Через соединительную кишку, и правда, очень узкую, рассчитанную, наверно, на гимнастов и кандидатов в мастера спорта, неизвестный спаситель тянул меня волоком, а сам пятился задом на четвереньках. На блестящей внутренней поверхности неизвестным мастером были выгравированы словно бы темные, дрожащие иконы — но потом я понял, что это были просто отражения моего лица, искаженные и подсвеченные аварийными огнями. Все звуки здесь, внутри, усиливались, и я наяву слышал, как медленно осыпаются бетонные перекрытия в оставленной шахте, и надрывно воют и звенят сигналы тревоги в дивном мире живых, куда меня тащили за шиворот.

— Ты из спасателей? — мой голос звучал странно, отражаясь от металлических стенок, он приобретал какой-то неживой оттенок, словно у роботов, которые сидели внутри игральных автоматов, установленных недавно для развлечения в Доме одежды. — А где остальные?

Тот, кто меня тащил, хмыкнул.

— Из спасателей, юноша, сегодня только я, — он сделал последний рывок, и я, словно малоопытный бобслейщик, вывалился из металлической кишки на просторный пол технического помещения. Все тело отозвалось огнем и болью, но теперь это не имело значения. Я был в безопасности и я был среди людей. Ну, пускай среди всего одного пока что — неважно. Все еще лежа на полу, я повернул голову и, прищурившись в резком после почти полной темноты аварийном свете, взглянул на своего спасителя.

Высокий, куртка из толстой кожи, на голове — грива спутанных волос, на ногах — грубые высокие ботинки. На моих глазах тьма из уголков комнаты, куда не доставал тревожный оранжевый свет, сгустилась и стала шляпой с высокой тульей, к глазу словно приросла нашлепка.

— Что ты за человек? — глупее вопроса, должно быть, я задать не сумел. В груди что-то коротко надорвалось и разлилось теплой мокротой внутри. Одноглазый фыркнул.

— Долго рассказывать, да и не ко времени. Другое важнее. Я тебя спас не потому что ты этого достоин. Скорее наоборот — ты слаб, малодушен и, по большому счету, не слишком умен. Но, — он поднял ладонь в перчатке, — мне понравилось, как ты цеплялся за жизнь. Ты не сдался и выжил, в то время, как мог бы улечься на спину и сквозь боль и отчаяние созерцать вытекающую из тебя по капле жизнь. Но ты потянулся к небу. Мне это по душе.

— Если не тянуться вверх, то зачем мы тогда вообще нужны, — ровным голосом поинтересовался я у черной пульсирующей тьмы. — Да и тряпки еще не за все ответили. Рано мне пока что помирать.

— И это тоже правильно, — серьезно сообщил незнакомец. — Значит, я в тебе не ошибся. И в этой связи готов авансом сделать подарок. Осуществить, так сказать, разовую процедуру дарения произвольного характера. Ну, давай не будем изобретать топор и остановимся на понятном: три желания.

Почему бы и нет? На стене щелкала, вращаясь, аварийная лампа, в желтом воздухе носились шустрые темные тени. Вряд ли это недостаток кислорода, скорее, галлюцинации — явились, как и было предсказано. Я словно видел себя со стороны, разбитого, окровавленного подростка, разговаривающего с пустотой. И никто не придет на помощь, никто не вытащит отсюда, не отвезет, воя сиренами, в наш госпиталь. И санитар Шурик не потащит, матерясь, меня в операционную на дренаж легких и ампутацию нижних, ненужных и не подлежащих восстановлению конечностей.

Даже и не знаю, как было бы лучше умереть — здесь, медленно и торжественно, посреди влажного бетонного пола, разорванных силовых кабелей и торчащего из стен ржавого гнутого железа, или в жаркой огненной круговерти, горячем стремительном хаосе взрывов боекомплекта? Но почему бы и нет? В любом случае, теперь уже никто не мешает сделать это со вкусом.

— Желаю здоровье, как у Конана-варвара, и чтобы нюх, как у собаки, а глаз — как у орла, — с запинками проговорил я. Не потому, что не знал, что сказать, а потому что складывать слова в длинные фразы выходило уже не так хорошо, как раньше. Оттого и пожелание вышло такое… профильное. И уже было совсем не страшно.

Человек посреди комнаты кивнул, шляпа смешно качнулась.

— Разумно. Чтобы добраться до нее и спасти, ты должен быть здоров. — Он распахнул широкие ладони, с которых порхнул ко мне светлячком яркий до белизны, гудящий электричеством шарик.

Оооо! Он вошел мне в грудь, словно горячий нож в жирное тающее масло. На секунду мне даже почудилось, что грудная клетка с треском лопнула, освобождая место, но такого, конечно, быть не могло. А потом… Наверное, это из-за электрического гула, я думал, что это будет похоже на то, как меня когда-то долбануло током, когда я, делая ремонт, шпателем перебил проводку — мгновенное помутнение сознания и отбрасывающий тело назад импульс. Но ничего подобного не случилось — аналогия с ножом была более верной, я почувствовал неожиданное, мягкое тепло в груди. Оно ворочалось там, внутри, и медленно распространялось по всему телу. Чем-то похоже на прием спиртного после того, как пришел с холода, но без жесткости, без этого ощущения рулона наждачной бумаги, медленно спускающейся по пищеводу. В глазах вспыхнули яркие краски, будто кто-то нарисовал в черном застывшем воздухе радугу, она росла, ширилась — и боль с усталостью утихали, и мысли начинали течь ровно и правильно. Я снова был жив. Я снова был в строю. И…

— Что… что…

— Скажем так: я поделился с тобой толикой своей удачи, — раздался голос. Я с усилием приподнялся на руках. Грудь дышала нормально, никаких сломанных ребер, никакой крови в легких. Чудо случилось без разверзшихся небес и порхающих ангелов, оно пахло потом, кровью и пыльным железом, оно было непонятным, но обыденным. — Твоя и без того велика, иначе ты не выжил бы сегодня. Но еще немного не помешает.

Перед глазами больше не кружился темный светящийся туман, и я видел все, что происходило вокруг. Мой спаситель стоял там же, где и раньше — бледный молодой парень с печальными темными глазами, в заношенной куртке и каким-то талисманом на худой, жилистой шее. Никакой шляпы, конечно, не было.

— О ком ты говоришь? — хрипло пролязгал я непослушным языком. — Кого нужно спасти?

Парень мотнул черной головой.

— Здесь недалеко есть еще одна обвалившаяся шахта. Пилот ранен и не выберется оттуда сам. Ты должен ей помочь — рыжей девушке с железной рукой.

Алиса? Я оказался на ногах раньше, чем сумел додумать короткое имя. Бежать, бежать, хотя бы только что я без сил валялся на пыльном металлическом полу, все, что угодно, лишь бы не опоздать, лишь бы спасти…

Стоп. Бежать?

— Твои ноги все еще кричат о помощи, — бесстрастно сообщил парень, наблюдая за мной. — Но уже гнутся, и ты можешь переставлять их, не опасаясь упасть и умереть. Болеть будет и дальше, но теперь тебе не нужно будет отрезать ноги до колена, чтобы остаться в живых. Это все, что я могу сделать сейчас. Нужная шахта находится примерно в полукилометре, технологические тоннели доведут тебя до места. Оттуда есть работающий лифт на самый верх. Код на всех закрытых дверях — три девятки. Но тебе следует поторопиться. Времени совсем мало.

— А почему… почему я? — я все-таки мастер глупых вопросов. Некоторые это искусство оттачивают годами, а у меня: раз! — и получается буквально экспромтом.

— Ты — потому что я тебя спас, а ты принял мой первый подарок. Теперь — двигайся!

Я рванул вперед. «Рванул» — это, конечно, сильно сказано. Ноги все еще не могли привыкнуть к тому, что они снова в строю, они путались и подгибались. Наверное, им многое хотелось сказать друг другу, не говоря уже обо мне. Соврал, значит, незнакомец-то — а может, это моя личная особенность такая, с которой даже сверхъестественные существа ничего не могут поделать. Ноги горели сотней маленьких костерков, кровь, с ревом проходя по жилам, кажется, поджигала атрофировавшиеся мышцы, заставляя их сокращаться и вибрировать.

И я ковылял по полуосвещенным, подрагивающим тоннелям, трясущимися пальцами набирая верные коды на стальных дверях, и брел дальше. В голове, разрывая нейроны, билась единственная мысль — «Алиска должна жить». Пускай она не замечала меня по-настоящему, пускай со смехом выбросила из своей жизни, отвечая на все попытки лишь презрительной ухмылкой, но… это же она. Она, единственная и самая, самая лучшая.