Нагрузив тачку опорожненной от икры севрюгой, Василий выехал с плота и покатил груз по берегу, к холодильнику. Стены его дышали морозом. Василий толкнул дверь и вошел. Рабочие — в белых халатах, надетых поверх ватных тужурок, и в нелепых летом рукавицах укладывали на покрытые снежной пылью железные трубы, по которым проходил аммиак, еще шевелящихся судаков, севрюг, осетров… Здесь сухой заморозкой приготовляли «пылкую рыбу». Она привозилась живой и, замерзая, сохраняла свой блеск и остро торчащие плавники.

Выгружая в общую кучу севрюг, Василий сам выкрикивал счет и оставил на тачке двух увесистых рыб, прикрыв их от посторонних взглядов сеткой. Катя впереди себя тачку, он вышел из холодильника. Приятно потянувшись под солнечными лучами, повернул в сторону от плота к «вешалам», на которых гирляндами серебряных стрел висела просоленная рыба.

После шума промыслов здесь было особенно лихо. В конце длинного ряда стоек бродил сторож, лениво отгоняя вороватых ворон, норовящих вырвать из гирлянд, спускающихся почти до самой земли, сохнущую рыбу.

Василий вытащил из тачки украденных севрюг и спрятал их, закопав в кучу желтой отработанной соли. Бегом спустился с полегчавшей тачкой к плоту и озабоченно принялся грузить рыбу, жалуясь старшему:

— Ну и мороз в холодильнике, едва пальцы не отморозил… Здесь работа тяжелая; с мороза — на жару, с жары — на мороз, замаешься!

Вечер был холодный. Ранняя весна давала себя знать. Днем солнце припекало горячо, а с закатом зябко, по-весеннему еще тянуло с реки холодом и сыростью. Волга очистилась ото льда в низовьях, а севернее Астрахани реку все еще сковывал тугой лед. Вода прибывала медленно. Ловцы вздыхали.

— То ли затор где, то ли снега не тают ладом. Шибко разольет реку.

На промыслах зажглись огни На другом берегу полыхал костер и над ним стояло шатающимся столбом розовое зарево. На промысловой кухне пыхтели под котлами форсунки. Пахло рыбой и нефтью.

Наташа вышла с собрания комсомольской ячейки поздно. Собрание затянулось. Обсуждали вопросы рационализации, молодежь спорила и волновалась.

Путина была жаркой, и промысел едва справлялся с обработкой рыбы.

На собрании Наташа горячилась больше других.

— Нужно как следует наладить работу — говорила она, — Парни больше курят или балуются, а дело стоит. Рыба ждать не будет!

Ячейка решила организовать комсомольскую ударную бригаду и созвать собрание промысловых, на котором поставить вопросы рационализации и уплотнения рабочего дня. Наташа возвращалась в барак под впечатлением собрания. «Завтра начнем организацию бригад. Ребята пойдут — здесь много хороших работников».

Где-то в верховьях реки густо рявкнул пароход, и застонала запоздалая гармонь. Невдалеке затарахтела телега. Она вынырнула из-за конторского общежития и остановилась у лежащей на боку старой рыбницы.

«Кто это еще ночью ездит?» — подумала Наташа и прислушалась.

— Тебя ждать — весь табак скуришь, — услышала она голос Василия.

— Малость замешкался, — ответил незнакомый. — А что у тебя сегодня?

— Мешок разной: судак, лещ, — сказал Василий, — и немного севрюги.

Наташа незаметно подошла ближе.

Зашуршала береговая галька, и Василий выволок из рыбницы туго набитый мешок. Скрипнула телега, конь фыркнул и попятился.

— Но, запрыгала, — дернул вожжами приезжий, — все плясала бы, да плясала, а ходить мочи нет…

— Тише ты, Митрий, — остановил Василий, — ненароком сторож подойдет.

— Что мало красной, только четыре? — спросил Митрий, укладывая в телегу рыбу. — Не постарался.

— Пойди больше достань. Красная не судак — счетом идет. Ладно, езжай, и так запоздали.

Телега заскрипела и, стуча колесами о визжащий щебень, шагом поехала вдоль берега.

Наташа вышла на дорогу и побежала наперерез. Ей хотелось догнать Василия и заставить его вернуть Митрия с украденной рыбой. Она шла на огонь его папиросы, но огонек вдруг взлетел на воздух, описал дугу и, ярко вспыхнув, упал на землю. Наташа остановилась:

«Будить кого-нибудь — поздно, да, пожалуй, и не к чему. Темно, не догонишь эту телегу» — подумала она и пошла к женскому бараку.

Утро встало мокрое. Накрапывал дождь. Рыба, уснувшая за ночь, была неприятно скользкой и липкой.

«Мало все-таки нас», — думала Наташа# следя за одинокими на огромном плоту комсомольцами-ударииками, приготовляющими тачки и носилки к выходу рабочих.

Бессонная ночь не прошла бесследно. Хотелось спать, пробирал озноб.

Прошел секретарь ячейки.

— Сергей, — остановила его Наташа, — я вчера видела, как один из наших рабочих продавал украденную рыбу.

— Кто? — круто повернулся на каблуках секретарь. — Вот сегодня перед всеми рабочими его… Кто это?

— Что ты хочешь сделать?

— До начала работы соберу промысловых и сейчас же выгоним его вон. Здесь воров не нужно. Я не пойду к администрации… Пусть сами плотовые вышвырнут его с промыслов!

— Тогда я не скажу, — возразила спокойно Наташа.

Секретарь опешил.

— Что же из этого выйдет? — спросил он. — Ты дашь ему повод еще раз украсть.

— Совсем нет, — ответила Наташа, — но выгнать сразу легко. Парень из деревни, неграмотный. Я хочу поговорить с ним, Сережа.

— Ну, как хочешь, — сдался секретарь. — Обещаю: я ничего не буду делать, только скажи его фамилию. Мы хоть будем посматривать за ним.

— Василий-тачечник, — ответила Наташа.

— Опять Василий! — вскрикнул Сергей, но Наташа остановила его:

— Ты обещал ничего не делать, пока я не скажу. Сегодня я буду говорить с ним, а лотом — увидим…

Наташа встретила Василия около столовой. Он шел из промысловой кухни, держа в руках большую миску дымящегося супа.

— Василий! — окрикнула его Наташа. — Подожди меня, пообедаем вместе.

Василий подумал, что Наташа хочет просить прощения за историю на плоту и засмеялся.

— Чего там, ладно, только больше не бузи. Будь девка, как девка, а то в роде управляющего.

— О чем ты? — не поняла Наташа.

— Да все о том же — за что меня к икорной отправила?

— Я вовсе не об этом, — резко сказала Наташа и мигом оправилась от замешательства. — Я хотела тебе сказать, что видела, как ты продавал украденную рыбу.

Тарелка в руках Василия качнулась.

— Что ты мелешь? — сказал он нерешительно.

Наташа ответила медленно, смотря прямо в лицо Василию:

— Я видела, как ты продавал рыбу какому-то Митрию… Вчера вечером, около старой рыбницы…

— Несешь на меня! — вскрикнул Василин. — Я вчерась с вечера спать лег. Ребята подтвердить могут.

Наташа вспыхнула.

— Если хочешь отговариваться, я скажу ребятам — будешь говорить с ними.

Раскаиваясь, что начала разговор с Василием и не послушалась Сергея, Наташа быстро пошла к конторе. Там ее нагнал Василий. Он на ходу крикнул:

— Эй, погоди-ка маленько!

— Ну? — сказала Наташа, останавливаясь.

Василий тяжело дышал от быстрой ходьбы.

— Это правда, — сказал он. — Продал я маленько рыбы. Только ты не сказывай никому. Отработаю промыслам — вложу при получке, будто купил… А только не мог я — мать у меня больна, денег нет, до получки далеко, сама знаешь. Ну и взял. Не сказывай. Куда я деваюсь?

Лицо Василия передергивалось. Он стоял жалкий и растерянный. От былого ухарства не осталось и следа.

— Вот тебе слово — не буду больше, да и отплачу я…

Хлюпнул носом.

— Мать жалко — помирает!

— Хорошо, я пока никому говорить не буду — оказала Наташа — Только смотри, я сама за тобой следить буду. Чуть что замечу — на себя пеняй.

Василий скинул фуражку и поклонился.