Елки-палки, на спортивных велосипедах, скажем, харьковских «Туристах», уже давно делают передачи, почему на подростковые модели их не ставят! Крутил бы сейчас педали, как ни в чем не бывало.

— За меня не беспокойся, — продолжал тем временем Лешка, мерно шагая рядом, его иссиня-черная шевелюра рассыпала вокруг радужные искры. — Даже если и догонят, я к тому времени уже буду чистый. Думай о себе. И, само собой, мамке ни слова. Понял ситуацию, брательник?

— За кого ты меня держишь? — оскорбился я. — Давай лучше сам там не лажанись, мастер-ломастер.

— У меня трудовой стаж — шестой год пошел, — хмыкнул брат. — Ты стань вон там, возле остановки, вроде как ждешь кого-то. Меньше вопросов у прохожих, да и я буду знать, куда двигаться.

Он хлопнул меня по плечу и быстрым шагом направился вглубь улицы, туда, где, словно безвкусный храм, высился трехэтажный особняк цыганского барона.

Я прислонился к остановке — геометрической, покрытой слоями облезлой краски, конструкции. Капали минуты, ненормальное солнце палило сверху как ультрафиолетовой лампой, проехала мимо дряхлая «копейка», где-то за забором остервенело дрались коты — но в остальном вокруг было тихо, как в открытом космосе.

Интересно, как там вообще, в этом черном безвоздушном пространстве? Не очень-то мы продвинулись в этом направлении за последние тридцать лет: густая сеть разведывательных и информационных спутников, космическая станция на орбите да зачатки баз на Луне да Марсе — вот и все достижения. А здорово было бы, наверное, открыть какой-нибудь гиперсветовой двигатель и отправиться покорять звездные системы! Скорее всего, в обозримом будущем что-то такое придумают. Наверняка…

Звук бегущих шагов прервал ленивый ручеек мыслей. Он отражался от замерших в жаре стен и заборов, колыхался в густом нагретом воздухе. И он приближался.

Я не паниковал, конечно — все было сто раз оговорено. Отлип от автобусной остановки, оседлал велосипед и начал работать в ту сторону, откуда мы приехали. Топот приблизился еще больше, и — о, черт! — Лешка тащил на себе искомый рюкзак, но был не один. Он, конечно, перебирал своими короткими ногами так быстро, как только мог, и казался самому себе, наверное, как минимум Алланом Уэллсом, но помогало это слабо — за ним, не отставая, неслось целое стадо смуглых, худощавых цыганят лет пятнадцати-шестнадцати, моих ровесников, в общем. В руках у ровесников были импортные бейсбольные биты. Гениальный план трещал по швам.

— Гони! — гикнул Лешка, будучи еще метрах в десяти, и швырнул рюкзак мне. Тот поплыл по воздуху, казалось, на одной пятой реальной скорости, медленно, будто теплоход из речного судоходства по Днепру, он приближался, но так неторопливо, что я еще дважды успел проверить дорогу впереди на предмет отсутствия встречного движения.

Оп! Рюкзак влетел в раскрытую руку, как мяч в баскетбольную корзину, он был тяжелым, непривычно перегруженным, и меня вместе с велосипедом рвануло в сторону от внезапно изменившегося центра тяжести. Я вцепился в руль и размашистым жестом перебросил рюкзак за спину. Велосипед рванул вперед зигзагом, выбрасывая из-под шин пригоршни щебенки.

— Стой, сука!

Они неслись теперь за мной, вся орава, человека четыре — Лешка умело дернул в боковую улочку, здесь рядом был кирпичный завод, и потеряться было совсем легко, а цыган теперь интересовал только я. Но дорога вела теперь под гору, и ехать было нетрудно — хотя я все равно изо всех сил налегал на педали.

— Сто-о-о-ой!

Обязательно, ребята. А потому что нечего много наличности с собой таскать, на нее всегда найдется много охотников. Социалистическая законность, поняли? Это вам еще, можно сказать, повезло, что Лешка с корешами про ваш рюкзак первым узнал, могли бы и более суровые парни явиться — вам бы тогда и вовсе небо с овчинку показалось.

Отработав задним тормозом и с хрустом раскидав с дороги мелкие камешки, я ловко вписался в поворот и поднажал еще. Кровь билась в груди, словно пойманная рыба, солнце пробивалось сквозь ветки и мелькало в глазах ополоумевшим калейдоскопом.

— Сто-о-й! Зашибу, падла!

Велосипед несся с горы, рассекая воздух, словно идущий на взлет авиалайнер, между спицами свистел ветер, шины гудели по дырявому асфальту. Я бросил короткий взгляд за плечо — там все было отлично, погоня отставала. Человеческие ноги все же не предназначены для соревнования со сталью и резиной. Вот так!

Я оторвал правую руку от руля, чтобы показать им — всем, небу, солнцу и прочим изумленным наблюдателям — известный жест из трех пальцев. Знайте пацанов с Калантыровки, болваны, кушайте с булочкой, уродцы медлительные!

И в этот самый момент переднее колесо на полном ходу попало в яму.

Будь обе руки на руле, ничего страшного бы не случилось — ну, вильнул бы в сторону, так дорога все равно была пуста, как пустыня Сахара. Но я рулил всего одной рукой, пальцы которой лежали на рычаге переднего тормоза. От удара они рефлекторно сжались, тормоз сработал, колесо встало. И велосипед стремительно, как выпущенный из катапульты камень, кувырнулся вперед.

Снова-таки, если бы я отпустил руку с тормоза, то просто пролетел бы метров пять вперед и шлепнулся на дорогу. Заработал бы вывих или растяжение, выбитый зуб плюс десяток болезненных ссадин, почти наверняка. Но я не успел — и двенадцать килограммов стали полетели вслед за мной.

Позднее я много раз вспоминал эти мгновения недолгого панического полета — убегающее за спину солнце, плывущие серые волны асфальта, смазанная зелень виноградников на периферии… Краткая смешная вечность. И последние секунды, когда я еще не был Саньком Хромым.

Потом был удар.

Нога хрустнула — это я услышал совершенно четко. Громко — так хрустит, к примеру, толстая живая ветка под рукой охотника. Попробуй тут не хрустни, когда с ускорением врезаешься в асфальт, а потом на тебя падают шестьдесят килограмм живого веса.

А потом на меня рухнул велосипед.

Дыхание из груди вышибло мгновенно, втянуть воздух никак не получалось. Лязгнул где-то о дорогу согнутый «восьмеркой» обод, жалобно зазвенел, покатившись, звонок. Что-то хлюпало и хрипело совсем рядом. А, это же мое горло — оно отчаянно пыталось вдохнуть. В глазах мельтешили сверкающие круги черно-желтой осиной расцветки. Земля подо мной сотрясалась — большегрузное что-то едет, что ли? Не понять. Так ведь и раздавить меня недолго. Маленькую, жалкую фигуру, размазанную по горячей дороге вместе со своим разбитым вдребезги велосипедом.

— Ай! — это прозвучало прямо надо мной. — Куда гнал-то так, а? Как оглашенный, не?

— По-мо… — прошептал я. Рот набухал кровью, наверно, ко всему прочему, я еще и язык прокусил. Чувствительность пока не вернулась — болевой шок — но долго это продолжаться не могло. — По-мо-ги-те…

— Обязательно! — пообещали сверху. Сильные руки подхватили меня и приподняли. Сняли с плеч что-то небольшое, тянущее, деформированное. И положили… нет, отбросили обратно на землю.

Что? Я с трудом сфокусировал взгляд.

Надо мной стоял цыган — один из той самой четверки. В руках у него был похищенный рюкзак.

— Стоило так бежать, чавэ?.. — непонятно сказал он и раскрыл взвизгнувшую молнию, бросил беглый взгляд внутрь. — От судьбы не убежишь, да? Не убежишь. Но чтобы ты никогда этого не забывал… пожалуй, я оставлю тебе напоминание.

— По-мо-ги-те…

— Аншель! Молчи! — он вынул из рюкзака что-то угловатое, черное с мрачным металлическим блеском, щелкнул предохранителем, взвел курок.

Револьвер!

— Не надо… пожалуйста.

— Вежливый стал? — цыган усмехнулся. Белые зубы блеснули на солнце. — Ладно, сделаю врачам меньше работы.

— Сегер, Жан! — донеслось откуда-то. Нога наливалась болью, словно погружалась в очень горячую воду.

Выстрел. Тишина. Темнота.

— Джя дэвлеса, чавэ, — донеслось до меня напоследок. — Прощай, парень.

«Скорая» приехала минут через пятнадцать — вызвали какие-то доброхоты. От падения у меня оказался разрыв связок голеностопа третьей степени, трещина в ребре и сильный ушиб поясницы. А вот цыгане не были бы цыганами, если бы не оставили прощального подарка — пистолетная пуля перебила лодыжку. Поперечный перелом малоберцовой кости, как сказали тете Оле в больнице.