— Любовь, — уверенно заявила Юлька.

— А может, просто страх одиночества, привычка, страсть, наконец? Тем более что вас трое…

— Ну и что? Я ж тебе говорила, что Ерема, когда мы с ним встретились, должен был по идее меня убить, понимаешь? Ты весной этого парня московского от Олега еле спасла, хотя Никита в смерти Есаула меньше моего был виноват. Он только дом запомнил, случайно, а мы с Артемом их квартиру нащупали. И банда по нашей наводке приехала. Ну скажи, если по логике, должен он был меня щадить? Да ни хрена! И таскать за собой просто так, не пользуясь? Он же до меня десять лет импотентом был, помнишь?

— Я помню, — закивала Анюта. — Ты все это уже рассказывала. И если все проанализировать, то получается, что вы друг друга не полюбили, а пожалели. Сперва он пожалел — не стал убивать, потом ты пожалела — приласкала его. Ведь верно? Потом он точно так же Райку пожалел, и получилась ваша семейка, где все друг друга жалеют. Но это не любовь, неужели не понятно?

— Ладно, — сказала Юлька, — не хотела вспоминать, но все-таки припомню. Весной, за несколько дней до того, как ты к нам попала, мы в половодье на острове прятались, в недостроенном поселке. И Ерема на лодке к озеру Широкому плавал. А по дороге из воды вытащил не то бабу, не то мужика — в общем, транспидораса какого-то. Ты это чудо в перьях видела, когда его вертолет забирал…

— Я думала, это женщина… — удивилась Анюта. — Рыжая такая, да?

— Так точно. Все как у бабы, только вот тут, — Юлька показала, где именно, — прибор по имени «бибис». В одежде, само собой, не видно. Ерема этого транссексуала выудил, привез к нам — и прямо в баню приволок. Отогревать. А мы с Райкой как раз парились. Раздели эту самую Женю — и чуть в осадок не выпали! Представляешь? Ну, Механик, конечно, нас успокоил, дескать, нельзя же человеку в помощи отказывать по причине неопределенности. А мне отчего-то взбрело в голову, что Ерема это чучело приволок, чтоб баловаться. В общем, все рассказывать долго, но дала я Олежке по роже и убежала. С пистолетом. Думаю, если он, гад, через полчаса не прибежит — застрелюсь! Вот только тут, наверно, и поняла, что люблю всерьез.

— Да-а… — похлопала глазками Анюта. — Ну и что, прибежал он?

— Прибежал, — ответила Юлька, вздохнув, — напугался, Еремочка… А я, дура, еще не совсем отошла и решила проверить, любит он меня или нет. Сказала, чтоб он стал к сосне… Уф! Даже сейчас страшно… В общем, я ему сказала, что если он соврал, что меня любит, то Бог мою руку направит, а если нет — то я в него три раза подряд из пистолета не попаду…

— Ужас! — вырвалось у Анюты. — Ты по-настоящему целилась?

— Ага, — кивнула Юлька. — Как бес какой-то вселился. Прямо в лоб наводила. Последняя пуля сантиметрах в двух над его шапкой прошла… А он стоял и объяснял мне, как лучше целиться!

— Да-а… И что потом?

— А ничего. Я сама застрелиться сдуру хотела, истерику закатила, прощения просила. А потом успокоились и спать пошли…

— Жуть какая! — поежилась Анюта. — Но похоже, он и правда тебя любит. Почему же тогда еще и с Райкой спит? Не поверю я, чтоб можно было сразу двух женщин любить!

— Ну, это сразу не объяснишь… — хмыкнула Юлька. — Понимаешь, он, Еремочка наш, хоть и много чего натворил, но мужик обычный, не блатняга. Ему семья нужна, дом, хозяйство и все такое. Райка — она уютная, хозяйственная, опытная, два раза по доброте душевной за пьяниц замуж выходила, детей иметь не может. И сказать по правде, она Ереме в жены больше моего подходит. А он ее именно так, как жену, и любит. Ей тридцать шесть лет, ему — сорок два, почти ровесники. Ну а я больше в дочки подхожу… Наверно, если б он с Райкой до меня встретился, то не стал бы со мной ничего в постели иметь. Любил бы именно как дочку. Ну а уж раз получилось по-другому, ничего не попишешь…

— Однако Райка эта иногда вредничает, — припомнила Анюта. — Помнишь, весной, когда я к вам из карьера попала, она там всякие намеки делала, дескать, как же ты, Олег Федорович, будешь троих обслуживать?

— Бывает, конечно, — согласилась Юлька. — Но, между прочим, если б Механик и тебя в гарем прибрал, то она бы шипеть и вредничать не стала. Это я могла бы взбрыкнуть, а она — ни фига. Потому что Рая на все с точки зрения хозяйства смотрит. Мужик не куда-то на сторону убег, а новую работницу привел. Трахаться для нее уже не так важно. А вот чтоб были лишние руки картошку окучивать, огород пропалывать, навоз из-под коровы отгребать, поросенку варево растолочь — это она очень полезным считает.

— Я в таких делах не специалист… — покачала головой Анюта.

— Вот поэтому-то Механик тебя надолго и не оставил. Как только Ларев сообщил, что в Москве все утряслось, — отправил тебя к маме с папой. Боюсь, что и сейчас он тебе тут долго ошиваться не даст. Еще начнет ворчать, будто я из-за тебя от работы отлыниваю.

— Но, по-моему, он сам нам предложил пойти искупаться…

— Это потому, что ему надо было о чем-то с Ларевым потолковать без лишних ушей. Райку с Сонькой они тоже выставили куда-нибудь, будь спокойна.

— Слушай, а эта самая Соня, — задумчиво произнесла Анюта, — она ведь не русская, верно?

— Молдаванка, кажется. Или даже румынка. Но я с ней мало общалась, толком не знаю. Скучная тетка…

Внезапно Юлька оборвала фразу, что называется, насторожила уши и прижала палец к губам. Услышала что-то.

— В чем дело? — прошептала Анюта с легким испугом.

— По-моему, плывет кто-то… Либо это пацанята решили подсматривать, либо…

Примолкли, затаили дыхание, вслушиваясь в сложный набор вполне мирных звуков, витавших в пространстве над тихой лесной речкой. Ветра почти не было, кусты и деревья по берегам почти не шелестели, камыш тоже особо не шуршал. Птички какие-то пересвистывались в лесу, изредка мухи и слепни жужжали, где-то далеко, выше по течению, слышалось нежное журчание. Там из склона оврага выбивался ключ, подпитывавший водой речушку. С той стороны, где находились Епиха и Шпиндель, были слышны только невнятные сонные голоса да изредка шлепки, которыми пареньки пытались прихлопнуть все тех же мух и слепней. Наверно, если прислушаться, можно было услышать всякие слабые бульканья и плески, издаваемые рыбешками и прочими постоянными жителями речки, но ничего похожего на звуки гребков пловца кузины не расслышали.

— По-моему, тебе показалось, — констатировала Анюта.

— Не знаю… — нахмурилась Юлька. — Мне кажется, что он, гад, просто затаился.

— А почему именно «гад»? — удивилась Анюта. — Может, просто купается кто-то?

— Здесь, кроме нас, никто не купается. И рыбу сюда ловить никто не заезжает. А потом, если ты просто купаешься, то не стараешься это делать тихо, верно? Плещешься себе, фыркаешь, визжишь… Опа! Опять!

Юлькины уши опять насторожились. На сей раз она более-менее четко определила направление, откуда пришел звук. Источник его находился совсем не в той стороне, где загорали Епиха и Шпиндель…

— Так, — взволнованно прошептала Юлька, — пора одеваться. Плывем обратно к парням. И быстро!

Девушки быстро надели свои «треугольнички» и, выбравшись из камышей, поплыли в сторону причала. Юлька пару раз, как бы невзначай, глянула назад, на протоку. В той стороне, откуда она услышала подозрительный плеск, из воды торчало несколько камышовых куп, и предполагаемый злоумышленник — даже ежели он просто любитель за голыми девками подсматривать, все равно гад! — мог спрятаться в любой из них. Правда, с той стороны не были заметны ни причал, ни даже сарайчик-эллинг, в который Механик прятал мотор, весла и рыболовные сети, — загораживали прибрежные кусты и камыши, росшие вдоль берега.

Юлька подумала, что ежели прохиндей — ежели он все-таки не почудился! — заинтересуется тем, куда девушки поплыли, то наверняка попробует последовать за ними. И, глядишь, как-нибудь себя обнаружит…

Плеск воды, который производили русалочки, привлек внимание Епихи и Шпинделя.