Я в роще гулял, пруточкя ломал,

Я в роще гулял, пруточкя ломал,

Пруто-о... пруто-о... пруточкя лома-ал...

Аня из уголка, из-за печки слушала хор, запоминая наивную, легкую, словно по крылечку сбегающую мелодию. Казалось, женщины разматывают шерстяной клубочек, вытягивают из него кудель, которая вьется вдоль половиц, и ею играет кошка, на ней поблескивает солнце. Аня, подобрав кудель, вновь сматывает ее в клубочек. Запоминая песню, прячет этот теплый клубочек глубоко в душе, чтобы унести из этой деревни в огромный город, в свою молодую жизнь. И когда-нибудь, в печальные дни, в минуту уныния, вдруг выкатить из души волшебный моток, распустить кудель, вспомнить наивную крестьянскую песню, в которой доброта, красота, упование на благо, спастись и воскреснуть.

Она и пела ее теперь, играя бровями, поводя плечами, уставя руки в боки, поддразнивая и задевая сидящего перед ней молодца.

Пруточкя ломал, мятелки вязал,

Пруточкя ломал, мятелки вязал,

Мяте-е... мяте-е... мятелки вяза-ал...

Песня скользила змейкой, словно повторяла незатейливую кромку близкого леса, петли маленькой речки, протекавшей за деревней. С каждым завитком и петлей, с каждым игривым и веселым изгибом что-то копилось в душе, счастливо ее наполняло. Голоса грянули радостно из округлившихся женских ртов. Мартыныч бодро, по-солдатски, раздвинул плечи, загудел голосистым басом. Аня увидела, как встала за окном огромная синяя туча, и по ее огненному краю побежала песня, зажигая на небе прозрачную драгоценную радугу.

Мятелки вязал, в Маскву отправлял,

Мятелки вязал, в Маскву отправлял,

В Маскву, в Маскву, в Маскву отправля-ал...

И было ей хорошо, и была она среди любимых русских людей, чудных лиц и родных голосов. И не было смерти, и никто никогда не умрет, и все так же будет сверкать за окном политая дождем береза, и стоять в огороде одинокий желтый подсолнух, и душа ее будет взывать к красоте и любви, и кто-то, кто ее сотворил и выпустил в этот мир, станет смотреть на нее из-за тучи любящими голубыми глазами. И они никогда не умрут.

В Маскву отправлял, бальшой барыш брал,

В Маскву отправлял, бальшой барыш брал,

Бальшой, бальшой, бальшой барыш бра-ал...

Она завершала песню, и с последними улетающими словами обратила всю свою нежность, и молодость, ожидание любви, упование на счастье, молитвенную веру и женственность на сидящего перед ней большого молчащего человека. И он вдруг высоко вздохнул. Глаза его моргнули и обратились на нее. Смотрели изумленно.

— Я где? — спросил человек. Вы кто?

Аня испуганно, боясь, что его пробуждение недолго, и он снова окаменеет, взяла его за руку.

— Вы у меня... в Москве... на Зачатьевском... Как вас зовут?

— Сергей... А вас?

— Серафимова... Аня. Значит, будем знакомы... — она ликовала. Ей удалось невозможное. Своей нежностью и печалью, своей любящей женственностью она оживила каменного человека. Или в незатейливой песенке отыскался завиток наивного звука, бесхитростное сочетание слов, и они совпали с узорной скважиной потайного замка, после чего дверь растворилась.

Плужников поднялся со стула, и возникло удивительное чувство свободы. Раскололась стеклянная призма, в которую он был запаян. Куски литого стекла отвалились, и в них оставалась пустота, в которую он только что был заключен. Он видел и слышал, — видел стоящую перед ним молодую милую женщину, слышал отлетающий звук песенки, которую она для него пропела. Знал, что ей хорошо и она улыбается. И он улыбался. Было и ему хорошо.

Геннадий Иванов

2003 год в России литературной — год Тютчева. Фёдору Ивановичу — 200 лет со дня рождения. В Брянске и Овстуге, на родине великого поэта, прошёл большой праздник, посвящённый юбилею, на нём была вручена литературная премия имени Ф.И.Тютчева — в этом году её удостоен поэт Геннадий Иванов. Поздравляем и предлагаем читателям подборку его новых стихов.

* * *

Снег обсыпает ветки влажные.

Тепло на улице — и снег.

Кругом дома многоэтажные.

Кругом страдает человек.

Порой от радости он светится

И духом над землей парит —

И жизни суть и околесицу

Приемлет и боготворит.

Но длится это лишь мгновения —

И снова боль, и снова стыд…

И снова ищется забвение

И от стыда, и от обид.

21.12.02.

Избяные крюки допеты… (Н.Клюев)

Избяные крюки допеты.

А теперь, что теперь нам петь?

Счастье русское, где ты, где ты?

Счастье русское — умереть?

Старики да бомжи по избам.

Где, Россия, твой алконост?

Нет ни рая, ни коммунизма —

Колея глубока на погост.

Остается одна лишь вера,

Что святые вымолят нас,

Ждет и нас небесная эра,

Милосерден суровый Спас.

5.05.02. Пасха