Эти слова вызвали у Леона глубокий вздох. Он не знал, под каким именем была здесь Женни Гарен.
— В таком случае, — сказал он, — потрудитесь сказать ей, что ее желает видеть человек, которого она хорошо знает, — Леон Роллан.
— Подождите здесь, — предложил лакей, — я сейчас передам барыне о вашем желании.
Прошло около десяти минут, показавшихся Роллану чуть не целым веком.
Наконец человек вернулся назад.
— Барыня, — сказал он, — не знает вас совершенно, но готова принять вас.
У Леона помутилось в глазах. Или это была не его Женни, или она отказывалась от него. Он следовал за лакеем как пьяный, беспрестанно спотыкаясь.
Человек провел его через приемную и, введя в большую гостиную, где были собраны богатства и чудеса новейшей роскоши, указал ему на стул и сказал: — Потрудитесь обождать, барыня сейчас выйдет.
Леону стало казаться, что он помешался — его сразу охватило страшное сомнение, и он уже хотел бежать… но дверь уже отворилась и в ней показалась Тюркуаза.
Леон Роллан вскрикнул. Перед, ним стояла женщина, которую он знал под именем Женни Гарен.
— Женни!.. — прошептал он, подходя к ней.
Но Тюркуаза изобразила собой полное удивление, гордо поклонилась работнику и спросила:
— Вас зовут Леон Роллан?
Эти слова поразили как громом столяра… он посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и зашатался.
— Мне передали, — продолжала Тюркуаза совершенно хладнокровно, — что вы желаете меня видеть… Что вам угодно?
Она указала ему на стул около камина, а сама села на кушетку, стоявшую подле камина.
— Сударыня… Женни! — прошептал опять Леон.
— Мне кажется, что вы ошибаетесь…
— О! — вскрикнул он, пораженный сходством, — нет, это просто невозможно!.. Женни!.. Это вы!
— Меня зовут не Женни, а Делакур.
— Боже! — прошептал опять Роллан, — но ведь у вас ее голос, ее взгляд…
— Успокойтесь немного, — сказала Тюркуаза, — и потрудитесь посмотреть на меня попристальнее… Вы, конечно, убедитесь тогда, что вы ошибаетесь.
— Нет! Это вы!..
.Она покачала отрицательно головой.
— Мне кажется, — проговорил Леон, — что я действительно начинаю сходить с ума…
— Позвольте, — перебила его Тюркуаза, — что это за особа — Женни Гарен?
— Дочь одного из моих работников… бедная швея…
— Ну, так потрудитесь же взглянуть вокруг себя… И при этом Тюркуаза жестом указала на роскошь, окружавшую ее, и на богатое платье, надетое на ней. Этот довод имел полную силу.
— Наконец, — продолжала Тюркуаза с полным спокойствием, — вы, вероятно, убедились.
Леон поник головой.
Тюркуаза постепенно довела работника до глубокого отчаяния, а потом созналась ему, что она и Женни — одно и то же лицо, но что она скрылась от него, боясь, что он будет презирать ее, если узнает, что она обманывала его и что она совсем не то, за кого выдавала себя.
Леон вне себя бросился перед ней на колени и стал умолять ее не оставлять его…
Тюркуаза, получившая от сэра Вильямса известного рода инструкции, поклялась ему в любви и предложила ему бежать с ней из Парижа в Америку.
Леон согласился, но в эту минуту он вспомнил о своем ребенке:
— Мой ребенок… жена! — прошептал он.
Этого было вполне достаточно, чтобы Тюркуаза ушла от него в другую комнату и заперла за собой дверь. Леон остался, как пораженный громом. В комнате, куда вошла Тюркуаза, находился сэр Вильямс, видевший через отверстие в стене все, что происходило в зале.
— Ну, крошка, — сказал он, когда к нему вошла Тюркуаза, — садись и пиши поскорее письмо этому ослу.
Тюркуаза молча повиновалась.
Сэр Вильямс поторопился продиктовать ей письмо к Леону Роллану, в котором она извещала его, что одна только глубокая любовь к нему заставляет ее снова писать ему; она предлагала снова бежать с ним и притом взять с собой его ребенка, которому она бралась заменить мать.
«Если вы любите меня, то вы должны сделать это сегодня ночью или завтра утром, и мы тотчас же уедем», — было сказано в письме.
Ливрейный лакей подал это письмо Леону, который все еще стоял в зале.
Роллан прочел его и быстро вышел из комнаты.
Сэр Вильямс видел это и, обернувшись к Тюркуазе, сказал ей, чтобы она ехала завтра с Леоном в том почтовом экипаже, который будет стоять у подъезда…
— На первой же станции, — добавил сэр Вильямс, бывший в костюме сэра Артура, — вы получите от почтаря особенную инструкцию.
— А Фернан? — спросила Тюркуаза.
— Вы напишите ему письмо, — ответил сэр Артур и, усадив молодую женщину за письменный стол, продиктовал ей письмо к Фернану следующего содержания:
«Милый Фернан! Так как вы делаете мне сюрпризы, от которых я не имею возможности из любви к вам отказаться, то я нахожу нужным наказать вас. А так как я воображаю, что вы любите меня, то я и думаю, что Лучшее средство, чтобы наказать вас, будет заключаться в том, чтобы изгнать вас хотя бы на несколько часов. Но так как я не могу сделать этого в вашем же доме, то я и прибегаю к другому средству — т. е. изгоняю себя из Парижа на сорок восемь часов. Куда я еду — это тайна! Вот и наказание для вас. В особенности, Фернан, не вздумайте ревновать.
Затем сэр Артур простился с Тюркуазой и спокойно вышел из ее отеля.
Он прошел улицу Виль л'Евэк до площади Больвоам, остановил наемную карету, сел в нее и приказал кучеру везти себя в улицу Лаффит. Он ехал к графу де Шато-Мальи.
Сэр Вильямс много думал и занимался в последнее время маркизой Ван-Гоп. Дай Натха и вообще пятимиллионным делом.
Граф был дома, и один в это время. Он только что вернулся с обеда из Английского клуба.
Грум подал ему карточку.
Граф взглянул на нее, вздрогнул и, приказав принять посетителя, велел больше никого не принимать
Сэр Артур не заставил себя долго ждать.
— О-о! — сказал он, входя, — очень рад, любезнейший граф, что застал вас здесь…
— И я тоже, сударь, — заметил граф. подвигая ему кресло.
Сэр Артур сел.
— Я уезжал, — начал он. — и теперь пришел узнать, как идут наши дела?
Граф глубоко вздохнул.
— Ах, my dear, — сказал он, — я ужасно боюсь, что наше дело проиграно.
— Что? — переспросил сэр Артур.
— Дела мои, или наши, если вы хотите, находятся все в одном и том же положении.
— Гм!
— Роше так же добродетельна, как и несчастна.
— А?!
Барон произнес это односложное восклицание с необыкновенным красноречием.
Оно выражало собой — что граф неловкий Дон-Жуан, не умеющий взяться как следует за это дело.
— Да, — продолжал он, — несмотря на все мои усилия, я еще не завоевал ни одного уголка в ее сердце.
— Славно! — заметил мнимый англичанин, — мне было бы очень приятно выслушать отчет об этих ваших усилиях…
— Это можно.
— Говорите, я вас слушаю, — проговорил сэр Артур и откинулся на спинку кресла.
Граф кашлянул и начал:
— Во-первых, я должен сказать вам, — начал он, — что госпожа Роше оказывает мне такое беспредельное, так сказать, братское доверие, что я начинаю чувствовать угрызения совести.
— Но, сколько мне кажется, — заметил сэр Артур, — это еще не вполне удобное средство получить наследство вашего дяди.
— Затем, — продолжал граф, — я должен сознаться, что наивность этой женщины служит более в ее пользу, чем против нее.
— Это как так?
— Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.
— Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!
— Нет!
Баронет выразил сильное неудовольствие.
— Граф, — заметил он довольно резко. — вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.
Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал: