Кстати, Максим Иванович — крабовар, который частенько зовет меня в свой «кабинет» пофилософствовать о разных разностях, — тоже пенсионер. Он в прошлом офицер, пенсия у него 118 рублей.

— Мне этого, — говорит Максим Иванович, — хватило бы за глаза, но дети…

Дети у него учатся в институтах. Вот он и не гнушается любой прилично оплачиваемой работы.

Его крабоварка расположена на правом берегу — место, всегда окутанное паром и обдуваемое всеми ветрами. Работа у него, как он сам говорит, пригодная и для обезьян, если их обучить нескольким несложным движениям. Но Максим Иванович умеет думать. Он додумался до бамбуковой палки с крючками на конце, с помощью которой гораздо легче сталкивать крабьи лапы в корзины. Подобрал он где-то и куски старого брезента, сделал из него навес, защиту от ветра — «кабинет». А ниже крабоварки расположен цех. Там женщины выбивают из панциря куски крабового мяса. Но если оно недоварено на кухне Максима Ивановича, дело у них идет плохо. Тогда кто-либо из женщин выбегает из цеха и кричит наверх:

— Максимкин, мясо сырое! Недовариваешь, Максимкин!

И тогда он увеличивает температуру забортной воды в крабоварке, открыв чуть больше вентиль подачи пара из котлов.

Вчера мотоботы поймали чрезвычайно мало крабов и возили не полновесные, как обычно, стропа в две-три тонны, а буквально мизер. Их набралось за день около 20 тонн. Вечером я составил сводку и, что делаю ежедневно после рабочего дня, понес ее разным начальникам: химичке, завлову, Борису Петровичу, экономисту и капитану.

Капитан был на мостике и хмуро слушал старшину Сабировича и какого-то парня с подбитым глазом. Говорил больше парень, а Сабирович цокал языком, приговаривая:

— Илья Ефремыч, моя им ладу не знает? С женой беда, ссоры бывают…

Потом парень жалостливо рассказывал, как его поколотили. Это сделали, если верить ему, «кореша помощника старшины за то, что он поссорился с племянником помощника старшины».

Капитан приказал позвать помощника Сабировича, и скоро на мостик поднялся невысокого роста ловец лет сорока.

— Чего же это у вас люди драками занимаются? — спросил капитан, как обычно, тихо, не повышая голоса.

Ловец сказал, что парень этого заслужил, а как все получилось, он якобы не знает.

— По пьяному делу, Илья Ефремович. Когда я пришел, у них в каюте по колено кулаги было.

— Сабирович, — обратился капитан к старшине, — вы руководите больше чем двадцатью человеками и будьте добры учить их не только ловить краба, распутывать сети, но и быть людьми!

Сабирович вновь зацокал языком, забормотал:

— Моя сибя ладу не знает…

Капитан рассердился и велел им уходить и писать объяснение.

Я почувствовал, что нервы у капитана на пределе и что как это нелегко быть капитаном и директором одновременно.

— У вас что, Сергеич?

Я подал ему сводку. Он поглядел на нее краем глаза и вдруг порвал ее.

— Извините, но тошно глядеть на такие уловы!

Он стал ходить взад-вперед, размышляя о своем, потом неожиданно сказал, что видел сон, видел во сне последний день путины.

Сегодня утром проснулся очень рано, потому что сквозь сон почувствовал холод. Оказывается, что Сергей, рабочий день которого начинается в четыре утра, открыл иллюминатор, и в каюту врывался сырой промозглый воздух. По причине тумана мотоботы не смайнали за борт сразу, как обычно, и одетые в свои оранжевые рыбацкие робы ловцы дремали кто где, прямо на палубе. Прикрыв иллюминатор, я тоже задремал вполглаза и не услышал, скорее почувствовал за переборками легкий гул и всплески воды — мотоботы вновь упали в море и пошли за крабом. С уловом они стали возвращаться на диво рано, в седьмом часу. Из динамика раздался голос Бориса Петровича:

— Внимание! Приемщику краба срочно на рабочее место.

Наспех одевшись и не умываясь, я помчался на палубу. У борта плавбазы, покачиваясь, уже стояло несколько мотоботов.

— А раки есть, — сказал Вира-майна Федор. — У кого перетяга, у кого две, и хорошие стропа!

Стропа потянули более чем по две тонны. Неужели пошел краб?

Краб действительно пошел. Мотоботы возили его до самой темноты и в общей сложности привезли около 80 тонн.

И вот что интересно, нет краба — плохо, есть — тоже что-то не то. Дело в том, что вчера всем пришлось поработать от души и многие устали, особенно на заводе. Завод работал с 10 утра до 4 часов следующего дня. Ловцы были, как тут выражаются, в морях по 15—16 часов. И не знаю, как в ловецком цехе, а Борису Петровичу досталось. К нему с самого утра началось паломничество, приходили с заявлениями об увольнении. А тут каждый человек на счету…

Странное все-таки существо человек. Буквально несколько дней назад мастеров ругали все сезонники, потому что нет работы и, значит, нет заработка. Но вот началась работа до седьмого пота, можно делать по две-три нормы, и… хотя можно понять и людей. В море тяжело! И здоровье нужно иметь как у летчика-испытателя или у космонавта. Буквально два часа назад у Бориса Петровича был парень. В прошлом он ловец и с полгода назад сломал ногу. Выписавшись из больницы, он добился того, что его взяли на путину. На мотобот его не пустили, предложили ему «процесс» на заводе. Работал он до вчерашнего дня, а затем, когда пошел краб, у него опухла нога. Пришел к Борису Петровичу увольняться. Борис Петрович сидел унылый и злой.

— О чем вы думали, когда просились на путину?

— Да я думал…

— Я тоже думал, когда брал вас на работу. Но вы меня уверяли, что все в норме с вашим здоровьем, а теперь… Кем я вас подменю? Вы меня поймите правильно.

— Возьмите кого-либо из «бич-бригады».

Но «бич-бригада» стала с гулькин нос. Из нее всех, кто испытывал хоть малейшее желание работать, уже забрали. Остались закоренелые лентяи и среди них знакомый мне франт. Они трудятся ни шатко ни валко, подвязывая кончики к грузилам и наплавам, не очень заботятся о выполнении нормы.

Как-то я видел: к ним подошли девушки, заговорили:

— Привет лентяям!

Они промолчали.

— Слушай, — сказала одна из девушек, обращаясь к франту, — здоровый ты, однако, бугай!

Франт на палубе не был похож на франта: засоленная, рваная фуфайка, стоптанные старенькие ботинки, и на голове шапка, которую выбросил один из ловцов, и цветная рубашка-ковбойка нараспашку.

А может, он не лентяй от природы и не пьяница? Не пил же он тогда в нашей каюте. Может, у него нет сил, здоровья. Наконец, возможно, он не нашел места своего в коллективе и теперь вынужден кантоваться в «бич-бригаде», молча выслушивать жестокие насмешки девушек

День выдался сырой, холодный, и просто не верилось, что на небе существует солнце. И был день длинный-длинный, быть может, потому, что мотоботы привозили краба понемногу: привезут, завод переработает его, и опять ожидай. Последний мотобот под номером один пришел с моря в двенадцатом часу ночи и привез несколько сот килограммов, а думали, что он привезет тонны три. Борис Петрович просто рассердился:

— Из-за этой кучки крабов в ожидании был целый завод?

Вообще первый мотобот, который тут начиная от трюмных людей и кончая штурманами на мостике называют «азик», невезучий. Вот сегодня он вышел в море со всеми и до обеда «гонял кашу», то есть блуждал в тумане и никак не мог найти свои вешки. Когда нашел, много времени было уже потеряно. Оттого он вирал сети чуть ли не до полуночи.

— Команда на «азике» недружная, — говорили на палубе. — Туда всегда такие ловцы подбираются как нарочно. Вон Вира-майна Федя знает, он в прошлом году был на «азике» старшиной и как ни старался, а плана не взял.

— Чего же это вы, Федя? — спросил я, и он смутился.

— А-а, Сергеич, что в море можно сделать, когда на борту не команда, а так? Бывало, выйду с ними — туман, и гляжу во все гляделки. Где вешки? Нет вешек. А кто из команды увидит, так не скажет. Для них лучше кешу гонять, чем краба выбивать.

Чтобы были понятнее эти слова Федора, надо добавить: он, к сожалению, близорукий, но, как все люди из простых, очки надевает редко, стесняется бывать в них на людях.