С Денвером ему не повезло.

Жаку Лефавру удалось получить увольнительную из академии на длинный уик-энд, и в последнюю минуту он решил ехать в Денвер, а не в Эспен. Собирался дождь.

Действительно, в Денвере лило вовсю - ведро за ведром холодной воды с небольшим перерывом в полночь, когда пошел мокрый снег. В Эспене, как он узнал позже, выпало восемь дюймов хорошего сухого снега.

Он хотел посетить Денверский монетный двор, во тот оказался закрыт. Музей тоже - по случаю праздника. Пришлось пойти на дрянной фильм.

Он шел в распахнутом пальто, и таксист окатил его от воротничка до манжет. Путешествуя налегке, он не захватил с собой Никакой запасной одежды.

Химчистка в гостинице заняла двадцать часов, вместо обещанного рекламой часа. Они никак не хотели сознаться, что потеряли его брюки.

Он выпил слишком много спиртного, сидя в своем номере в нижнем белье и глядя дневные программы по телевидению.

Когда он, наконец, получил назад форму, оказалось, что они забыли отвернуть манжеты. Придется переглаживать по возвращении в Колорадо Спрингс.

Администрация отказалась представить студенческую или военную скидку, и ему пришлось драть глотку, пока он не добрался до заместителя главного менеджера гостиницы. Только после этого ему скинули цену - и то, чтобы просто отвязаться от неге.

Поезд сломался в пути и опоздал на шесть часов.

Он протопал по спящему общежитию, немного беспокоясь, что пришел после отбоя, и когда лифт остановился на нужном этаже, почувствовал запах свежей краски.

Его товарищ по комнате покрасил все в черный цвет. Стены, потолок, даже окна. В начале семестра Жак сам красил комнату, чтобы замазать казенный зеленый цвет. Сейчас он обнаружил занятную вещь.

Гнев имеет предел.

- О, Кларк, - сказал он мягко. - Тебе что, не понравился бежевый цвет?

Кларк Фрэнклин, его товарищ по комнате, растянулся на кровати, ковыряя в зубах зубочисткой и глядя в потолок.

- Не-а.

- А мне казалось, что он успокаивает.

Он был совершенно спокоен, но подсознательно почувствовал, как ногти впиваются в ладони. Он встал в ногах кровати Фрэнклина.

Фрэнклин повозился и скрестил ноги. На Жака он еще ни разу не взглянул.

- Chacun a son goot.

- "Gout". Мне не очень нравится черный цвет.

- Да?

- Хоть бы спросил меня сначала. Мы могли бы прийти к какому-нибудь компромиссу. Я бы и красить тебе помог.

- Тебя не было. А я хотел успеть, пока было свободное время, - он взглянул на Жака из-под прикрытых век. - Бежевый цвет меня раздражал. Я не мог заниматься.

"Ленивый сукин сын, я ни разу не видел, чтобы ты книгу открыл!" Сосед заколотил в стену и заорал, чтобы они угомонились.

Фрэнклин вынул изо рта зубочистку и внимательно ее осмотрел.

- Да-да. Не мог заниматься при бежевых стенах.

На следующее утро в отделе регистрации Жаку сообщили, что поменять соседа по комнате он сможет только в конце следующего семестра. Четыре месяца.

В действительности, Фрэнклин съехал за несколько недель до этого срока. После него осталось три зуба.

 Я никогда раньше не пользовался печатной машинкой, работающей с голоса, но знаю общий принцип... надо нажать... черт подери... нажать клавишу с буквой и сказать "точка"... Вот. "Запятая"... Вроде работает. Теперь клавиша абзаца.

Меня зовут Жак - загорелась лампочка правописания - Жак Лефавр. Если бы это была французская машинка, то, наверное, напечатала бы имя с буквой "s" на конце ("Jacques"), и черт бы с ним. Но нет, эта печатает правильно, без конечной "s".

Это для архива - я имею в виду АРХИВ, черт подери. Ну вот, надо было нажать клавишу заглавной буквы и отпустить ее прежде, чем произнести слово. Теперь придется перепечатывать.

Это для Архива Агентства Внеземного Развития. Мотивационный анализ и отчет о прогрессе обучения. В высшей степени секретно, так что отведите ваши нескромные взгляды.

"Начинай сначала", любил говорить мой учитель по композиции на первом курсе, и я так и не пришел к мнению, глубокая эта мысль или глупая. Но сначала, так сначала. Зачат я был где-то весной 2024 года. Пропустим следующие лет восемнадцать.

Мне следует рассказать кое-что о своем отце, поскольку это важно. Если правда то, что они говорят, и мои записки никто не будет читать (опять лампочка правописания, идиотский язык) еще двадцать лет, то к тому времени все уже наверняка забудут, кто он был такой.

Звездным часом папы - Роберта Лефавра - был 2034 год, когда он выступил с докладом на заседании Американского Физического Общества. Доклад назывался "Метод перенесения Леванта-Мейера (ПЛМ): принимая желаемое за действительное в физике". Почитайте, при случае, очень убедительно. Но буквально через месяц Мейер отправил мышь и фотокамеру на Крюгер-60, и они вернулись назад - первая живая, а вторая невредимая, с метрами отснятой пленки. И все это - используя метод ПЛМ.

Так, в один день мой отец превратился из кандидата на Нобелевскую премию в ничтожество.

Хотя я был еще очень молод, но не мог не заметить, что когда это случилось, в отце что-то надломилось. Что-то сломалось. Сейчас, мысленно возвращаясь назад, я испытываю к нему сочувствие. Но тогда он казался мне конченным человеком, и я вырос с чувством разочарования, презрения и враждебности к нему.

Одно удовольствие наблюдать, как работает эта машинка. Я бы не смог правильно написать слово "презрение" - даже, если бы от этого зависела моя жизнь. Если бы они еще научили ее расставлять точки с запятыми где надо...

Так вот, что касается мотивационного анализа, то полагаю, что я стал Укротителем прежде всего, чтобы досадить отцу.

После того, как его анти-ПЛМ-овский доклад был признан ошибочным, он взял творческий отпуск в институте Ферми и так и не вернулся назад. Может быть, ему намекнули, чтобы он не возвращался, но я сомневаюсь в этом. Я думаю, он просто не хотел работать над внедрением метода Леванта-Мейера, чем только и занимались в институте. Ведь он положил шесть лет жизни, чтобы доказать, что такой вещи, как ПЛМ не может существовать в природе и что странный случай, происшедший с доктором Левантом, не имеет никакого отношения к перемещению материи, а может быть объяснен законами классической термодинамики.

Нам пришлось отказаться от уютного кирпичного домика на Манхэттене, института Ферми и еженедельных-семинаров в Колумбийке и перебраться на север штата, в маленький колледж, где отец стал представлять в своем лице одну треть всего преподавательского состава факультета физики.

Он ненавидел свою работу, но она оставляла много свободного времени. Каждое утро и каждый вечер он запирался в своем кабинете, стараясь найти, где же любимая термодинамика подвела его.

Мать бросила отца меньше чем через год, а я ушел из дома как только стал достаточно взрослым, чтобы сдать экзамены на Укротителя.

Мне исполнилось девятнадцать через три дня после того, как я окончил Гимназию (в 2042 году мы вернулись назад в Швейцарию) и в то же утро я стоял первым в очереди в бюро по трудоустройству АВР в Женеве. Тесты заняли два дня, и я, конечно, прошел.

Я вернулся домой, сообщил отцу, что меня приняли, а он запретил мне учиться. Это были последние слова, которые я слышал от него. Больше я даже ни разу не видел его лица до самых похорон, девять лет спустя.