— Чего это он шипит на нас, как гадюка?

— Известно чего. Он же поляк — и наверняка из западного «золотого миллиарда».

— Правда?

— А других-то поляков и в природе не осталось. Польшу ещё в Первую ядерную так накрыло, что ни одно бомбоубежище не спасло. Оттуда — только мутанты и пошли. Верно говорю!

Верно, верно говоришь, зло скосил взор пан Кшиштоф, пытаясь запомнить солдата. Так, на всякий случай. А варвар всё не унимался:

— Представляешь, как типы вроде Щепаньского должны нас ненавидеть?

— Что, именно нас?

— Так мы ж их Польшу и раздолбали! — включился в неподобающую беседу солдат ещё и капитан Суздальцев. — Понятно, не со зла: просто они у себя ракеты американские поставили, да ещё беспилотные перехватчики. Их воля, конечно, но получилось глупо. Мало того, что мы у них американские базы снесли подчистую, так эти их перехватчики… — мерзавец Суздальцев, не стесняясь, хохотнул.

— Что, не сработали? — наивно предположил солдат.

— Как раз наоборот. Спасли Западную Европу и Америку! Почти… — тут Суздальцев, наглый плебей, явно взял издевательский тон — ух, шавка полковника Снегова, погоди у меня!

Уж кто-кто, а пан Кшиштоф Щепаньски с раннего дестства запомнил, каким образом польские перехватчики спасали западные страны. А таким, что взорвали над своей же польской землёй кучу пролетавших мимо русских ракет. Ни на чью территорию ядерные боеголовки не сыпались так кучно. Стоило ли оно того?

— Глядь, а Польши-то и не осталось, — закончил свою оскорбительную речь Суздальцев.

— Простите, мой капитан, но кажется, этот поляк всё слышал. Вон, оглядывается… — сказал один из наглецов-солдат, самый осторожный.

— Глупости, — отмахнулся Суздальцев, — сильнее нас ненавидеть, чем сейчас, у него просто не получится.

Ты прав, беспечная рожа солдафонская, скрипнул зубами пан Кшиштоф. В чём-чём, а в этом ты прав.

Капитан Суздальцев прекрасно понимал, что злобный пан всё слышит. Понимал и мстительно посмеивался над его бешенством. И будто бы не нарочно, «по наивности» — злил его всё сильнее. А что ж вы думали, профессор Щепаньски, только вам самим позволено говорить колкости? Нет уж. Мы с утра вдоволь наслушались вашего бормотания о «русских варварах», теперь — наш черёд.

Милое дело — подразнить индюка, когда начальство не против. Ведь не против?

Полковник Снегов сидел с непроницаемым лицом, но, по всему, поведение капитана одобрял. А то бы давно остановил. Всегда останавливал, если действия подчинённых не согласовались с его молчаливыми приказами. О приказах вслух — и речи нет, но молчаливые доходят не до всех. До капитана Суздальцева — доходят. Потому-то он и взят в тяжёлый мирок начальственного БТРа.

А вот капитан Нефёдов сидит на броне головного БТРа и крошит из автомата вепрей-мутантов. Каждому своё, и кому повезло — большой вопрос. Ведь вепрь — он что? Нападёт и сдохнет. А пан Щепаньски — совсем другой зверь: напасть не нападёт, но жить не позволит. С утра только и делает, что показывает всей машине, кто он такой, пан Щепаньски. Да все уже и заметили, а он всё показывает, показывает…

Тошно, конечно. Не расслабишься. Ехать в тесном и душном БТРе рядом с собственным начальством — уже куча удовольствия. А когда рядом примостилось иноплеменное начальство «научной экспедиции», да на всех с самого утра исподлобья враждебно зыркает, цедит своему чеху-ассистенту какие-то злобные пакости… Тут уж напряжение растёт настолько — впору зажигать лампочку.

Только зачем лампочка, когда есть капитан Суздальцев? А у капитана — язык без костей (надёжное оружие холодной войны) да ещё счастливая способность говорить что попало, а думать о своём? И вот уже польский индюк заткнулся. И не хочет, а слушает о бедствиях своей земли, пока капитанский голос убаюкивает двоих солдат, одного полковника и кучку чехов-антропологов:

— …вот с тех пор Польша и присоединена мутантскими ордами к Великой Чернобыльщине…

Правда, наступает и такой момент, когда весь десантный отсек БТРа — даже полковник Снегов — клюёт носами под унылый вой дизельного двигателя, а из слушателей Суздальцева остаётся бодрствовать один Щепаньски. Ясное дело, злость сну помеха.

В этот миг безответного одиночества рассказчика пан Кшиштоф бросает ему в лицо взгляд, полный самой кипучей ненависти, приправленный ядовитым шёпотом на мёртвом шипящем языке. Шлёт проклятие, надо полагать.

Капитан Суздальцев невольно холодеет и сбивается с мысли, но — спешит себя успокоить. Сказанное по-польски — наверняка сказано не для русского капитана. Вот и нечего вслушиваться. Тем более, когда Чуров и Егоров напряжённо ждут продолжения рассказа. Аж глаза закрыли, чтобы не пропустить ни словечка.

— Так вот, Егоров… — продолжает капитан Суздальцев, доверительно нагнувшись к тому из солдат, который — вот незадача — стал похрапывать.

Перегородивший капитанское горло комок удаётся безболезненно протолкнуть. Голос вновь — к отчаянию профессора Щепаньски — журчит бодро и уверенно.

Правда, внутри бодрой уверенности недостаёт. В душе поселилась тревога. Хочется обратиться к полковнику Снегову и умолять о праве выйти наружу, вылезти на броню и в упорных боях с вепрями-мутантами забыть висящую в отсеке ненависть с ядовитым запахом солярки.

Жаль, несолидно капитану Суздальцеву проситься на броню. Но будь его воля — отдал бы великую честь посидеть в начальственной машине тому, кто от подобных почестей прётся. Вот хоть капитану Багрову с третьего БТРа. Багров-то — тонко сечёт, кому и какое место полковником доверено, а потому завидует. Пусть снеговский БТР ничем не лучших других, да ещё солярой провонял насквозь, а всё же он — для избранных.

Жаль, некоторых избранных полковнику Снегову навязали в попутчики. То-то старый лис приготовил для них самый убитый из БТРов, какой только нашёлся в гаражах замка Брянск. И самый старый: 2054 года выпуска.

Но неудобная машина — это что! Вот капитан Суздальцев, соловьём воспевающий трагедию Польши — это уже посерьёзнее. Слыхал про Соловья-разбойника, вельможный пан? Это ж из фольклора. Правда, из русского, а вы всё больше по мутантам…

Спи, Польша, спи. Спи, глазок, спи другой. Спи третий засекреченный.

В сумерках БТР под братьями казался размытым чёрным пятном, а мир вокруг — тёмно-серым фоном. Но вот зажглись электричкеские фары, озарили грунтовую дорогу впереди. Полдня назад на ней попадались хоть остатки асфальта.

— Спускайтесь, уважаемые, — пригласил капитан Багров, — ночи здесь опасные, да к тому же холодные. А в БТРе у нас тепло и гостеприимно.

Близнецы переглянулись и отрицательно покачали головой.

— Нам надо быть ещё здесь! — сказал Зоран.

— Хотим видеть здесь природу, — добавил Горан и обезоруживающе улыбнулся.

— Природу? — не сдержал усмешки и капитан. — Так ведь ночь! Фарами только дорога и освещена.

— Это ничего! — ещё шире расплылся в улыбке Горан.

— Будем рельеф смотреть, — объяснил Зоран, — куда дорога где поднимается. Холмы разные где есть тут.

— А это вам зачем? — удивился Багров.

— Будем потом карты рисовать, пожалуйста. Когда начнём исследование делать! — и Горан жестами показал, как он будет писать ручкой, когда начнёт «делать» исследование.

— Ну, как хотите, — пожал плечами капитан, — карты, так карты. Но коли замёрзните, не стесняйтесь. Мы внизу вас ждём. С горячим чаем.

— О! Чаю? — усиленно заулыбался и Зоран.

Капитан Багров намёк понял.

— Мамедов! Две кружки чаю господам учёным! — распорядился он.

Нехотя появился боец, вооружённый оловянными кружками. Потом господ учёных оставили в покое на броне. Лишь два безмолвных солдатских силуэта напоминали: слишком расслабляться не следует.

— Странно, — шепнул Горан, вслушиваясь в шум дизельного мотора, — едем мы, что ни час, всё медленнее, а другие БТРы нас до сих пор не догнали. Может, сзади авария? Что-то с паном Кшиштофом?