- Ну, что тут у вас такое? Немцев выбить не можете? Мои молодцы живо их выкинут! - самоуверенно говорил он.

- Ну что ж! Как говорится, в добрый час - иронически проронил комбат, сидя в углу и попыхивая трубкой. Он чувствовал себя виноватым и обиженным, как невыполнивший приказ и за неудачную утреннюю операцию.

- Да, да. Вот скоро начнем.

- Вы пойдете на передовую? - осведомился я у него.

- Нет, зачем же; я буду руководить отсюда, по телефону - ответил майор.

{92} "Ну еще один "любитель каски явился" подумал я и посмотрел на ординарца. Тот взглянул на меня и мы оба чуть громко не рассмеялись, одновременно вспомнив предобеденный инцидент.

С наступившей темнотой противник усилил огонь. Штрафная рота готовилась начать атаку. Видя, что командир штрафной роты и не собирается прогуляться на опушку леса, что бы самому руководить наступлением, я тоже, уже принципиально не пошел и нарочно задержался в блиндаже, чтобы посмотреть, что этот бравый командир будет делать дальше.

- Дав по телефону приказ - наступать, майор поудобнее устроился, закурил папиросу и мечтательно пустил дым в потолок.

С передовой по телефону передавали, что противник, освещая местность ракетами, открыл пулеметный огонь и положил роту в снег. Рота лежит в снегу, не может подняться и несет потери. Рота лежала, неся тяжелые потери, а майор, по телефону кричал, чтобы шли вперед.

 --

Трудно сказать, что там происходило, но только очень скоро, штрафная рота, не сделав почти ни одного выстрела, была уничтожена...... За ней наступила очередь нашей шестой роты..... В общем, к утру, от батальона, ничего не осталось....

Еще накануне, я чувствовал себя не особенно хорошо. Утром у меня поднялась температура, достигая сорока градусов. Видимо, начался очередной припадок малярии, мучившей меня. Я был срочно отправлен в дивизионный госпиталь и уже там узнал конец этой трагической эпопеи.

Когда утром выяснился провал всей операции, при чем не только в нашем батальоне, но и в соседних подразделениях, взбешенный командир полка, собрал всех оставшихся людей, вплоть до поваров и писарей и бросил их в "наступление". Результаты были те же. Оставались еще четыре офицера. Им было заявлено:

- Раз вы не умели руководить своими подразделениями в бою и погубили их, то идите и берите сопку сами.

Оскорбленные и разобиженные они вышли из лесу во весь рост, с автоматами в руках и были немедленно скошены огнем противника.

И эта картина не случайна и не единична. За исключением отдельных, специально подготовленных операций, то, что происходило на нашем участке, происходило везде.

Когда немцы эвакуировали все, что считали нужным, они зажгли станцию и сами оставили и ее, и нашу сопку.

{93} Это случилось через два дня после конца боев.

Выяснилось, что на сопке находилось не более взвода неприятельских солдат. Эти несколько человек уложили около пятисот красноармейцев. И это никого не возмущало.

Когда задают вопрос, как и чем советские войска брали вверх над немцами, то ответ может быть только один: пушечным мясом.

Совершенно не ценя человеческую жизнь, ставя ее ни во что, руководители красной армии бросали на убой массы людей, захлестывая ими противника. Советские войска побеждали тогда, когда немецкие пулеметы захлебывались от надвинувшихся на них людей и уже не могли физически уничтожить напиравшую на них массу.

В этом и заключается один из основных "секретов" второй мировой войны на восточном фронте, который никогда не раскроют никакие ученые и умные рассуждения о стратегии и тактике советской армии. Война не малой кровью, а такой большой, которую до сих пор еще не видел мир - вот основа победы советских войск.

6. Встреча с врачом

Болезнь избавила меня от участи четырех последних офицеров нашего батальона, заплативших своею жизнью за преступную тупость высшего командования и хаос, царивший в армии.

Я уже поправлялся и стал вставать, собираясь выписываться из полевого госпиталя. Но у меня сильно начали болеть ноги и мне было трудно ходить.

Однажды, когда я стоял у входа в больничную палатку, ко мне подошел военный врач. Лет тридцати пяти, с двумя орденами на груди, он носил погоны капитана медицинской службы. Как выяснилось несколько позже, это был старший врач госпиталя.

- Ну как здоровье, товарищ старший лейтенант - обратился он ко мне.

Я ответил, что собираюсь выписываться.

- А ноги как?.....

- Да не особенно.

- Вот что, оставайтесь пока здесь, а так как в общих палатках обстановка весьма тяжелая, то переходите в мою личную палатку. У меня стоит совершенно пустая койка. Вы на ней и устроитесь. Побудьте у меня, отдохните. Ведь, после этого побоища дивизия, очевидно, пойдет в тыл на формирование.

Я согласился и прожил у него неделю.

Это был интересный человек. В детстве он был беспризорник и жил под железнодорожными вагонами, в парках, в подвалах и в пустых камерах {94} теплоцентралей.

Он вступил в комсомол и выбился в люди. Впоследствии - закончил школу, какой то техникум, работал на стройках, а затем попал в медицинскую академию и стал врачом. С 1935 года - член ВКП(б), участник советско-финской войны, дважды орденоносец.

Но самое замечательное было то, что этот человек буквально чуть ли не бледнел и трясся при упоминании имени Сталина. Более ненавистного имени для него не было.

Когда он немного познакомился со мной и понял, что он имеет дело с человеком достаточно трезво и критически относящимся ко всему происходящему, он стал делаться все откровеннее и откровеннее.

- Поймите, я был ничто - говорил он.- Я всем обязан советской власти, ибо из простого, бездомного, уличного мальчишки, стоявшего на грани преступности и имевшего в перспективе большую уголовную "будущность", я превратился в человека с высшим образованием, во врача.

И комсомол и партия привлекли меня по чисто идейным причинам; мой партийный билет не был для меня просто "путевкой в жизнь", берущейся во имя карьеры. Нет, я любил, и партию, и наш советский строй, и те великие идеи, за которые мы боремся уже почти тридцать лет..

Но я, в конце концов, понял, что это все мираж. В нашей стране нет никакой демократии, нет никакой "диктатуры пролетариата", нет даже диктатуры партии..... Есть только чудовищно кровожадная, жестокая и свирепая диктатура правящей, партийно-бюрократической верхушки, цепкими когтями вцепившейся во власть и, мечтающей о своей уже не всероссийской, а все мирной диктатуре.

Они подавили не только народ, они подавили и нас партийцев...

Из политической партии, имевшей когда то принципы внутрипартийной демократии, какую то, более или менее, нормальную партийную организацию, мы превращены в послушное стадо более привилегированных и приближенных чиновников, через которых диктаторы осуществляют все свои мероприятия......

Нет партии, ибо то, что есть - это не партия, а развращенная до мозга костей своими мелкими алчными стремлениями, раболепная и жадная банда лакеев, низкосклоняющаяся перед хлыстом своего хозяина, и умеющая только говорить:

"Чего изволите-с?"

Посмотрите на наших комиссаров. Ведь какой вздор и вранье им не преподносят сверху, они с серьезным видом и с убеждением, что это так и {95} должно быть, повторяют его красноармейцам.

И понимаете, что самое удивительное! - воскликнул он - люди настолько уже стали какими то роботами, так разучились самостоятельно мыслить, что перестали понимать сущность всей этой остроумной "механики". Я нахожусь особенно в глупом положении, ибо не только ненавижу Сталина, но ненавижу и немцев. И чем кончится эта моя внутренняя борьба на "два фронта" - трудно сейчас сказать!

Он замолк... В железной печурке потрескивали дрова; приятное тепло наполняло палату. Отблески огня дрожали на потолке, переливались, создавая мягкий полусвет.

Потрясенный его взволнованной и полной ненависти речью, я молчал. Мне ясно было, что это не комедия и не провокация. Все было понятно и еще лишний раз подтверждало то, что давно было известно.