Мир остался внизу, отделив Колю тысячами начинавших опадать листьев. Ещё месяца полтора и штаб вылезет на всеобщее обозрение. Вернее, на обозрение тех, кто смотрит не только под ноги, но иногда догадывается обшарить взглядом балконы верхних этажей. Но Колю не волновало то, что будет через полтора месяца, ему вполне хватало и этих безмятежных минут, скрытых от взрослых дел и наставлений шелестом остроконечной листвы. Если бы Коля хотел стать моряком, ему не составило особого труда вообразить, что вокруг него колышется бескрайнее море. Но полное однообразие морских просторов никогда не прельщало Колю. Если бы Коля готовился стать лётчиком, то листва легко превратилась бы в плотное облако, сквозь которое пробивался бы его самолёт. Но и в небо Колю не тянуло. На самолётах ему летать приходилось, и он никак не мог забыть тягостный момент посадки, когда уши закупоривались невидимыми пробками, и эти пробки немилосердно вдавливались в ушные раковины всё глубже и глубже. Да Коля и не знал, кем он будет, когда вырастет. Никем Коле быть не хотелось. В детстве Коля любил, раскачиваясь на качелях, воображать себя известным автогонщиком, несущимся к победному финишу. Но потом качели сломали и чувство куда-то испарилось. Нет, конечно же, Коля мог представить себя взрослым, сильным и решительным, особенно после незаслуженного подзатыльника от старшеклассников, на который можно только промолчать, скрипнув зубами. Но в штабе Коле больше всего хотелось вообще не расти. Чтобы папа и мама не старели, а Коля вечно оставался точно таким же. И чтобы ему разрешили не ходить в школу.

Коли руки покачивали треугольник. Чёрная надпись изгибалась змеиными танцами, но читалась вполне отчётливо. «Много-много гномов запекли в пирог…» Треугольник говорил загадками и Коля на всякий случай посмотрел на гнома.

Тот сидел в отдалении. Штабные тайны его нисколечко не тронули. Он непрестанно бормотал несвязные словечки, в которых проклинал вполне определённые силы, оторвавшие его от мандаринов. То, что его ноги утопали в россыпях оранжевой шелухи, гнома на радостный лад не настраивало. Или он хотел, чтобы Коля так думал. Но Коля думал о совершенно иных вещах. Он и видел окружающий его мир и одновременно не видел. Призрачные картины, возникавшие у него в голове, перемешивались с реальностью. Оживали деревья, раззявив огромные пасти с редкими колючими зубами. Жёлтые автобусы превращались в ракеты и взмывали в небеса вместо того, чтобы следовать по маршрутам. Средь толпы сновали одноглазые люди из тайной страны без названия, законспирировавшиеся под обычных. Подъездные двери коварно заманивали доверчивых людей и тут же исчезали, оставив пленников до конца времени мучаться в холодных подъездах, из которых уже не существовало путей на свободу. Сказки не выглядели оторванными от жизни. Не было здесь ни замков, ни рыцарей, ни крестьян, вспахивающих свои поля, ни царей с угрюмыми дочерями, ни емель, лихо скачущих на печках. Но ведь сказки живут не по шаблону, даже если кто-то их хочет впихнуть в отведённые рамки и не выпускать. Сказки всегда просочатся в щели и улизнут окольными путями. И тот, кто захочет их увидеть, увидит. Но чтобы их увидели все без исключения… Нет, на это Коле не хватило бы и миллиона палочек. Да и взрослые не обрадовались бы. Взрослые больше привыкли к тому, что жизнь течёт по правилам, определённым ими. И, определив правила, они уже не смогли видеть мир иначе.

Может за это и любил Коля штаб. За то, что отсюда мир виделся совершенно иным. За то, что здесь прямая обыденности вспучивалась округлостями холмов и зубами горных пиков. Может и волшебный треугольник угодил к Коле только потому, что был у Коли штаб. И поэтому сидит с Колей гном. Вернее, уже не сидит, а настойчиво дёргает за штанину.

— Ещё мандаринов? — участливо спросил Коля. Он плавал в ощущении собственного могущества и хотел, чтобы весь мир немедленно наполнился добрыми делами.

— Нет, — капризно заявил гном.

— Нам же легче, — кивнул Коля и приготовился нырнуть обратно в собственные мысли. — Наше дело — предложить, ваше дело — отказаться.

Но весь вид гнома говорил о том, что никакой уважающий себя гном не будет просто так стоять рядом с человеком и без видимых причин дёргать того за штанину.

— К Леночке хочу, — сказал гном тоном, не терпящим не малейшего возражения. С тобой скучно.

Коле было всё равно, скучно кому-то с ним или нет. Главное, что ему самому с собой никогда скучать не приходилось.

— Подожди минут пять, — отмахнулся он, надеясь продлить мгновения сказочного блаженства.

Гном отпустил штанину, но начал нетерпеливо разгуливать взад-вперёд. Как ни мал был его вес, но штаб легонько подрагивал после каждого шажка и это дрожание отгоняло Колину отстранённость.

— Ну хотя бы минутку, — взмолился Коля.

Гном внял просьбам, уселся, скрестив ноги. Его губы безмолвно принялись отсчитывать секунды. Когда над твоей душой кто-то стоит (или сидит с нервным видом), то она категорически отказывается мечтать. Коля пристально всмотрелся вниз, туда, где начинался ствол дерева. Там происходило что-то интересное. Множество крошечных созданий сновало туда-сюда, сталкиваясь друг с другом в странном ритме. Отсюда казалось, что они водят извилистые хороводы. Будь Коля поближе к земле, он бы принял эти неведомые существа за серых муравьёв. Но шестикласснику всегда понятно, что с такой высоты муравьёв не углядеть, будь ты хоть пять раз дальнозорким. Нет, стоило бросить все дела и посмотреть на творящееся внизу. С только что растворившейся секунды Колины планы и планы гнома совпадали. Коля немедленно вскочил на ноги и, убедившись, что гном успел зацепиться за штанину, заскакал по веткам.

Внизу оказались совсем не муравьи. Сначала они исчезли, расчистив для Коли посадочную площадку. Потом из-за камешков и веток показались сотни голов, укрытых остроконечными колпачками. «Гномы, — радостно ухнуло в груди у Коли. Да их тут целая тысяча!» Чудеса продолжались.

Гномы немедленно вылезли из своих кратковременных убежищ и столпились вокруг своего золотистого собрата. Сотни писков заполнили воздух противными вибрациями, сотни почти неразличимых пальчиков уставились на Колиного знакомца. А тот почему-то не радовался, завидев земляков, не вопил, не прыгал, но и не делал никаких попыток улизнуть. Золотой гном сник, его сияние поблекло и помутнело. А писк становился всё громче и непереносимее.

— Чего это они? — спросил не вникнувший в обстановку Коля.

Любитель мандаринов не отвечал.

Толпа расступилась и в кольцо выбрался гном-одиночка. Его рост на гномью голову превышал остальных собратьев гномьего племени. Его пышная борода, загибавшаяся к низу в дугу, почти доставала до земли. Он что-то неразборчиво крикнул переминавшемуся с ноги на ногу золотистому гному, а потом гневно ткнул воздух в направлении Коли.

«Забрать хотят, — с ужасом подумал Коля и на глаза навернулись непрошеные слёзы. — Вот гады, добрались-таки. Ну что за день! Сначала палочки, теперь гном.»

Гном набрал воздуха в грудь и, задрав голову, что-то прокричал Коле. Но его громкость даже близко не стояла с вокальными данными Колиного знакомца. По видимому он ждал ответа.

— Не слышу! — нерешительно сказал Коля.

Гном крутанулся на носке, обведя толпу распростёртой ладонью. Та разбежалась в стороны, освободив весьма вместительный круг. Затем он указал на землю. С трудом Коля догадался, что его просят сесть. Он нагнулся, для порядка смёл в сторону три сухих палочки и расплющенную картонку спичечного коробка и приземлился на посадочную площадку.

— Ты знаешь, кто это? — хмуро спросил гном, показав на своего земляка, которого теперь бы никто не назвал золотым.

— Знаю, — кивнул Коля.

— И мы знаем, — кивнул гномьий предводитель.

— Ну, — сказал Коля. То ли он чего-то не понимал, то ли беседа не клеилась.

— Что «ну»? — возмутился гном. — Если ты знал, то почему взял на себя ответственность?

— Что «если я знал»? — удивился Коля.

— Ты же сам сказал, — раздражённо произнёс главный гном, растягивая слова до предельной разборчивости, — что знал, кто такой тот, за кого ты будешь нести ответственность.