В последующие два дня все протекало более спокойно, но все-таки нервное напряжение оставалось, и настроение уже по собственной инициативе менялось по пять раз на дню, хотя причин особых для того не было. Прогулки по зимнему саду продолжились, но покамест только по утрам. И обедать Казан Нинку не приглашал, а уж насчет вечера и вовсе не заикался. То ли какие-то дела решал, то ли еще что. Поэтому сидела она в своей комнате и маялась дурью. В том смысле, что пыталась размышлять и прикидывать, чем все кончится. Но, конечно, ничего толком не прикидывалось. Иногда казалось, будто все хорошо выйдет, а иногда одни мрачные предчувствия одолевали. Несколько раз до того себя в тоску вгоняла, что хотелось помереть. Но все же дожила до этого дня и не пожалела…

Правда, и тут без волнений не обошлось. Утром Шура ее на завтрак не позвал. Она уж привыкла к этим утренним встречам, а тут облом. Пришла вредная тетка-«вертухайка», облаяла Нинку за то, что она накурила якобы и комнату не проветрила. Нинка ей тоже сгоряча сказала пару слов без протокола — короче, обложила матом. Разнервничалась — сил нет. А потом опять думать начала, что все совсем хреново. Но подоспел обед, и к Нинке в комнату пришел лично Шура. Уже без коляски, с рукой на шине, с забинтованной головой. Вылитый артист Бурков из фильма «Старики-разбойники»: «Ерунда, бандитская пуля!» Правда, там Бурков мента играл, а Шура сам был бандитом. Но, видать, ныне времена такие, что бандиты больше друг в друга шмаляют, чем в ментов. Хоть и была такая песня-призыв: «Братва, не стреляйте друг в друга!» — к ней что-то не торопятся прислушаться. Когда такие бабки на кону, бывает, режут мать родну…

Нинке эти морально-нравственные аспекты были по фигу. Она только переживала, что не успела хоть чуточку себя в порядок привести. Все ж таки не тот у нее возраст, чтоб морду без штукатурки показывать. Но Казан, когда она насчет этого заикнулась, только хмыкнул и сказал: «Ничего, ты мне любая нравишься! У нас все скромно и без тостов».

Обедали они вдвоем, без сотрапезников. Но стол был вовсе не скромный. Нинку последний раз водили в ресторан еще при Советской власти. Да и то тогдашний хахаль попался жмотистый. А тут такие разносолы были, что все подряд попробовать хотелось, а жрать Нинка очень даже любила и насчет соблюдения диеты никогда не заботилась. В фотомодели она уже явно опоздала, на шейпинг у нее ресурсов не имелось, но мужикам ее телеса очень даже нравились. Хорошего человека должно быть много.

Поскольку Нинка все пробовала и похваливала, а Шура главным образом подкладывал и угощал, разговор за столом получился на кулинарные темы. И потом, пока шли до беседки, в присутствии двух телохранителей Казана, тоже как-то не тянуло на откровенность. Точнее, не на ту откровенность, которой Нинке очень хотелось. Ей хотелось знать, что все-таки с ней будет. Для начала хотя бы понять, на фига ее Казан здесь держит, долго ли это будет продолжаться и есть ли у нее перспектива попасть домой. Но самой спрашивать было боязно. Фиг его знает, что Казан подумает. А Шура рассказывал, как он эту дачу сооружал, как ему хотелось иметь уголок для души. Такой, чтоб разгрузить мозги от сложностей жизни, чтоб хотя бы часок не думать о том, кто кому должен, какие бабки с кого брать и кому за что отстегивать, не помнить о том, что есть люди, с которыми трудно жить на одной планете. Один такой уголок у него был в зимнем саду, а другой здесь, в беседке на вольном воздухе.

Охрана осталась вне беседки, контролируя подходы, а Шура с Нинкой уселись на мягкий кожаный диван, располагавшийся вокруг фонтанчика и имевший форму подковы. Нинка, как баба простая и циничная, про себя отметила, что вообще-то на таком диване и потрахаться можно — места хватит. К тому же все промежутки между столбами, на которых держалась крыша, были заделаны решетчатыми щитами, и нитки с вьющимся по ним хмелем или виноградом были натянуты близко друг от друга — фиг чего разглядишь внутри, если глаз к решетке вплотную не приложишь. На входе в беседку была дверца с овальным верхом, тоже решетчатая. Внизу к ней приделали продолговатый ящичек с грунтом, и из этого ящичка по натянутым ниткам тоже росли до самого верха двери какие-то вьющиеся растения. Журчание фонтанчика очень хорошо забивало все звуки, поэтому даже если б телохранители хотели что-то подслушать, то не смогли бы этого сделать. Впрочем, Казан был уверен в своих бойцах. Они лишнего знать не хотели. Конечно, если б он крикнул: «Ко мне!» — явились бы мигом, как из-под земли, но слышать то, о чем Шура говорил с Нинкой вполголоса, им было вовсе не обязательно. Еще ни один человек не помирал от того, что знал слишком мало. Тем более, что речь, как оказалось, Шура собирался вести не только о природе, погоде и разных птичках-бабочках…

— Хорошо сидим! — произнес Казан, когда они остались одни. — Благодать, ей-Богу! Нет, есть в жизни счастье! Верно, Нинуля-кисуля?

— Верно… — вздохнула Нинка. — Только не у всех оно есть, счастье это.

— Тоже справедливо, — согласился Казан. — Но, как говорится, каждый человек кузнец своего счастья. Вот мы с тобой — тому пример. Я, между прочим, пока себя хреновенько чувствовал, много и долго над этим думал. Это ж надо же, как все повернулось! Мог бы я, допустим, замочить тебя в нашем местном «Гарлеме»? Не отводя далеко от офиса, так сказать. Да запросто! Там тебя сто лет не нашли бы. Но вот вопрос, что бы со мной сталось, если б тебя в машине не было? Залепил бы мне Тюня контрольный в лобешник, и я бы сейчас уже пятый день в могиле гнил. Улавливаешь?!

— Значит, его Тюня звали? — спросила Нинка. Ей вдруг стало как-то не по себе. Там, на дороге, был только страшный человек с автоматом, в которого она случайно выстрелила и случайно попала. А у него, оказывается, имя было или, точнее, кличка, да еще и нежное такое — Тюня. Наверно, Петюней или Митюней в детстве звали… И родители небось его любили.

— Что, переживаешь? — прищурился Шура, уловив Нинкину интонацию. — Жалко?

— Нет, — спохватилась она. — Буду я еще за всякое дерьмо переживать! Просто удивительно, что у него кликуха такая. Убийца все-таки, а звали, как маменькина сынка…

Всю эту неделю она только и думала, что о собственной судьбе. Боялась, конечно: вдруг менты разберутся во всем и навесят ей срок за это убийство? Но когда Шура ей объяснил, что уже через пару часов после разборки «БМВ» и трупы исчезли с шоссе, а грузовик, на котором Нинка его сюда привезла, оказался в соседней области, страх перед ментами пропал. Точнее, отошел на задний план. И без него было чего бояться. Суд, если там нормальные люди сидят, ее бы оправдал, по крайности, условно что-нибудь записал. А вот если Казану захочется себе жизнь упростить — тут никакой адвокат не поможет…

— Никто сам себе погонялы не придумывает, — философски заметил Шура. — Их жизнь раздает. Как и судьбы. Был Тюня — и нет Тюни. И хрен его найдут в этом столетии. А ты про него поскорее забывай. Не было такого — и все. Помни четко, что мы с тобой живы только потому, что он сдох. Уловила, кисуля?

И Казан ласково потрепал Нинку по шее, а ей на секунду страшно стало: вдруг сдавит горло лапищей?

— А ты меня боишься, верно? — усмехнулся Шура. — Зря, между прочим. Я слова на ветер не бросаю. Сказал: «Будешь жить, пока я жив», — значит, намертво. Теперь, чтоб я свой вердикт переменил, ты должна капитально скурвиться и притом, чтоб я еще в это поверил от и до. Вот тогда — извини. Но покамест все остается как было. Хотя мне, не скрою, насчет тебя много нехороших идеек подбрасывают. Есть такие люди, которым очень хорошо, когда другим плохо. А я — не такой. Если чуешь за собой что-то лишнее — скажи сейчас, облегчи душу. Подумаем вместе, если поправимо — поправим.

— Нет у меня ничего такого, — ответила Нинка. — Я тебе все про себя рассказала.

— Ну и слава Богу, дыши спокойнее и глубже. Могу сказать, что решил я, Нинуля, немного отдохнуть и поправить здоровье. В довольно дальнем зарубежье. На теплых морях в зеленых тропиках. Здесь, конечно, хорошо, но уж больно беспокойно. Народ, сама знаешь, какой. Если один раз маху дали, второй раз могут не промахнуться. Тем более, что здесь, на этой даче, есть кто-то, кто на меня слегка постукивает. Вычислить его непросто — хитрый, практически всех, кроме тебя, могу подозревать…