За спиной у нее складывались и исчезали серебристые крылья, нежные ароматы стирались и исчезали под резким запахом моющих веществ и химикатов. Надрывно гудели и тряслись машины.

Примечание к части

*Генерал армии Дмитрий Язов в нашем мире был назначен Министром обороны СССР в 1987 году, после полета Маттиаса Руста, вместо маршала Соколова. В мире «Не чужих» это произошло несколько позже.

**В мире «Не чужих» не произошло Второй Мировой войны, поэтому технический прогресс шел чуть медленнее и в другом направлении, нежели у нас. По этой же причине население СССР оказалось существенно больше, чем в нашей реальности.

Плохо прожаренное мясо, отработанное топливо, да еще непременная сажа и угольная пыль с заводов — все это смешивалось в омерзительный букет и втягивалось в легкие мохнатыми серыми змеями, тупыми и медлительными, но смертоносными. Люди морщились на вдохе, но быстро привыкали — дышали послушно, не церемонясь. Не то чтобы у них был особый выбор, конечно.

Город гудел. Но не в смысле автомобильных или заводских гудков, и тем более — празднования. Для первого не было причины, для второго — повода. Дела с продовольствием продолжали ухудшаться, мы всегда сильно зависели от привозной из области еды, и запасы сделать не успели. Но город все равно гудел — от настойчивых, жужжащих слухов. А мы об этом знали, потому что после утренней тренировки свинтили из института на прогулку до Дубовой Рощи, ближайшего и последнего сохранившегося на этой стороне Днепра парка.

Добиться увольнительной у Наливаныча было, мягко говоря, нетривиальной задачей; начальство имело в своем арсенале богатый выбор отказов и объяснения, начиная со скучного «Не положено» и до «Да вы понимаете обстановку вообще? В такое время, когда город напрягает все силы в борьбе с клятыми пришельцами, вы куда гулять намылились?». Но мы все равно справились — неостановимая сила пробила неразрушимое препятствие! Мы — это Алиса, Славя и я, самые целеустремленные и изобретательные из нашей отнюдь не великолепной шестерки. Как выразилась добросердечная Алиска — «один слабовидящий глаз, одна отсутствующая рука и одна неходячая нога — зато целых три неугомонные жопы!»

— Город… — задумчиво уронила Славя, когда мы, выбравшись, наконец, с территории специнта, неторопливо брели по проспекту. Раньше мы как-то здесь не бывали особенно, командование не отпускало далеко от института. Увиденное смешивалось с засевшим глубоко в памяти, создавая какой-то странный горько-сладкий коктейль. — Совсем другой. И вместе с тем живой. Я почти забыла, ребята…

Здоровенные каштаны и тополя по обеим сторонам спилили — упавшие великаны могли перекрыть проезжую часть и помешать проезду спецтехники и аварийных служб. Светофоры, убранные за ненадобностью раньше, теперь торопливо привинчивали обратно. С фонтанов, памятников и вентиляционных люков снимали экранирующее покрытие, из ресторана «Маричка» вывозили плотно окопавшиеся там полевые кухни.

Нет, главные улицы города все еще не одевались в огни и гирлянды с серпом и молотом и красной звездой, и не вспыхивали по вечерам огни в частном секторе, где крутили свою мутную прибыль хитрые спекулянты. И по ночам прожектора гарнизона и работающих еще вполсилы укрепрайонов все также прочесывали небо, упираясь в слабо поблескивающий купол, слепой и равнодушный. Но это уже была не война. И люди продолжали жить.

— Гуль меня побери… сколько народу-то! — Алиса озиралась с каким-то болезненным любопытством. — И ведь не называют нас «консервами», черти! Стесняются, наверное.

— Или не обращают внимания, — предположил я. Алиса вообще не выделялась из общей толпы, курточка и перчатка полностью скрывали протез. Славя надела смешную вязаную шапочку с длинными ушами, которые удачно маскировало лицо. А я старался хромать как можно незаметнее. — Супергерои в сердце спасенного города. Вроде Робота-полицейского, только еще лучше.

— Боже мой, да всем сто раз плевать, — Славя, как всегда, была беспощадно права. — Сейчас у людей главная забота — как подкупить угля, да дров, да жратвы побольше. А трое бледных малолеток — да кому мы, к черту, интересны?

Вокруг скользили люди с напряженными лицами, люди в дефицитных джинсах, серых рабочих спецовках и зеленой «горке», а на проезжей части уже не доминировали темно-зеленые «Уралы» и блеклые «мотолыги». Одиночки собирались в группы, группы оживленно что-то обсуждали. Город гудел. По городу ползли слухи.

— А я говорю — мериканцы это! — втолковывала на автобусной остановке невысокая, крепкая бабенка группке сильно пьющих, судя по измятым лицам, мужиков. — Мериканцы прилетели, и со своего… этого… «стэлса» сбросили десант! На помощь нам, вроде как.

— Да с хрена ли им сюда десант сбрасывать? — резонно интересовался кто-то из мужиков. — У них, передавали, свой купол образовался, точно как у нас — в этом, как его… Честерхоле? Или Честервиле*. Один хрен. Зачем им нам помогать?

— Так может, это, они уже со своим разобрались? Опудалом этим? — предположила бабенка. Из-за постоянно подъезжающих и отправляющихся автобусов ей приходилось повышать голос, так что слушать ее было легко даже стоя в десятке метров.

— Может и разобрались… — проворчал уже другой мужичок, но, возможно, и тот же самый, они вообще были как под копирку, все трое. — Только навряд ли. Неужто тамошние ученые сильнее наших очкариков? Не может такого быть. Потому и говорю — наши это были. Ученые, как и передавалось — у меня свояк там живет рядом, говорит, эти, что подходили — в скафанрах были. Никакие не американцы, получается, в скафанрах-то. Наши это, точно. Проводили сперимент. Еще расскажут потом.

— Кто расскажет-то?

— Кому положено, — веско сказал мужичок. Мы как раз проходили мимо, но я уловил цепкий, ничуть не пьяный взгляд.

— Двойка, двойка! Садимся на двойку, едем как в птице-тройке! Двоечка на Чкалова, пятерочка на Первомайский! Семерка до кладбища, популярный маршрут! Садимся и едем с комфортом, частные рейсовые такси! — такие автобусные зазывалы, рекламирующие новые рейсы, тоже были нововведением. Работы не хватало, но деньги нужны были всем — и упрямые ростки капитализма пробивались, кажется, даже сквозь поставленную тряпками преграду.

За спиной зашуршали приближающиеся шаги, на плечо легла чья-то рука. О-па! Да это же давешний мужичок.

— Слушай, парень, — выглядел он довольно непрезентабельно, нормальный советский алкаш средней степени помятости. — Я душевно прошу прощения, что отрываю тебя от беседы с… дамами, но имею срочную необходимость прояснить вопрос. Ты же, вроде как, этот… скажи мне… зенитчик, а? На укрепрайоне работаешь?

— Это я, — согласился я.

Мужичок цыкнул зубом и удовлетворенно хлопнул руками по полам грязноватого пиджака.

— А я смотрю — ты или не ты… Я тебя в передаче видел как-то, месяца четыре, что ли, назад. Республиканское телевидение делало. Ну, помнишь?

— Делало, — не стал я спорить. — Да.

— Ну, точно ты! — мужичок заговорщицки пригнулся ко мне и взял за рукав. Несмотря на непрезентабельный вид, ничем алкогольным от него, кажется, не пахло. Наговаривают, видать, насчет повального алкоголизма в житнице страны. — Слухай… Я понимаю насчет секретности, и этой… скажи мне… подписки там, и так далее. Но мы ж все свои люди тут, так что… ну, чисто для меня и мужиков — какие планы у командования?

Утомление кольнуло быстро и остро — куда-то в плечи, что ли. А может, под ними, в сердце. Осточертело же все, когда это кончится? Даже не так — что нужно сделать, чтобы все это закончилось?

— В планы нас не посвящают, уважаемый, — улыбнулся я тепло и искренне. — Где мы, и где начальство? Мы их и видим-то раз в полугодие, на плацу, когда постановление Президиума зачитывают да медали вручают. А все остальное через младших офицеров идет, как в армии. Мы люди маленькие, наше дело — работа, выполнение полученных приказов то есть.