— Нет, — поправился Погодин, — я имел в виду именно рану Бегича. Согласитесь, мой капитан, случай куда тяжелее вашего. Что у него в брюшной полости, страшно и представить. Я вот — не решился. Вглубь не пошёл, а позаклеивал, что мог, снаружи. На первое время хватит, но путь у нас не близкий. Короче, гнойного перитонита с интоксикацией внутренних органов ему не миновать… В лучшем случае.

— Уфф! — выдохнул Горан. Добряк он, этот ефрейтор Погодин. И умеет же успокоить, да так что и назавтра не заснёшь!

Надо надеяться, что Погодин потому так превозносит мутантскую операционную, что крепко повздорил с медиками в Брянске. Те не приняли его незаконченного высшего медицинского, заявили: недоучку-де не возьмут. А может, дело в спиртном. Погодин прикладывается, это каждый заметит. Вот его и попросили вон — тоже обычное дело.

Собственно, после того он и пошёл в башенные стрелки БТРа — и всякому теперь объясняет, что карьеру по специальности ему помешала справить медицинская мафия. Наверняка преувеличивает.

— А что нечистоплотная свинья теми же клыками порвала вам ногу, — вёл дальше врач-недоучка, — так ведь нога — не брюхо. На худой конец, ампутация решит все проблемы.

— Ампутация? — Багров даже поперхнулся этим словом.

— Брянские хирурги своё дело знают, — нехотя признал Погодин, — но рисковать эти ребята не любят. Гангрене предпочитают профилактику. Как увидят: дело худо — сразу режут конечность к чёртовой матери.

Стать инвалидом? Капитан скрипнул зубами, которые крепко сжимал, силясь унять стреляющую боль из раны. Нет, мы так не договаривались! Если оно и лучше погибели — то на самую малость.

— Но есть шансы, что пронесёт, — успокоительно протянул Погодин.

Теоретические шансы-то есть…

Это кажется, или кожа на покорёженной ноге покраснела? Однако, симптом. И вокруг — никак, потеплело? Даже от земли через каримат пышет жаром. Или?.. Или это начинается жар у самого капитана Багрова? Главное, если ему так уже душно и жарко на свежем воздухе, то каково теперь будет сидеть в БТРе? Как в топке! Только не сидеть, а лежать, как положено грузу триста. И, лёжа, пытаться командовать. Перспективочка!

— А что, давно туда сбросили медлабораторию? — спросил Багров у знатока Чечича, — А то как-то не до конца верится…

— Примерно три года назад, — ответил тот.

Что ж, очень может быть. В то время воздушное пространство над зоной расселения мутантов наши ещё не до конца перекрыли. Да и как перекроешь, если с юга к дебрянскому ареалу примыкает ЧНР — Черниговская народная республика. Дружественная России, но, однако же, независимая. Посоветуешь, да не прикажешь.

Черниговцы — те издавна воюют с мутантами, причём на два фронта. С юга на них лезут орды из Великой Чернобыльщины, а с севера — устраивают набеги уже наши, дебрянские выродки. То замок Нежин осадят, а то и сам замок Чернигов штурмовать пробуют. Но всё — наземными силами. А коли самолётами мутанты не летали, то черниговцам и ПВО не требовалась.

Три года назад было так — до памятной бомбардировки Прилук правозащитной авиацией Европы. Тут-то в ЧНР и одумались, оснастили пограничные замки ракетами «земля — воздух», чем окончательно перекрыли воздушные каналы вооружения дебрянцев. С тех-то пор и учёные, которые желают изучать мутантов из-под Брянска, вертолётом добираться опасаются. Им приходится трястись в древних БТРах с патрульными войсками МЧС — только так и доедут.

Не все доедут. Но у тех, кто не дразнит свиней-мутантов, есть неплохой шанс.

Гаевский и Хрусталёв устроили раненого Зорана в БТРе, вернулись за капитаном. Выглядели при том слегка встревоженными.

— В чём дело? — кинул им Погодин в недоверчивые лица.

— Зоран плохо выглядит. Не кончается ли? — предположил Гаевский.

— В сознание не приходит, покраснел, пот с него льётся в три ручья, — добавил Хрусталёв.

А заодно и я покраснел, и с меня льётся, подумалось Багрову. Только подумалось — и его тут же прошиб озноб. Тоже, как водится, нездоровый.

— Будем надеяться на лучшее, — ответил фельдшерам врач, — я извёл на его живот весь запас заживляющего геля. Чем-то, да поможет. До операционной протянет, а там уже — дело за искусством хирурга.

Хрусталёв и Гаевский осторожно переложили Багрова на одеяло, подняли, понесли к бронемашине, стараясь двигаться плавно. Или — делая вид, что стараются. На БТРе раненого капитана принял Мамедов — и помог улечься на специальную откидную лежанку в проходе. Точно в катафалке, с иронией подумал капитан, только что не ногами вперёд. Позаботились!

Капитан оказался рядом с погружённым в сон Зораном — того устроили на сидении справа, причём прибинтовали к нему в полусидячей позе с высоко поднятыми коленями. В полном сознании так долго и не просидишь, но ранение живота обязывает.

Сидения поблизости заняли Хрусталёв, Гаевский и Горан Бегич. Последний всех убеждал, что брат очень плох и надо скорей его спасать.

Температура? Багров протянул руку, чтобы потрогать лоб словенца. Вроде и не горячо, даже прохладно. Либо с ним не всё так плохо, либо плохо — с нами обоими.

Значит, пора трогаться, раз надо успеть.

— Все на месте? Калинин, заводи мотор!

Тотчас взревело — водитель кинулся исполнять, не дождавшись дополнительных указаний. Пары солярки окутали БТР, противные до рвоты. А жарко-то как! Чисто духовка.

Калинин — низенький водитель с озабоченным лицом — обернулся со своего места и растерянно поглядел на капитана Багрова. Да-да, приятель: ты ведь не выяснил, куда ехать. А перекрикивать шум мотора — до чего же непосильный труд. Что же будем делать?

— Калинин спрашивает, в какую нам теперь сторону? — с усмешкой молвил Мамедов. — Чтобы, значит, не перепутать ненароком.

Водитель часто закивал, показывая, что вопрос и правда исходит от него. Пусть не заданный, но доступный прочтению на лице.

— Только вперёд! — отозвался Багров с уверенностью, одолевающей немощь. — К берёзовому тупику. И как можно скорее. Лучше напрямик, срезая углы.

Ага, окольными дорогами уже вдоволь поездили, чтобы сбить с толку неприятельских картографов Бегичей. Теперь — забота другая: поскорее бы на неё, главную дорогу. И айда догонять обе ушедшие вперёд машины.

И вот уже мотор ревёт, БТР скачет по неровностям дороги и междудорожья. Каждый толчок отзывается болью в ране, а Зорана Бегича — того просто в судороги бросает, и брат его, стараясь удержать от падения едва одушевлённое тело, не знает уже, что кричать водителю: то «Скорее!», то «Потише!», а то всего понемногу в одном ёмком матерном посыле.

И у Багрова — сходное впечатление, что едут они даже слишком быстро, но приближаются к цели медленными черепашьими шажками.

О поставках Нефёдовым оружия бойцам из Заслона (никаким не «мьютхантерам», Милорадович прав!) Веселин твёрдо решил особенно не распространяться. Уж нам-то, болгарам, влезать в эти дрязги между Россией и антирусскими силами в Европе — как минимум неразумно. Лучше хранить нейтралитет. «Нам, болгарам, всё равно!».

Разумеется, если профессор Щепаньски, либо кто-то из его ближних сподвижников задаст прямой вопрос — тут уж этнограф Панайотов сообразит по обстановке. Но набиваться на такой вопрос не станет. Пусть сами спросить догадаются, если так уж охота знать.

Нынче с утра и до полудня снова всей экспедицией — с минуты на минуту — ждали приезда запаздывающего БТРа. Надо же: опять не приехал.

Солдаты от нечего делать слонялись по лагерю, травили свои милитаристские байки, беззлобно подначивали друг друга.

— А скажи, Рабинович… — завёл Егоров, подмигивая товарищам через голову собеседника.

— Я не Рабинович, я Рябинович! — взвился тот. Обе версии — с учётом говора и дикции — звучали приблизительно одинаково.

— Как-как?

— Рябинович! Это белорусская фамилия — от слова «рябина».

— Э… «рабина»?

— Рябина — это у нас растёт такое дерево, а не то, что ты подумал.