– Давай, – рявкнул он, снимая шлем. Дождь тут же намочил его красивое лицо, и я заметила, как теперь рубашка облегала его скульптурное тело. Его сине-зеленые глаза молили меня взять шлем. Это казалось плохой идеей, но я не смогла подавить мелкую дрожь, пробежавшую по телу, когда надела на голову шлем. Он пах, как проповедник. Мужской микс одеколона и мяты. Вода стекала со шлема, но я была благодарна и за такую защиту.

– Осторожнее с выхлопной трубой. Она может обжечь твою ногу, – предупредил он меня, когда я садилась позади него на мотоцикл. Обхватив руками его талию с накаченными мышцами, я была вынуждена подавить вспыхнувшее волнение. Моя киска, прижатая к его заднице, стала пульсировать. Истон похлопал меня по колену. – Держись крепче.

Я прижалась к нему сильнее и взвизгнула, когда мотоцикл сорвался с места. Из-за дождя проповедник ехал не слишком быстро, но капли все равно больно били по коже. Я дрожала, а когда поняла, что не сказала ему, где жила, то ощутила себя совершенно несчастной. Истон тем временем завернул в скромный район и проехал прямо до конца улицы. Мы остановились лишь возле дома, стоявшего почти обособленно от остальных. Истон завел мотоцикл под навес и заглушил двигатель.

– Под дождем ездить небезопасно. Подумал, что ты сможешь посидеть у меня, пока он не закончится, а потом я отвезу тебя домой, – хрипло произнес он. Сверкнула молния, и я вскрикнула. – Давай, милая, зайдем внутрь.

Истон слез с мотоцикла, а затем протянул мне руку. В груди разлилось тепло от столь галантного жеста, ведь он помог мне не только слезть, но и снять шлем. Истон несколько мгновений изучал мое лицо, прежде чем развернулся и подошел к двери, ведущей в дом. Он тихо пробормотал под нос молитву, но я ее услышала. «Боже, дай мне сил». Последовав за Истоном внутрь, я тут же по достоинству оценила его небольшой дом. Во-первых, тут хорошо пахло. Я считала, что у всех парней отвратительные дома. В доме Шона воняло потными носками. А у Истона пахло апельсинами и корицей.

– Ты можешь что-нибудь приготовить? – дрожа, спросила я. Мои зубы громко стучали.

Он смотрел на меня даже слишком долго. В его взгляде мелькнула тоска, и я тут же ощутила некую ответственность за эту его эмоцию. Он будто боролся с собой. Чувство вины не давало покоя, поскольку как бы мне ни хотелось ему понравиться, я не желала, чтобы Истон чувствовал себя так, будто испытывал боль.

– Мама приносит мне восковые свечи, от плавления которых в доме хорошо пахнет. Каждые две недели она доставляет мне новую партию.

Я рассмеялась, но вскоре мои зубы снова начали стучать.

– Давай, – произнес он, в его взгляде вспыхнуло сострадание, заменив боль. – У меня есть кое-что, что ты сможешь надеть, – на этот раз пришла моя очередь пристально посмотреть ему в глаза. Они были очень красивыми. В отличие от Шона, в глазах которого читались порочные намерения, у Истона они были мягкими и добрыми. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Такой человек точно будет знать, что сказать в той или иной ситуации, и будет первым, кто обнимет, если потребуется. Несмотря на его грубую внешность, он с гордостью носил на плечах и во взгляде свою любовь к церкви и Богу. Очевидно, он гордился тем, чем занимался. – Сюда.

Следуя за Истоном через весь дом к его спальне, я чувствовала себя какой-то испорченной. В голове мелькали тысячи порочных образов. Образов, где проповедник ублажал девушку своим ртом. Я прикусила губу, чтобы подавить стон, зародившийся в груди. Истон тем временем подошел к комоду и достал белую футболку, пару белых носков и серые спортивные штаны.

– Дальше по коридору ванная, где можно переодеться. Оставь там свою одежду, а я брошу ее в сушилку, – он тепло мне улыбнулся. – Ты любишь кофе? Боюсь, мне больше нечего тебе предложить.

Я не смогла ему сказать, что ненавижу кофе. Когда мне было четырнадцать, я решила выпить немного маминого, и это было отвратительно. Тогда я поклялась больше никогда его не пить. Но сейчас я просто кивнула и шаркающей походкой отправилась дальше по коридору, пока не нашла ванную. Один взгляд в зеркало привел меня в ужас. Мои волосы были воплощением кудрявого мокрого беспорядка. Тушь потекла, размазавшись под глазами, а губы слегка побагровели от холода. Я выглядела ужасно. Хотя Истон, безусловно, казался достаточно аппетитным в промокшей рубашке, облегавшей твердое, как камень, тело. Достаточно аппетитно, чтобы возникло желание его съесть.

Сняв мокрую одежду, я надела сухую, пахнущую так же, как Истон. Одежда была огромной и жутко на мне висела. Даже после того, как завязала спортивные штаны так туго, как только могла, они все еще немного скользили вниз по бедрам. По крайней мере, носки оказались теплыми. Я почти ничего не смогла сделать с волосами, но мне удалось убрать размазавшуюся тушь. Когда, наконец, я вышла из ванной, то застала Истона на кухне за приготовлением кофе.

Он протянул мне кружку с харлеем, и я нахмурилась, увидев, что кофе скорее светло-коричневого цвета, чем черного. Истон смотрел на меня почти выжидающе, потому я поднесла к губам дымящуюся чашку. Каждый раз, когда Истон смотрел на меня, по телу прокатывалась волна жара. Тревожного и возбуждающего жара.

«Лэйси, ты не можешь втюриться в своего проповедника. Просто потому, что тебе нравится портить свою жизнь, не стоит втягивать в это Истона».

Я сделала маленький глоток.

– О, – удивленно пробормотала я, – это действительно вкусно.

Он одарил меня кривой мальчишеской усмешкой. Это едва не расплавило меня изнутри. Еще один пункт, почему не стоило влюбляться в проповедника.

– Судя по выражению твоего лица, когда я упомянул кофе, ты точно не любишь чисто черный. Потому я положил много сливок и сахара. Достаточно сладко для тебя?

Он говорил о кофе, а я представляла разные грязные вещи. Снова. Все, что я смогла сделать, это кивнуть, прежде чем снова глотнула вкусный напиток.

«Не позволяй себя очаровать. Не позволяй».

– Подожди секунду, – попросила я его, ставя кружку. Я побежала назад в ванную, где оставила свои вещи, вытащила мобильник из сумочки и ввела номер, который дал мне Истон.

Я: Кофе Истона делает меня счастливой.

Возвращаясь на кухню, я услышала его раскатистый смех. Когда зашла за угол, увидела, что Истон смотрел на свой телефон и улыбался.

– Это отличное начало, Лэйси, – в его глазах отражалось тепло. И я задумалась, как превратить это тепло в жар, подобный тому, что начал полыхать в моем животе.

«Лэйси, он слишком хороший, а еще твой проповедник. Хватит с тебя девичьих увлечений».

Мы сели у барной стойки в его кухне, и я вздрогнула, когда наши колени соприкоснулись.

– Я слышала, что ты когда-то был в тюрьме, – пробормотала я. Когда я бросила на него быстрый взгляд, заметила, как потемнели его глаза.

– Я совершил кое-какие ошибки. Как и все мы.

Поскольку по природе была из тех, кто не мог усидеть на месте, я спросила:

– А какие ошибки?

Его щеки порозовели от стыда.

– Я был молод и глуп. Связался не с той компанией. Доверился людям, которым совсем не должен был. Когда они попросили меня отвезти наркотики к другу заграницу, я согласился, потому что за это обещали хорошие деньги, – Истон провел пальцами по мокрым волосам, и одна прядь упала ему на глаза. Так он стал выглядеть опасным. – Меня поймали. Несмотря на то, что это было мое первое преступление, кокаина в багажнике хватило, чтобы упрятать меня на восемь лет.

Я нахмурилась, а в груди защемило. Истон был хорошим парнем, который совершил глупую ошибку. И это навсегда изменило ход его жизни.

Как и у меня.

Прежде чем успела себя остановить, я протянула руку и убрала прядь с его лица. Глаза Истона потемнели, становясь скорее синими, чем зелеными, пока он смотрел на меня. Однако во взгляде не было злобы. Его словно тянуло ко мне. Истон делал все возможное, чтобы не наброситься на меня.

Впрочем, он не мог.

По крайней мере, я была почти уверена, что не стал бы.

Тот факт, что я находилась на его территории – маленькое блондинистое искушение – снова вызвал чувство вины, от которого по всему телу побежали мурашки. Почему я не могла найти себе парня своего возраста и не связанного с церковью? Я вздрогнула, и Истон нахмурился, будто волновался, что я замерзла. Я одарила его быстрой улыбкой и отпила еще кофе.

– Тебе дали целых восемь лет?

Истон отвернулся, прерывая наш зрительный контакт, и тоже глотнул кофе из своей кружки. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он снова заговорил.

– Я получил десять, лисичка.

Лисичка?

Пропустив это мимо ушей, я уставилась на Истона.

– Десять? Как же так?

– В юношестве меня переполняла злоба. Я отринул Бога, хотя всю жизнь рос в церкви, и не знал, как справиться со своими эмоциями. Я был лишь восемнадцатилетним парнем, которому грозило восемь лет тюрьмы. Когда несколько взрослых мужчин решили, что смогут преподать мне тюремный урок, я потерял голову. Что бы они ни пытались сделать, у них не вышло. Однако трое потом попали в больницу, а я вроде как потерял сознание от переполнявшей меня ярости. Я и по сей день не помню, что именно там произошло.

– О, – я глотнула кофе, чтобы сформулировать мысли. – Значит, тебе добавили срок?

– Еще пять лет. К счастью, вышло не так долго в моем случае, я очистился и вышел на правильный путь к Богу. Смог вернуться на прямую и узкую дорожку. За это я должен сказать спасибо моему другу Тому, – отражавшаяся в глазах нежность сменилась печалью. Это разбивало мне сердце.

– С ним что-то случилось? – прошептала я, мой голос дрожал. Мне не хотелось, чтобы Истон грустил, но буквально разъедало желание узнать о нем больше. Я так много рассказала ему о себе, что считала это справедливым.

– Умер от сердечного приступа. Целых шесть лет мы с Томом каждый день изучали Библию и молились. Мое ожесточенное сердце перестало быть чем-то грязным и уродливым. С его помощью я отполировал его до блеска. У Тома был жесткий подход – даже серьезнее, чем у моего отца – но именно это и было мне тогда нужно. А когда я выходил из себя, он бил меня по голове. Думаю, у меня до сих пор остались синяки, – произнес он, усмехнувшись.