1915

Испепелил, Святая Дева,

Тебя напрасный Фэбов жар;

Был даром божеского гнева

Тебе предзнанья грозный дар.

Ты видела в нетщетном страхе,

Как вьется роковая нить;

Ты знала все, но пальцев пряхи

Ты не могла остановить.

Провыла псица Аполлона:

«Огонь и меч!» — народ не внял,

И хладный пепел Илиона

Кассандру поздно оправдал.

Ты знала путь к заветным срокам,

И в блеске дня ты зрела ночь.

Но мщение судеб пророкам:

Все знать — и ничего не мочь.

<1922>

Склоняется солнце, кончается путь;

Ночлег недалеко — пора отдохнуть.

Хвала Тебе, Господи! Все, что Ты дал,

Я принял смиренно, — любил и страдал.

Страдать и любить я готов до конца

И знать, что за подвиг не будет венца.

Но жизнь непонятна, а смерть так проста;

Закройтесь же, очи, сомкнитесь, уста!

Не слаще ли сладкой надежды земной —

Прости меня, Господи! — вечный покой?

<1923>

«О, смертное племя,

Бессмертных страшись!

Бразды они держат

В предвечной деснице,

И делают боги

С людьми, что хотят.

Кто ими возвышен,

Тот бойся их дважды!

На скалах и тучах

Расставлены стулья

У трапез златых.

Подъемлется распря —

И падают гости

С бесчестьем и срамом

В ночные глубины,

И, скованы мраком,

Вотще правосудья

Невинные ждут.

А боги пируют,

В веселии вечном,

У трапез златых;

С вершин на вершину

Ступают чрез бездны, —

И к ним из ущелий

Дыханье титанов,

Задушенных в безднах,

Восходит туманом,

Как жертвенный дым.

Свой взор благодатный

Они отвращают

От целых родов,

И вновь повторенный

Лик деда во внуках,

Когда-то любимый,

Узнать не хотят».

Так пели три Парки.

И старец-изгнанник

В подземной пещере,

Той песне внимая

И думая думу

О детях и внуках,

Качал головой.

<1924>

Шел, возвращаясь из ада, Орфей со своей Евридикой.

Все миновали преграды, и только на самом пороге

Остановился и, клятву забыв, на нее оглянулся,

Светом уже озаренную. «Горе! — она возопила. —

Горе! Какое безумье тебя и меня погубило!

Неумолимая участь обратно меня отзывает,

Друг мой, прости же навеки! Дремой затуманились очи,

И от тебя уношусь я, объятая тьмой бесконечной,

Слабые руки к тебе я — уже не твоя — простираю!»

Так простонала и дымом растаяла в воздухе легком.

Ловит он тень ее, с ней говорит, но ее уж не видит…

Там на высокой скале у пустынного Стримона плачет

Горький певец, изливая печаль свою в хладных пещерах,

И укрощаются звери, и дубы сдвигаются песнью.

Так Филомела в тени сребролистого тополя плачет,

Если птенцов из гнезда ее пахарь жестокий похитит;

Плачет она по ночам, повторяя унылую песню,

И наполняет стенящею жалобой темные дали…

Раз он любил — и уже никогда никого не полюбит;

В льдистой пустыне Рифеевой, в вечных снегах Танаиса,

В полночи Гиперборейской певец одинокий блуждает,

Тщетную милость Аида клянет и зовет Евридику…

Презрены им Киконийские жены, но отомстили:

В таинствах Вакха ночных, в исступленьях святых

                     растерзали

Юное тело и по полю члены его разметали,

Голову жалкую волны глубокого Эбра катили,

А замирающий голос все еще звал Евридику.

«О, Евридика!» — душа его повторяла и в смерти,

И отзывалося эхо в прибрежных скалах: «Евридика!»

<1924>

Чудно явленье твое на востоке,

Жизненачальник Атон!

Когда восходишь ты на краю небес,

То наполняешь землю красотой твоей.

Ты прекрасен, велик, лучезарен, высок!

Всю тварь обнимают лучи твои,

Всех живых пленил ты в свой плен —

Заключил в узы любви.

Ты далек, но лучи твои близко;

Шествуешь в небе, но день — твой след на земле.

Когда же почиешь на западе —

Люди лежат во тьме, как мертвые;

Очи закрыты, головы закутаны;

Из-под головы у них крадут — не слышат во сне.

Всякий лев выходит из логова,

Из норы выползает всякая гадина:

Воздремал Творец, и безглагольна тварь.

Ты восходишь — земля просвещается;

Посылаешь лучи твои — мрак бежит.

Люди встают, омывают члены свои,

Облекаются в ризы свои.

Воздевают руки, молятся;

И выходит человек на работу свою.

Всякий скот пасется на пастбище,

Всякий злак зеленеет в полях;

Птицы порхают над гнездами,

Подымают крылья, как длани манящие;

Всякий ягненок прыгает,

Всякая мошка кружится:

Жизнью твоей оживают, Господи!

Лодки плывут вверх и вниз по реке;

Все пути тобой открываются.

Рыбы пляшут в воде пред лицом твоим;

Проникают лучи твои в сердце морей.

Ты образуешь зародыш в теле жены,

В теле мужа семя творишь.

Сохраняешь дитя во чреве матери,

Утешаешь его, чтоб не плакало,

Прежде чем его утешит мать.

Шевелится ли птенчик в яйце своем —

Ты даешь ему дыхание

И силу разбить скорлупу.

Выходит он из яйца, шатается,

А голосом своим уже зовет тебя.

Как многочисленны дела твои, Господи,

Как сокровенны, Единый, Ему же нет равного!

Создал ты землю по сердцу твоему,

Когда никого с тобой не было в вечности;

И человеков создал, и скотов полевых,

И ходячее на ногах по земле,

И парящее на крыльях в воздухе.

Создал Сирию, Нубию, а также Египет.

Каждый народ утвердил ты в земле его,

Каждому все сотворил на потребу,

Меру жизни и пищу отмерил им,

Разделил племена их по говору,

И по цвету лица, и по образу.

Нил извел ты из мира подземного,

Да насытишь благами людей твоих;

Нил другой сотворил ты на тверди небес,

Чтобы воды его низвергались дождем,

Напояли диких зверей на горах

И поля и луга орошали.

Как велики дела твои, Господи!