На следующий день около девяти часов утра мистер Давид Эдгерлей вышел из фактории и направился в сторону государственных учреждений. Он шел повидаться с доном Бернардом Ливарец. Дон Бернардо был важной персоной на острове. Он исполнял обязанности таможенного чиновника, почтмейстера и администратора государственных рабочих.

После напрасных поисков дона Бернардо в муниципальном совете и штурма запертой двери почты Эдгерлей решил заглянуть в заднюю комнату другого учреждения. В этой комнате стояла сырая прохлада. Полутемная из-за деревьев, заслонивших окна, с выкрашенными бледно зеленой краской стенами, с черным от грязи полом, она напоминала покойницкую. У окна ее сидел секретарь городского судьи дон Эстебан Ферронда и целыми днями писал казенные бумаги.

Первый человек, которого увидел Эдгерлей, был дон Бернардо Ливарец, высокий грузный мужчина, сидевший, или, вернее, лежавший в плетеном кресле. Одна его нога лежала на пододвинутом стуле, а другая, босая, находилась на коленях маленького негритенка, присевшего перед ним на полу.

Напротив него сидел городской судья. Оба пили пиво и закусывали стоящим на столе в большой миске салатом из помидоров.

— Доброе утро! — сказал по-испански Эдгерлей, кланяясь дону Бернардо.

— Доброе утро! — ответил по-английски чиновник.

Это был обмен национальными любезностями.

— Я пришел к вам, дон Бернардо, попросить вас подписать бумаги на мой груз, — осторожно сказал агент.

— Боже мой! Куда мне скрыться от этих неотвязных посетителей! Человек даже джига[14]) спокойно не может вынуть! — патетически воскликнул дон Бернардо. — Ай, ай! — завопил он вдруг ударяя пустым стаканом по склоненной голове негритенка, который возился над его босой ногой, орудуя тонкой, как шпилька, деревянной палочкой. — Ах ты, бестия! Ослеп ты, что ли? Ковыряешь и ковыряешь мою ногу уже целый час! Весь палец мне исколол!

— Садитесь, мистер Эдгерлей! — про должал дон Бернардо, указывая Грязному Давидке на стул. — Клянусь бородой святого Якова, этот негодяй сделает меня калекой. Попробуй только его не вынуть, черная обезьяна! Ты не досчитаешься собственных костей!

— Не волнуйтесь, дон Бернардо. Джиги, конечно, большое несчастье нашего острова, но если их своевременно удалять… — начал было судья.

— Да вы, кажется, собираетесь учить меня, — возмутился дон Бернардо, — что такое джиги? — На всем острове вы не найдете человека, который лучше меня знал бы толк в этом деле, Представьте себе, мистер Эдгерлей, — он повернулся к агенту, — в прошлом году у меня вынули из ноги джига величиной с горошину. Я его положил в спирт. Это, знаете ли, был джиг с целым семейством. Этот мерзавец своего деда, свою бабушку, всю свою семью накормил моим телом! Три недели я не мог ходить… Ну, что же, кончишь ты наконец, зверенок африканский?

— Да, сенор! Есть, — радостно воскликнул мальчик, поднимая на конце деревянной палочки отвратительного паразита.

— Гм, гм… Убит-то он убит, да не совсем. Ты, дьяволенок, беги скорей за керосином.

Мальчик вскочил и выбежал стрелой из комнаты.

Давид Эдгерлей, несмотря на прохладу, весь покрылся потом от нетерпения.

— Мы ожидаем завтра утром «Нубию»… Я не могу терять времени… Может, вы согласитесь…

— Что? Что? Нет, видел ли кто-нибудь такую назойливость! Мистер Эдгерлей, но ведь можно подождать! Вы думаете, я босиком буду бегать вам за документами?

— Все бумаги уже готовы, и я принес их с собой, — сказал англичанин.

— А! Вот это дело! Сейчас, пусть только мальчишка принесет керосин. Я не хочу стать калекой из-за ваших ста тонн груза…

В комнату вбежал негритенок, держа в руках закопченную лампу. Дон Бернардо окунул толстый палец в резервуар и помазал керосином пораненную ногу, затем посыпал пеплом из сигары. Проделав эту операцию, он вытер пальцы о штаны, залез в миску с салатом, достал кусок помидора, засунул его в рот и запил стаканом пива, а мальчик между тем натягивал ему на ногу носок.

Грязный Давидка встал.

— Вот бумаги! — сказал он нетерпеливо и положил перед усердным чиновником пачку документов.

Дон Бернардо взял бумаги и стал их читать, бормоча себе под нос.

Сидевший у окна Ферронда перестал писать и склонил побледневшее лицо пониже к бумагам, весь превратившись в слух.

— Хорошо, — закончил громко дон Бернардо. — Что это вы посылаете? Какао?

— Нет, пальмовое масло.

— Сколько бочек? Пятнадцать?

Дон Бернардо остановился и внимательно посмотрел на отправителя. Англичанин выдержал его взгляд с невозмутимым спокойствием.

— Да, пятнадцать, — ответил он решительно.

Дон Бернардо беспокойно заерзал в кресле и сдвинул брови. Он уже не в первый раз имел дела с мистером Эдгерлеем, и оба оправдывали поговорку о том, что рука руку моет. До сих пор порядок был таков: когда из Европы приходили товары для фактории Эдгерлея, в партии фланелевых рубашек недосчитывалось целой дюжины, а в ящиках с консервами не хватало нескольких десятков банок. В ящиках из-под пива дон Бернардо нередко находил битое стекло и солому. Естественно, что за такие ящики он не мог взыскивать пошлины с потерпевшего. Эдгерлей постоянно жаловался на небрежность европейских отправителей, но, странное дело, торговых отношений с ними не прекращал.

Зато у дона Бернардо всегда были самые лучшие фланелевые рубашки, великолепные консервы, избыток пива и вина.

По отношению к вывозной пошлине тоже имели место различные неточности, заключавшиеся главным образом в том. что в коносаменте было указано меньшее количество ящиков какао или бочек пальмового масла, чем на самом деле погружалось на судно. Поэтому дон Бернардо теперь встревожился: неужели этот разумный англичанин изменился, заразился какой-то идиотской точностью?

— Пятнадцать бочек? Вы хорошо подсчитали, мистер Эдгерлей?

Городской судья неожиданно припомнил весьма важное дело и поспешно вышел. Дон Бернардо впился глазами в агента.

Но Давид Эдгерлей был попрежнему невозмутим. Единственным признаком волнения было то, что он достал из кармана грязный носовой платок и стал вытирать лоб.

— Губернатор становится все более придирчивым. Он издал новое постановление о том, чтобы особая комиссия проверяла количество всех увозимых с острова товаров. С завтрашнего дня мне придется послать на пристань особого чиновника… — Вы понимаете меня, мистер Эдгерлей?.. — особого чиновника для проверки груза, — сказал дон Бернардо.

— Это весьма разумное распоряжение, — ответил англичанин.

Дон Бернардо с досады толкнул ногой все еще стоявшего перед ним на коленях негритенка, сделал широкий жест рукой и, покоряясь необходимости, подписал коносамент. Очевидно, сегодня нельзя было сделать никакого дела с этим человеком.

В эту минуту в комнату вошел полицейский:

— Губернатор велел вас позвать, дон Бернардо. На почту пришло много людей. Говорят, что завтра должен прибыть пароход.

Дон Бернардо с раздражением отодвинул подписанные бумаги:

— И не мог ты, скотина этакая, сказать губернатору, что не нашел меня! — зарычал он на полицейского. — Я болен, я сейчас же иду домой и ложусь в кровать. До свиданья, мистер Эдгерлей, мы увидимся завтра на пристани.

Англичанин взял подписанный коносамент, сложил его, поклонился и вышел. На веранде он должен был остановиться, потому что пот заливал ему лицо. Так как платок был весь мокрый, он отер лицо полой грязного кителя.

— Ну и влопался я, если ему действительно придет охота осматривать мои бочки!..

Через несколько часов дон Бернардо, дремавший на веранде своего бунгало, к отчаянию всех, желавших отправить письма в Европу, получил корзину вина и записку, в которой говорилось, что мистер Эдгерлей, чрезвычайно встревоженный нездоровьем своего уважаемого друга, позволяет себе прислать ему пару бутылок,