кличами потрясая копьями. Но сейчас вокруг было пустынно. Почти все находились в поселке, готовясь к празднику.

С внутреннего поля была видна река, широкая синяя гладь, такая широка, что никто не мог добросить камень до противоположного берега. На ее берегу и располагался поселок Веровокомоко, откуда великий Паухэтан управлял своими владениями.

Это было большое поселение, обнесенное деревянной оградой. По обе стороны широкой пыльной улицы тянулись опрятные дома. Они были длинные, от двадцати до шестидесяти футов в длину, и серые. Своей формой напоминали буханки хлеба, скругленные крыши были сделаны из коры и тростника. На многих домах крыши были сдвинуты, чтобы впустить свежий весенний воздух и приветствовать бога солнца.

Войдя в ограду, брат и сестра расстались. Памоуик занялся оленихой, а Покахонтас медленно направилась к дому отца, самому большому в поселке. Она хотела по возможности избежать встречи с Вовокой, по крайней мере пока не переоденет грязную юбку, иначе придется выслушать длинную речь о том, что она пропала в праздничный день, как раз в разгар дел. Вовока неодобрительно относилась к охоте, даже в обычные дни. Она считала, что это занятие недостойно дочери великого вождя Паухэтана.

В настоящее время Покахонтас под неусыпным оком Вовоки постигала искусство сбора дани. Поскольку, замечала Вовока, если, став женщиной, она не выйдет замуж в первые же несколько месяцев, отец вышлет ее за пределы своих владений. Покахонтас ничуть не огорчалась. Она будет путешествовать в сопровождении свиты, представляя могущество отца, и в других поселках в ее честь станут устраивать праздники и танцы. Торжество будет следовать за торжеством. На земле ее отца таким образом отмечали рождения, смерти, свадьбы, жертвоприношения и пытки, приход весны, лета, зимы и осени, а кроме того военные победы и проводы на войну. О поражениях Покахонтас никогда не слышала.

Когда она добралась до помещения для сна, которое в доме отца делила со своими незамужними сестрами, она застала там не только двух своих сестер, но и последнюю молодую жену отца по имени Сача. Женщины были заняты весьма серьезным делом — они одевались для праздника. Сача была миловидная веселая девушка. Сейчас она готовила перья, чтобы украсить церемониальный наряд. «Интересно, сколько она пробудет у Паухэтана?» — подумала Покахонтас. Она не склонна была заводить дружбу с женами отца — они потом уезжали и никогда больше не возвращались. Это случалось часто. Но не любить Сачу было невозможно. И Покахонтас надеялась, что ей удастся уговорить отца оставить ее в поселке. С некоторыми из его жен уже так случалось, и они выходили замуж за избранных воинов. Бывшая жена великого вождя ценилась очень высоко.

Сача перебирала перья и бусины и смеялась. Двум сестрам — Мехте и Квимке — стоило больших усилий заставить ее стоять спокойно, пока они пальцами и заостренными перышками наносили на ее тело полный праздничный узор. У каждой линии было свое место и значение. Зеленая, чтобы отметить приход весны. Красные линии вдоль рук говорили о том, что Сача — одна из жен Паухэтана. Черные завитки и кружочки передавали ее имя, а синие подчеркивали ее высокое положение.

Покахонтас смотрела на них и думала: «К следующей весне я тоже буду женщиной, и на мое тело нанесут узор. Я буду прекрасна, возможно, прекраснее всех. Мое тайное имя — Белоснежное Перышко. Я нарисую перья на руках и на груди, нежные завитки листьев папоротника обнимут меня, танцуя на моем теле. Я попрошу Памоуика, чтобы он принес мне перьев белой цапли для ожерелья и для украшения волос».

— Покахонтас, ты не слушаешь. Я уже дважды позвала тебя. Ты что, не слышишь?

Мехта повернула возбужденное лицо к сестре. Она была полная, рыхлая и не очень умная, но послушная и веселая.

— Вчера вечером у реки наши воины взяли в плен монакана. С ним был большой отряд, но остальные скрылись.

Взят в плен. Любой воин предпочтет умереть в бою, чем сдаться в плен. Монакана, должно быть, захватили врасплох. Покахонтас села на чистый тростник, который днем разбрасывали в комнате. Значит во время праздника прихода весны будет жертвоприношение. За свою недолгую жизнь она много раз видела этот ритуал. Он служил наказанием воину, позволившему взять себя в плен живым. А для него это была возможность показать свое мужество и умереть с честью. Жертвоприношение было интересно, потому что раскрывало истинный характер индейского воина. Покахонтас не могла припомнить, чтобы видела у столба женщину.

День был прекрасный для весеннего празднества, теплый, сухой. Место, отведенное для праздников, было совсем недалеко от поселка. Это была большая площадка, где собирались воины и приносились жертвы. Вдоль одного края площадки Покахонтас увидела ровно горящие костры, над которыми на вертелах жарились олень, опоссум и бобр. Дикие индейки и другая птица готовились на особом костре, сооруженном в яме. Запахи пищи противостояли сладкому острому запаху жимолости и затмили его, когда она подошла поближе.

Здесь были кучи копченых крабов с мягким панцирем, огромные плетеные корзины, полные устриц из залива, горы кукурузного хлеба, ряды нанизанных на небольшой вертел маленьких серебристых рыбешек, дожидавшихся своей очереди над костром. Тут же лежали лук, зелень, кабачки и самые разные ягоды. Листья табака прошлогоднего урожая, высушенные на солнце, ждали, когда их раскурят в глиняных трубках.

На другой стороне площадки стояли воины в яркой праздничной раскраске, их натертые маслом тела блестели на солнце. Ягодицы были раскрашены красным, синим и зеленым, а длинные косы, свисавшие с невыбритой части головы, терялись среди нагрудных украшений из меха и перьев. За спиной у них висели луки, у пояса — колчаны, полные оперенных стрел. Покахонтас увидела Памоуика, такого высокого, что он выделялся из толпы, а рядом с ним Секотина, другого брата.

Несколько мальчиков, которые когда-то охотились вместе с Покахонтас, тоже были здесь. Теперь они уже прошли обряд посвящения и присоединились к мужчинам. Они ей очень нравились, но она знала, что никогда не сможет выйти за кого-то из них замуж. Ее замужество возможно лишь с сыном другого вождя. Паухэтан выберет для нее воина, который станет ему сильным союзником и с которым она согласится разделить ложе. Она испытывала возбуждение, глядя на быстрых, крепких и сильных воинов и думая о том, как приятно было бы коснуться или лечь в постель с некоторыми из них. Ее тело наполнилось теплом желания, но она знала, что это невозможно.

На другом конце площадки сиденье для Паухэтана ожидало прибытия великого вождя. На длинной широкой скамье громоздились горы подушек из крашеной оленьей кожи и кучи мягких шкурок серой белки, золотисто-коричневой выдры, серебристой, черно-бурой и рыжей лис, куницы, норки, енота — с полосатыми хвостами — и мерцающий черный мех крота. За сиденьем великого вождя, на фоне белых и розовых гроздьев цветущего кизила, Покахонтас различила темные очертания его трофеев — ряд за рядом чернели скальпы. Некоторые из жен Паухэтана уже сидели на скамье — молодые, с которыми он спал, но которые еще не родили ему детей. Узоры на коже и украшения из перьев, цветов, ракушек и камешков у каждой женщины были свои. Их гибкие, округлые тела, расписанные всеми оттенками цветов — от бледно-золотого до темно-красного — были в сущности спрятаны под дикой причудливой раскраской. Они двигались с кошачьей грацией и украдкой посматривали на воинов.