Он, нехотя переставляя ноги, выполз вслед за Татьяной на крыльцо и остолбенел. Как он вчера не увидел эдакой красоты?..

Дождь перестал. Мокрые деревья, тихо шелестя, бережно хранили холодные капли на оставшихся листьях. Желтый, наполовину облетевший лес застыл и казался живым существом со своими тайными, колдовскими мыслями, чарующей душой и явно неземным происхождением. Входить в него было страшно.

- "А лес стоит загадочный", - вспомнил Виктор.

Мешающая загадка разом исчезла. Таня досадливо дернула плечом и поморщилась.

- Вечно ты со своими дурацкими цитатами! Нельзя иметь такую хорошую память, это просто вредно! И даже кощунственно. Как например, сейчас.

- Это поэзия, Танюша, - проинформировал Виктор. - Другой, увы, тоже не имеем.

- Так заимей! - возмутилась Таня. - Что значит не имеем? Заведи свою собственную! Не так уж сложно. А сейчас давай мне руку, иначе я поскользнусь и упаду в грязь, и пойдем.

- Куда глаза глядят? - спросил Виктор, спускаясь с крыльца, и снова пристально вглядываясь в желтое окружение.

- Вот именно! Но заруби себе на носу: еще одна идиотическая песенка - и я тебя стукну!

- Правда что ль? И очевидно, как раз по носу?

Виктор взял ее за руку и осторожно повел к волшебному лесному видению.

- Вот тогда и узнаешь, - сказала Таня и глубоко вдохнула в себя сырой осенний воздух.

Как же там пахло тогда, в том мокром пустынном осеннем лесу! Как там было уютно и тихо и как не хотелось уходить, когда Виктор, мельком глянув на часы, буркнул сквозь зубы:

- Нам пора, Танюша!

Они молча вернулись в дом. Прибрались и сложили вещи. Выключили отопление, свет и проверили краны. Так же молча закрыли все замки и двинулись на станцию. Почему они тогда не разговаривали друг с другом? Не хватало слов, сил, не было желания? Все уже переговорили? Ерунда, чушь! Устали друг от друга, от самих себя, перегрузились впечатлениями и эмоциями?..

В полупустом вагоне Таня снова тупо уткнулась в окно - любимое занятие! - а Виктор отправился курить. Из тамбура он видел ее очень хорошо, какую-то побледневшую, задумчивую, со странным, нехорошим, еще незнакомым ему выражением лица. Непонятная задумчивость ему понравилась не слишком.

Виктор торопливо погасил сигарету, вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением:

- Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего пристально изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится?

Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось.

- Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, - продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. - До субботы далековато, за такое бесконечное время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду?

Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней?

- Как у тебя складывается жизнь посреди недели? - беззаботно спросил Виктор.

- Она вообще никак у меня никогда не складывается, - с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. - В шесть на вокзале, у расписания.

- В пять, - осторожно поправил ее Виктор. - И я тебе еще, конечно, позвоню.

Таня ничего не ответила.

Два дня Виктор прожил как во сне. Опуская чужую, вялую, непослушную руку, больше не желающую держать ни кисть, ни мел, ни уголь, он тупо сидел перед мольбертом, которого почти не различал, изредка улавливая сквозь молоко окутавшего его навязчивого тумана беглые внимательные взгляды Татки и рассеянные, проскальзывающие мимо - Геры.

- Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его, наконец, потерявшая терпение Тата. - И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь. Что бы это значило?

- Депрессуха, - буркнул Виктор. - Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают. Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать?

- Размечтался! Кретин! - обозлилась невыдержанная Тата. - Вечно придуриваешься!

- С этим не поспоришь, - охотно согласился с ней Виктор. - И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!

- Ну, это вряд ли! - безапелляционно объявила Тата. - Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно.

- Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, - вздохнул Виктор. - Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву.

- А как насчет стихов? - заинтересовалась Татка. - По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?

- Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда,

- прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.

Татка изумленно открыла рот.

- Ты стихи мои требуешь прямо...

Как-нибудь проживешь и без них,

- категорически заявил ей Виктор и добавил:

- Подумаешь, тоже работа, -

Беспечное это житье:

Подслушать у Музы чего-то

И выдать шутя за свое,

А после подслушать у леса...

- и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню...

Что случилось с ней, с этой ненормальной?

- А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата. - И уж никак не рассчитывала на Ахматову.

- Меньше думай, - посоветовал Виктор. - Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках.

Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка!

Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.

- Поздно шляешься! - доложил ей Виктор.

- Дело житейское! - в тон ему отозвалась Таня. - Что нового?

- Выучил новый стишок, - сказал Виктор. - Вот послушай:

Мы живем, точно в сне неразгаданном,

На одной из удобных планет...

Много есть, чего вовсе не надо нам,

А того, что нам хочется, нет...

Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!

Таня немного помолчала.

- А кто это? - озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.

- Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" - обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест. - Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?

- Я завтра не могу, - сказала Таня.

- Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.

- Витя, перестань! - попросила Таня. - Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится...

- Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! - не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. - Спокойной ночи!

Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.

- В пятницу ждать? - осведомилась Тата.