- Ты мне нравишься, и можешь понимать это как хочешь. Ты - сильная, еще достаточно красивая, в тебе есть все необходимое для жены миллионера. Может быть, кроме одной мелочи - но она не так уж важна. Ты еще далеко не стара... Объяснять дальше?

Цецилия хмыкнула. Хотя мини-огнемет был относительно легок, долго держать его было неудобно.

"Чего он хочет? К чему это странное сватовство?"

- Если ты скажешь, что влюблен в меня, то мне остается только пожалеть, что тут нет психиатра. Это не в твоем стиле, Кларенс.

- Не будь такой самоуверенной. И потом - разве я говорил о любви? Тебе же не двенадцать лет, чтобы смешивать такие разные понятия. Я считаю, что наш брак будет выгоден обоим. Так как?

- Ты мне противен, - поморщилась Цецилия. - Но я подумаю. Хотя не слишком-то рассчитывай на мое "да". У меня есть свои планы относительно того капитала, что отписал мне в завещании Дон. С тобой я потеряю все - а ты все приобретешь за так...

- А несчастный случай? Ты же не считаешь меня дураком...

- Что?

- Такому свидетелю, как я, поверят. Убийц не любят, Сеси. Даже если ты сумеешь оправдаться - у тебя на это хватит денег, - тебя не пустят ни в один приличный дом, а для тебя это очень важно... Ведь так? - вкрадчиво спросил Паркинс, приближаясь к ней.

Мускулы на женских руках напряглись: Цецилия была готова защищаться. Быть декорацией в его доме, второй Мартой, повязанной по рукам и ногам? Ну нет...

- Так как мы договоримся? - Паркинс оперся руками о противоположный край стола. - Это был несчастный случай?

- Нет, убийство! - зло выкрикнула она, выдергивая из-под стола огнемет.

Длинный язык пламени, удивительно яркого и плотного, ударил в лицо Паркинса.

Цецилия била по нему огнем с неожиданно охватившим ее наслаждением: "Так тебе, мерзавец, так!.."

Враг вопил и корчился. Чтобы работать огнеметом было удобней, Цецилия обогнула стол и продолжала жечь уже упавший на пол труп. Как ни странно, крик все еще стоял в ушах - и это лишь разжигало ее ярость.

- Мама! Да что же ты делаешь?! - разобрала она наконец слова - и остолбенела.

Возле стены стояла Синтия. Лицо девушки было перекошено: ей казалось, что еще минута - и сознание уйдет.

Смерть отца, его признания - и теперь это... Не многовато ли для одного человека за один раз?

Механически, неестественным движением Цецилия стала разворачиваться к ней, словно в ее теле распрямилась пружина, находившаяся под давлением. Остекленевшие глаза смотрели не на дочь - сквозь нее.

Синтия почувствовала, что волосы ее встают дыбом, зато ноги, наоборот, начинают, подкашиваясь уменьшаться. Рот девушки округлился в беззвучном крике - кричать она больше не могла.

Цецилия поворачивалась. Медленно, медленно, медленно...

Накрашенные яркой помадой губы совсем еще недавно благополучной, хотя и взбалмошной женщины что-то шептали. Молитву? Проклятие? Это никому не было дано знать...

Рука Цецилии дернулась - и пламя пропало (еще немного, и оно дошло бы с поворотом до замершей девушки).

Двое молча смотрели друг на друга.

"И это - моя мать? Это ее я обещала жалеть?" - пронеслось в голове у Синтии. От мыслей по всей голове распространялась уже физическая боль, сигналя о том, что нервная перегрузка дошла до предела.

"Что же она стоит? Нет, она не посмеет на меня донести. Она моя дочь!" - быстро соображала Цецилия. Мысли шли четко, как строчки на мониторе.

- Ну что? - хрипло спросила Цецилия. - Так и будем стоять?

- Я... Ты? - Синтия часто и мелко замотала головой.

Нет, все что было - ей привиделось. Галлюцинация. Жизнь не имеет права быть такой кошмарной.

- Твой отец? - сообразила вдруг Цецилия. - Он... уже?

Синтия кивнула.

- Хорошо. Я пойду к нему, - Цецилия снова подивилась собственному хладнокровию.

Что же, чтобы выжить, и нужно быть такой. Разве не прав был Крейг, утверждая, что смерть - хороший учитель?

Твердой, решительной походкой Цецилия прошла мимо Синтии.

Девушка тихо сползла по стене. Очутившись на корточках, она зарыдала. Недоверие, подозрение, ненависть, любовь - все смешалось и превращалось сейчас в ее душе в ничто. Образы придуманные, реальные, навязанные, путаные... Отец - откровенный человек, мать - убийца, Чужой несчастный... Да кто сможет уместить все это в одной разгоряченной несчастьями головке? Уж во всяком случае не она...

Свои - враги... Чужой - хороший...

Она встала, опять-таки держась за стену, и, не отрывая пальцев от ее гладкой поверхности, направилась к двери. Пусть о ней думают что хотят она верила сейчас, вопреки всему, включая собственный ум, отказавшийся работать, что лишь это чудовище сможет ей помочь.

Он должен думать о людях лучше? Что ж, пусть он научит этому и ее...

Разум мутился, но силы возвращались. С каждым новым шагом Синтия продвигалась вперед все уверенней.

Так, говорили, кажется, что он сидел в центре управления... Прекрасно. Только бы он оказался на месте...

61

В комнате пахло гарью и паленым мясом. Алан и Варковски переглянулись. Неужели в их отсутствие что-то произошло?

- Стой тут, - приказал Варковски, проверяя пистолет. - Я сейчас разберусь...

Его походка, стремительная и вместе с тем мягкая, напоминала Алану кошачью: та же готовность в любой момент к прыжку и та же почти нечеловеческая уверенность движений, в которых ни одна группа мышц не работала зря. Хищник, ловкий и цельный, как все хищники, шел сейчас по комнате.

При виде направленного на нее пистолета Цецилия негромко вскрикнула. Варковски остановился и опустил оружие.

- Все в порядке. Можешь входить... Постойте, мадам, но подходить ко мне близко я не рекомендую...

- Вы! - Цецилия почти радостно кинулась к нему, не обращая внимания на протесты. - Какое счастье! Мне показалось, что я осталась одна на целом свете...

- Что у вас тут произошло?

- О! Это было ужасно: Паркинс сошел с ума, напал на бедняжку Росу, потом на меня... Синтия сбежала, а мне не оставалось ничего, кроме как схватиться за ту ужасную штуку - огнемет, что ли? Это непереносимо!

По щекам Цецилии катились блестящие крупные слезы. Они были похожи на фальшивые бриллианты: размер не позволял считать их настоящими.