Он быстро измельчил кристаллы до порошка, затем несколько раз плюнул в ступку и перемешал полученную смесь гладкой деревянной палочкой, приготовив тем самым густую пасту.
– Пошли, – наконец, сказал он, взяв тяжелую ступку и направившись к лестнице.
Я бесшумно последовала за ним. Моя часть работы была выполнена, и остальное теперь зависело от моего друга.
В первой комнате на верхнем этаже, на голом деревянном полу было устроено ложе из лохмотьев и там, лёжа, свернувшись клубком поверх лохмотьев, стонала маленькая тёмная фигура. Окна верхнего этажа не были заколочены, так что я смогла различить округлое тело существа и длинные, тщедушные конечности. Стоя на коленях близ убогого ложа, находилось второе существо и, когда мы вошли в комнату, его безобразное, сдавленное лицо посмотрело на нас с надеждой. Я одарила его улыбкой и указала на ступку в руках Реми, и он что-то нежно пробормотал своей супруге, которая ответила тем же. У меня не было ни малейшего понятия о чём они говорили, поскольку я не знала языка буги, но большого труда не требовалось, чтобы догадаться, что он утешал её.
Реми преклонил колени рядом с ложе, а я встала позади него, так чтобы смогла наблюдать и не стоять на пути. Он поставил каменную ступку на пол и пробурчал что-то буги на их собственном языке. Затем он начал аккуратно менять положение буги-женщины, пока она не легла на спину, явив нам свой оголённый вздутый живот. Буги живут на болотах – на что и намекает их название – и обычно они покрыты грязью. Женщина была на редкость чистой, и я задалась вопросом "а не сделал ли это Реми при подготовке к процедуре".
Френ, буги-мужчина, передвинулся ближе и заключил одну маленькую ладошку своей супруги в обе свои руки. Его большие глаза были наполнены любовью, но это не помогло скрыть страха, который я видела на его лице. Мне хотелось сказать ему, что всё будет хорошо, но он не смог бы понять меня. Да и я не была уверена, всё ли будет хорошо. По словам Реми, роды у буги обычно проходят легко, но беременность Мол была очень сложной. После нескольких месяцев болезни, она была очень слабой, и ребёнок отказывался появляться на свет. Беременность буги протекает не так как человеческая, когда ребёнок появляется через девять месяцев. Если мать была больна или слаба, тело не позволяло родовой деятельности начинаться. Если ребёнок не появлялся, оба, мать и ребёнок, умирали.
Я наблюдала за тем, как Реми заботливыми руками начал растирать пасту по объёмному животу Мол. Она застыла и издала вялый, хныкающий звук, потому как её живот был таким раздувшимся и чувствительным, что даже самое лёгкое касание причиняло боль. Находясь близ неё, я смогла ощутить её боль и страх, и во мне пробудилось уже хорошо знакомое стремление: необходимость подойти к ней и попытаться забрать боль. Но я доверяла Реми, и прямо сейчас он был самым наилучшим шансом для Мол пройти через это. Я всего-навсего сжала руки в кулаки и наблюдала.
Он закончил накладывать густую пасту и отставил ступку в сторону. Затем он раскинул свои длинные руки поперёк живота Мол и оказал наименьшее давление на выпуклость, которой был пока ещё её не рождённый малыш. Он завёл песнопение на языке троллей, и я смогла уловить лишь несколько слов, но мне и их было достаточно, чтобы понять, что он молился. Тролли глубоко веровали в своего бога, и они смешивали молитву со своей магией во всём, чтобы они не делали. Я насмотрелась способностей Реми с тем, чтобы иметь огромнейшее уважение к его вере и его магии.
Вскоре паста высохла до состояния хрупкой оболочки, и я заметила, что Мол, должно быть, теперь испытывала меньше боли, и была способна вынести вес рук Реми. "Неужели это работало?"
Крик Мол заставил приподняться волоски на моей шее. Я упала на колени рядом с Реми, когда живот Мол начал бешено сокращаться, из-за чего всё её тело стало сотрясаться.
– Что не так?
– Это нормально, – ответил он, одёрнув руки от буги. – Ребёнок на подходе.
– На подходе? – переспросила я еле слышно.
Мол выглядела так, словно её разорвёт на части изнутри, а не вот-вот родит. Но опять же, у меня не было вообще никакого представления о том, что было нормальным для родов у буги. Как и большинство Существ, буги были скрытными и сторонились людей. То, что мне было разрешено остаться здесь и стать свидетелем этого события, было знаком их признательности и уважения. Слёзы наполнили мои глаза, и я наблюдала за тем, как природа берёт своё, и тело Мол находит в себе необходимые силы произвести на свет её малыша.
Френ оказался рядом, чтобы принять новорожденного, когда тот появился. Слегка смуглое тельце было невероятно крошечным и кукольным, и оно не издало ни единого звука, когда отец, как в колыбели, укачивал его в своих руках. Френ не сводил глаз со своего новорожденного малыша и пробежался пальцами по лицу младенца, как будто не мог уверовать в то, что он был настоящим.
– Разве ребёнок не должен плакать? – прошептала я Реми, стараясь не беспокоить буги.
Френ ворковал с малышом, а Мол лежала на ложе, прикрыв глаза, она была чересчур истощена, что даже не могла взглянуть на своего ребёнка.
Реми кивнул, его лицо было мрачным.
Вот тогда-то я и почувствовала это: знакомое тянущее ощущение подталкивало меня прямиком к малышу, подобно тяги металла к магниту. Я тихо, потрясённо выговорила:
– Он болен, очень болен...
Первые леденящие щупальца смерти скользнули по моей коже, и я поняла, что мы опоздали. Если бы только я добралась сюда чуть раньше.
Я сдернула с себя пальто.
– Дай мне его! Поскорее – времени мало.
Я уже могла почувствовать, как утекает новая жизнь.
Реми потянулся к ребёнку, но Френ покачал головой, прижав крошечное тельце к груди. Яростно пробурчав, Реми вновь наклонился вперёд. Что бы он ни сказал буги, это сработало, поскольку Френ передал ему новорожденного. Я раскрыла руки, и Реми вложил голенькое, морщинистое, маленькое тельце в них. Оно было не больше, чем котёнок неделю от роду, и как только я коснулась его, то почувствовала едва уловимое биение сердца и холод, уже осевший в миниатюрных конечностях.
– Постарайся продержаться, малыш, – пробормотала я, когда притянула его к своей собственной груди и накрыла его руками.
Затем я обратилась внутрь самой себя и позволила стене опуститься.
Это было схоже с открытием двери печи. Жар вспыхнул в моей груди и загрохотал в моих венах, подобно разряду, следовавшему вскоре после запала. Мне не надо было говорить своей силе куда следовать, она всегда это знала. Моё тело загудело как провод под током, когда потоки энергии потекли вдоль нервных окончаний в сторону моих рук и груди, в сторону всех тех частей тела, которые соприкасались с умирающим созданием.
Обычно я высвобождаю силу контролируемым потоком, позволяя ей мягко изливаться в поиске источника травмы или болезни. Она настолько мощная, настолько интенсивная, что я беспокоюсь о том, как бы это не шокировало моих пациентов и не убило их наповал. Но когда тело отключается и готовиться умереть, иногда встряска всей системы – это единственное что может ему помочь. По сути, это похоже на плоские электроды дефибриллятора, которые используют в пунктах неотложной помощи, только за тем исключением, что мои работают над всем телом вместе взятом, а не только с сердцем. Это единственный известный мне способ описать процесс; к моему дару не прикладывалась точная инструкция по эксплуатации.
Жар наполнял мои руки до тех пор, пока они не стали излучать слабое, белое свечение. Жар припекал всё горячее и горячее, вплоть до того момента, когда это стало ощущаться так, словно я схватилась за раскалённую металлическую трубу, но я не остановилась. Я прикусила губу, чтобы удержаться от вскрикивания, и упорно продолжала в ожидании роста силы до нужной интенсивности, прежде чем высвободила её.
Сила вырвалась из моих рук, вливаясь в крошечное тельце. Я чувствовала, как она бежит по моим венам и костям, и лавирует сквозь ткани, насыщая каждую клеточку, как весенний шторм насыщает землю. Моя сила это продолжение меня, так что я чувствовала, как она навивалась вокруг угасавшего сердца, пульсируя и нарастая. С каждым ударом, она посылала резкий толчок энергии сквозь сердце, заставляя маленькое создание сильно содрогаться и корчиться до тех пор, пока оно вновь не затихало. Я посылала волну энергии за волной в тельце, молясь, чтобы какая-то из них стала той самой, что исправит повреждённое сердце.