Мы и фал и не только за институтскую команду, но и, как бы это мягче сказать, шабашили, что ли. Нас время от времени привлекали играть то под знамена «Спартака», то за сборную ВЦСПС в Вышний Волочок, Иваново. Платили немного, но для студента и это были деньг и!

Эти деньги обычно тратили вставшем популярным кафе «Аэлита», где звучал джаз, в клубах, где пел знакомый пока только определенному кругу Володя Высоцкий, покупали модные шлягеры, записанные на рентгеновских пленках. Тогда столица, как и вся страна, начала «заболевать» КВНом. Мы создали свою институтскую команду и по ночам репетировали, придумывали шутки.

Побывали мы и на целине. Правда, на недавно освоенные казахстанские земли мы поехали для того, чтобы на некоторое время стать преподавателями в новых школах новых городков и сел. Я был направлен в город Смирнов, где вместе с боксером Сережей Проценко пробовал себя в роли учителя физкультуры. Мало кто знает, что тогда на целине строили школы со спортзалами, а то и спортивными комплексами. Правда, не называли это национальными проектами.

Стипендии у нас были мизерными. Сидеть на шее у родителей было стыдно, и мы искали любую возможность подработать. Наш преподаватель А.С. Соловьев предложил поработать в спортивно-оздоровительном лагере недалеко от Звенигорода. Лагерь был непростым, здесь отдыхали дети работников ЦК КПСС.

Главным физруком в лагере был Александр Андреевич Михеев, работник администрации ЦК КПСС, а директором – Михаил Сергеевич Холин, до этого работавший в знаменитых «Артеке» и «Орленке». Дело, конечно, не в должностях. Эти люди создали лагерь с образцовой организацией детского отдыха, и мы должны были отвечать этому уровню.

В лагере – около двухсот ребятишек. Здесь не просто существовали на бумаге, а реально работали секции волейбола, футбола, гребли, легкой атлетики. Мы учились сами, а потом учили детей разжигать костры в сырую погоду с одной спички, уходили в многодневные походы. От лагеря до Звенигорода было примерно километров десять. Однажды мы решили добраться до города двумя группами: одна – на велосипедах, другая – на лодках, а там уже встретиться, разжечь костер.

До Звенигорода наша группа шла водным путем. Преодолели намеченный маршрут точно по графику, минута в минуту. Велосипедисты тоже оказались на месте вовремя. Был тихий вечер, звездное небо, костер, гитара. В общем, все располагало к тому, чтобы студентам-физкультурникам приударить за студентками-педагогичками, проходившими практику в лагере пионервожатыми.

– Простите, как вас зовут?

– Татьяна.

Из ковша Большой Медведицы выпала звездочка и оставила за собой на секунду видимый след.

– Успели загадать, чтобы на следующий год сюда вернуться?

Девушка улыбнулась, покачала головой:

– Вы знаете, этот лагерь для меня, как дом родной. Школьницей года три я каникулы тут проводила, так что знаю здесь всех и всё.

– А что тут особенного можно знать? – спросил я. – Спортплощадки, столовая, кинозал.

– Тут недалеко усадьба М. Пришвина. Левитан сюда приезжал, Танеев. Здесь после освобождения из Петропавловской крепости жила Вера Засулич. А вы читали «Охоту»? Пришвин писал свой рассказ в доме, до которого отсюда идти минут пятнадцать.

– Что, серьезно?

– Хотите, чтобы я устроила вам экскурсию?

– Хочу!

Вот таким вышло наше знакомство. По правде сказать, поначалу я не думал, что оно будет иметь хоть какое-нибудь продолжение. Предстояли трудные, до предела загруженные дни: уже назавтра к нам съезжались ребята из двенадцати подмосковных лагерей для проведения ежегодной летней олимпиады по легкой атлетике и игровым видам спорта. На мне как на физруке лежали и бытовые, и организационные хлопоты. Кроме того, я отдавал себе отчет, что это элитный лагерь, и если девочка отдыхала здесь не один раз, то ее родители, видимо, высокого полета. Я тогда был бедным студентом, довольствовался малым. Правда, раз в месяц позволял себе посидеть в «Национале» за чашкой кофе, и моим лозунгом по-прежнему было: «Любить – так королеву!» Вот только нужен ли я буду королеве?

При случае я спросил у моего непосредственного руководителя в лагере, главного физрука Михеева:

– Александр Александрович, вы вон ту черненькую, которая возле крыльца стоит, не знаете?

Татьяна в это время собрала вокруг себя девочек, что-то им объясняла.

– Конечно знаю! Танечка Аронова. Славная, скажу тебе, девочка! Я и с папой ее хорошо знаком, он у нас в хозяйственном отделе работает. Профессионал-электрик, каких поискать! А ты чего спрашиваешь-то?

– Да так...

Девочка не была красавицей, но постоянно чем-то удивляла. Я помню, как мы подшучивали над ней, когда прочитали на рекламном щите ее пионерского отряда девиз: «И вечный бой. Покой нам только снится!»

Закончилась наша олимпиада, стали готовиться к закрытию очередного сезона. Общая линейка, прощальный костер. Случайно или нет, но опять мы оказались рядом. Непроизвольно у меня вырвалось:

– Я бы хотел с вами встретиться в Москве.

– Я тоже.

Шел 1967 год. По окончании лагерного сезона мы решили сыграть в один день две свадьбы: нашу с Татьяной и Гриши Минскера с Тамарой.

11омню, как Григорий впервые рассказал мне о ней: «Это та самая девушка, в честь которой я писал свои стихи!» Я удивился: «Ты же их писал в армии. Вы что, так давно знакомы с Тамарой?» – «Нет, я знаком с ней недавно. Но это не имеет ровно никакого значения! Это она, понимаешь? Девушка мечты. Я се всегда представлял именно такой, до самой маленькой черточки!»

Итак, мы решили сыграть две свадьбы, подали заявления в загс и отметили это событие бутылкой «Плиски». Но вмешались некие бытовые обстоятельства, и в том году кричали «Горько!» только Григорию и Тамаре.

А нам с Таней пришлось ждать еще год. Летом мы снова поехали в лагерь подработать на свадьбу, которую наметили на 31 августа. Подали заявление, пригласили гостей. За неделю до свадьбы сборная воспитателей пионерского лагеря решила сыграть в футбол с командой пансионата «Лесные дали». Игра шла в обшем-то в одни ворога, и вдруг в середине второго тайма соперник, промазав по мячу, попал мне по ногам. Попал как следует: сломал обе лодыжки и берцовые кости ноги. Травма была тяжелой, меня доставили в Склифосовского. Операция, железная скоба, гипс от пятки до паха, кровать в больничном коридоре (мест в палатах не было). Утром прибежала Таня. Я попробовал сразу же отослать ее домой: «Иди к свадьбе готовься». – «Ты с ума сошел? Какая свадьба? Все отменяем!» – «Ничего не отменяется! Свадьба будет точно в назначенные сроки!»

Мне пришлось потрудиться, упрашивая врачей отпустить меня на «торжественное мероприятие». Непривычно было мне скакать на костылях на самый верхний этаж нашего нового дома – бараки в Измайлове наконец-то снесли, родителям дали двухкомнатную квартиру в девятиэтажке. Нелегко было облачиться в единственный костюм, который я купил сразу после армии. Хорошо, что у одного из преподавателей института, Георгия Ивановича Ерфилова, была легковушка. С ею помощью я почти без опоздания подъехал к дому невесты – она с родителями жила на Кутузовском проспекте. Выползаю я из машины, опираюсь на костыли, смотрю вверх, а на балконе – родственники и знакомые. Смеются и плачут!

Такая вот у меня была свадьба! Мы стали жить в семье у Тани. В 35-метровой двухкомнатной квартире размешались ее родители, ее сестра и мы. Тогда это считалось вполне сносными жилищными условиями. Родители Татьяны, как и мои отец и мать, выходцы из деревни, стали горожанами в 1930-х годах. Григорий Иванович Аронов в войну был минером, в боях под Ельней ходил против немецких танков с бутылками с горючей смесью, был тяжело ранен, лечился в омском госпитале. Я его очень уважал, равно как и маму Тани. Прасковья Афанасьевна, удивительно добрая, по-народному мудрая женщина, разумно управляла нашим скромным семейным бюджетом. Она вырастила трех дочерей и меня любила, как сына.