— Вот все это мы и проверим. А ты пока — здесь посидишь.

— Между прочим, Клобук мне должен был звонить на сотовый. Завтра… То есть уже сегодня днем. А сотовый у меня на даче, в «девятке» остался.

— А ты, оказывается, очень хитрый! — с некоторым сарказмом заметил Басмач. — Может, предложишь, чтоб мы тебя туда отпустили под честное слово?

— Могу туда с вами съездить. Если договоримся. А если не хотите, можете меня шлепнуть. После этого можете сами Клобука искать, как ветра в поле.

— Значит, ты уже торговаться начал? — задумчиво спросил Казан. — Не боишься, что мы тебя сейчас голыми пятками на угольки поставим?

— Боюсь, конечно. Хотя у меня сейчас плечо горит так, что никаких углей не надо. Ну, помучаете вы меня денек-другой, глядишь — и уморите. А Клобук, если со мной завтра не поговорит, догадается что к чему. И обрубит связь. Так что послезавтра я вам уже при всем желании ничем помочь не смогу. Между прочим, та команда, которая твой «БМВ» расстреляла, сейчас где-то гуляет. И откуда она в следующий раз выскочит — я уже не узнаю.

— А в прошлый раз она от тебя обо мне узнала?

— Да, конечно. Но у Клобука в нашей конторе есть еще люди, которых я не знаю. Он меня предупреждал, что, мол, если будешь на две стороны играть, — долго не проживешь. Стало быть, кто-то за мной стеклит. И может, уже сейчас знает, что я попался.

— Слушай, — спросил Ларев, — вот ты говоришь, что у Клобука есть команда, которая расстреляла Шурин «БМВ» у Лысакова. А почему все-таки вы с Уханом поперлись ко мне? Хотя прекрасно знали, что я вас могу заложить?

— Потому что это Клобук так хотел. Та команда должна была Шуру с Нинкой перехватить и расстрелять у выезда на Московское шоссе. Это логично: оставят те же гильзы, те же протекторы, что у Лысакова. А может, и труп кого-нибудь из «басмачей» подбросят. Все, что у Лысакова прибрали, я сохранил. После того, как вас с Нинкой приложили бы, я бы остался за главного и мог братве сказать: вот, глядите, здесь та же лапа шкодила. То есть Витя. Соответственно, если б та же группа Басмача по дороге к Фыре заделала, то такая логика уже не выкладывалась. Вот Клобук и решил послать нас к Владимиру Васильевичу. Потому что знал, что Ларев Механика прячет от Вити. И, как ему думалось, не только Механика, но и тот клад, который Ерема у Булки увел. Ну а для того, чтоб убедить Ларева, что он, сделав дело, в стороне останется, собирались двоих наших парней привлечь… Их Ларев должен был по идее бросить в неживом состоянии. Там, на том месте, где Басмача приложили бы.

— Короче, стравили бы между собой «басмачей» с «казанами»? — спросил Шура. — А потом вас самих почикали бы… У вас глаза дальше, чем на полметра, смотрели или нет?

— Конечно, смотрели, — почти невозмутимо произнес Борман. — Насчет Ухана, царствие ему небесное, я не знаю. Строго говоря, я его за мальчика держал. Мы с Клобуком договаривались, что Ухан, когда свое отыграет, уйдет за бровку.

— Во скоты! — не выдержал Витя.

— Ну а потом, я думаю, — улыбнулся Ларев, — и ты, «партайгеноссе», ушел бы в отвал. Думал над такой перспективой?

— Думал, — кивнул Борман. — И немножко о себе заботился.

— И как именно?

— Да очень просто. Постарался бы сделать Клобука раньше, чем он меня. И завязаться с его хозяином напрямую. Им ведь в принципе начхать, кто будет здесь их представителем. А я бы им дал больше выгоды, чем Клобук…

— Интересно, интересно… — пробормотал Ларев и хотел еще что-то спросить, но в это время со двора, где только что слышался хохот, простучала короткая автоматная очередь, потом еще одна, длинная и суматошная, а после этого поднялась такая стрельба, что все, кто находился в избе, чисто инстинктивно попадали на пол. И очень вовремя, потому что несколько пуль влетели в окна и впились в стены кухни, а одна выщербила печь и с мяуканьем отрикошетила. Прямо в лоб «партайгеноссе» Борману…

Наверняка почти каждый из тех четырех десятков людей, которые находились на поляне, окружавшей хутор, в момент начала стрельбы мог бы рассказать какую-то свою версию, объяснявшую это происшествие. Может быть, даже очень близкую к реальности. Хотя число тех, кто действительно запомнил, с чего все началось, было совсем невелико. Во-первых, потому, что людей, находившихся рядом с эпицентром событий, было немного, а во-вторых, потому, что большая часть из них не смогла ничего запомнить по причине смерти.

Одним из тех, кто все разглядел и остался в живых, был Механик. Он тихо сидел в мастерской, заложив дверь изнутри прочным деревянным брусом и выставив через дырочку в стене свой перископ-подглядыватель, состоявший из металлического гофрированного шланга с размещенной внутри системой линз и призм, никому не мозоля глаза, наблюдал за «басмачами». Строго говоря, никакого обострения обстановки Еремин не предвидел. За исключением трех шоферов из команды Казана, которых можно было заподозрить в сочувствии Борману, особых опасений у него никто не вызывал. Никто из «басмачей» не пытался подойти к Резаному и его товарищам по несчастью и, по крайней мере внешне, не проявлял к ним жалости или иных теплых чувств. Напротив, из рядов «басмачей» по их адресу слышались весьма ехидные и похабные шуточки-прибауточки и даже вполне серьезные угрозы.

Когда из избы выволокли Швандю, объявили «приговор» по его делу и прикрутили к козлам со спущенными штанами, в толпе «басмачей» возникло похабно-веселое оживление. Пошли дискуссии, нужно ли делать Швандю вечным пидором или гуманнее пристрелить. Однако даже среди тех, кто был сторонником опетушения, народ был с достаточно нормальной ориентацией и предпочитал возложить эту «гуманитарную миссию» на кого-нибудь другого. Скорее всего никаких гнусных вожделений Швандя со своей мохнатой «голубой луной» не возбуждал.

Потом, как известно, состоялось определение по «делу» Ухана, которого вывели во двор, приставили к затылку пушку и вышибли мозги через нос. Это резко сократило количество хихикающих, потому что выглядело не очень аппетитно и напомнило публике, что дела здесь творятся вовсе не шуточные. Началось глухое ворчание, что, дескать, хватит ерундой заниматься, а надо поскорее мочить Швандю и ехать по домам, в родной район.

Но тут внезапно появилась Юлька, вооруженная тем самым двуглавым прибором китайского производства, который они захватили весной в «Тайге» Васи Хряпа. Механик помнил, что он где-то завалялся, но где — понятия не имел. А Юлька его вытащила и решительно направилась к приговоренному. Она вовсе не собиралась спасать Швандю от смерти. Просто хотелось покрепче отплатить ему за свой разбитый нос и фингал под глазом. Епиха пытался ее удержать, но был обложен в три этажа и, устыдившись, скрылся куда-то в темноту. А к Юльке, несколько неожиданно для зрителей, присоединилась Нинка. Они в четыре руки ухватились за один конец прибора, а другой — калибром 40 миллиметров и сантиметров 30 в длину! — безжалостно задвинули Шванде, завизжавшему при этом так, что любая натуральная баба позавидовала бы.

Публика бешено зааплодировала, засвистела и заулюлюкала, не проявляя никакой мужской солидарности. Некоторые даже машины подогнали поближе, чтоб создать надлежащее освещение для этого порношоу. Хотя мероприятие всего лишь выглядело примерно так, как чистка орудия банником.

В общем, ничто особой беды не предвещало. «Басмачи» ржали над тем, как орудуют раздухарившиеся бабы, и, кроме «казанского» шофера, сбегавшего в избу доложить шефу, никто беспокойства не проявил. Кроме Резаного, по-прежнему лежавшего вместе с остальными восемью «ухановцами» в проходе между гаражом и мастерской.

Он поглядел на то, как разделались с Уханом, и имел возможность слышать вопли Шванди, которого подвергали насилию в особо извращенной форме. Резаному ужас как не хотелось ни того, ни другого. И он прекрасно понимал, что, если он будет просто так лежать на травке, ничего не предпринимая, то дождется в лучшем случае того, что стряслось с Уханом, а в худшем — окажется на месте Шванди.