Силверхилл сформировал и меня тоже, и я была уверена в том, что печальные обстоятельства прошлого, о которых мама отказывалась говорить, необходимо прояснить. Честно говоря, мне хотелось посетить Силверхилл не только ради бедняжки Фрици – Арвиллы, и я не дам Джулии Горэм запугать меня, как она, по-видимому, запугала маму. Мне надо узнать правду о себе самой – а противостоять ударам я умею. Так что пусть себе пускает в ход наихудшие свои приемы.

– А в вас много от вашей бабки, как я погляжу! – сказал мне прямо в ухо Элден Салуэй.

Я удивленно взглянула на него и заметила, как улыбка снова стянула в узелок его губы. Он явно получал удовольствие, наблюдая, как я несчастна. "Как странно он улыбается, – подумала я, – вместо того чтобы растянуть губы, он поджимает их, корча какую-то гримасу". У него был рот мыслящего отзывчивого человека, но он то и дело поджимал губы, отчего лицо становилось совсем непривлекательным.

– Что вам известно обо мне? – спросила я требовательным тоном. – Как вы можете говорить такие вещи?

– Всегда наготове кинуться в драку! – отозвался он. – И подбородок у вас очень похож на подбородок старой миссис Джулии, и глаза похожи. По правде говоря, интересная может выйти штука, если вы заявитесь в Силверхилл. Может, хорошая встряска – это как раз то самое, в чем нуждаются все его обитатели, включая и вашего кузена Джеральда. А то привыкли послушно сидеть и позволять миссис Джулии командовать, как им дышать. Это относится ко всем, кроме меня.

– А какие они? Какие они на самом деле? – спросила я.

Он хмыкнул.

– Приедете – сами увидите, только не говорите миссис Джулии, что я это сказал. А вот и сам дом – взгляните, если хотите. Отсюда его видно лучше всего.

Я быстро повернула голову и выглянула из окна. Мы ехали по дороге с умеренной скоростью; впереди торжественно двигался черный лимузин, огибавший берег озера, или пруда, как его называют в Нью-Хемпшире.

По ту сторону синей глади, отражавшей яркое июньское небо, полого поднимались зеленые лужайки, достигавшие с обеих сторон кромки густого леса. На ровной поверхности холма стоял дом – серый призрак дома, окаймленный серебряными березами. Отсюда и название: силвер – серебро, хилл – холм, Серебряный Холм. Позади возвышалась гора Абенаки, казавшаяся на расстоянии сине-голубой. Она служила весьма подходящим величественным театральным «задником» дома.

С этой точки можно было получить лишь самое беглое представление о бескрайних пространствах, покрытых лужайками и деревьями, и о странной «гибридной» архитектуре дома, но все это, увиденное в реальности, пробудило к жизни давным-давно запечатлевшуюся в моем мозгу картину. Рассказы матери подготовили меня к тому, чего следовало ожидать. Центральное здание с готическими башнями устремлялось вверх, увенчиваясь мансардами со слуховыми окнами, и все оно было исполнено надежного, прочного достоинства. Именно таким его построил в свое время отец дедушки, Зебидиа Горэма. Я знала о существовании внутри здания странной стены, возникшей в результате еще более давнего раздора в семье. Я также знала, что Зебидиа, или Диа, как его называли близкие, – человек импульсивный, чуждый почтения к традициям, много странствовавший по свету, – пристроил сзади, по обеим сторонам здания, двухэтажные флигели, словно рассчитывая, что они – мысленно оторвут от земли более старое, солидное сооружение.

Выросший в результате всего этого архитектурный гибрид поначалу находили ужасным, но в конце концов Силверхилл приобрел некое гармоничное единство. Он был самим собой, ни на что не похожим и теперь воспринимался людьми как нечто естественное. Именно таким он всегда рисовался и моему юному воображению. Ни безобразный, ни красивый, серебряный дом, окруженный серебряными березами и все еще служащий жилищем женщины, когда-то славившейся сказочной красотой, а ныне самодержавно управляющей своим поместьем, никогда не покидая его пределы. Я спрашивала себя, почему при виде этого здания я не испытала восторга, ощущения встречи с чем-то родным, – ничего, кроме смутного страха. Сколь многого мне надо было бояться, я, конечно, еще не могла знать в тот момент.

Вероятно, я испустила глубокий вздох и привлекла тем самым внимание Элдена Салуэя. Он, должно быть, истолковал его как выражение восхищения и в знак согласия кивнул.

– Подождите, вы еще увидите сад, – сказал он. – Увидите, во что я превратил сад там, позади здания. – В его голосе прозвучали нотки, рассеивавшие всякие сомнения насчет причин, побудивших его провести всю жизнь в Силверхилле. Он любит это место, так же как в свое время любила его моя мама. Почему-то я сомневалась, что когда-нибудь смогу полюбить его и я.

– Дедушка Диа построил, кроме того, и оранжерею, правда? – спросила я. – Со стеклянным сводом и…

На этот раз мой собеседник хмыкнул громче и с явным неудовольствием.

– Была бы на то моя воля, – проворчал он, – я бы снес к черту эту уродину. Арвилла сама превращается в какой-то оранжерейный цветок, постоянно выхаживая всю эту вредную растительность.

Без какой-либо видимой причины я ощутила неприятный внутренний холодок, словно в этих словах для меня было заключено нечто пугающее и угрожающее. Умом я не могла осознать, что это такое, но какая-то внутренняя частица моего существа знала, о чем речь, и испытывала страх.

– Сейчас мы въезжаем в город, – произнес мой сосед. – По этой дороге от Шелбидо Силверхилла всего пятнадцать минут езды. В Нью-Хемпшире вы мигом оказываетесь в сельской местности. Мы поедем прямо на кладбище.

Старые улицы, по которым мы ехали, с нависающими над ними ветвями дубов и кленов, казались мне знакомыми. Мне показалось, что я узнаю также и деревенский луг со зданием суда на одном конце и белой церковью со шпилем – напротив него. Наверное, все это отложилось где-то глубоко в моей памяти, когда я слушала ностальгические рассказы мамы.

– Так что же, на кладбище так никого и не будет? – повторила я свой вопрос, чувствуя, как сжимается сердце от близости предстоящей процедуры.

– Ваша бабушка послала своего священника, доктора Уорта. Больше не будет никого.

– Но в таком случае она могла бы по крайней мере послать его в аэропорт, – резко заметила я. – Или, если не его, то своего адвоката или семейного врача.

Из глотки Элдена Салуэля снова вырвался странный, похожий на рычание смех.

– Вы хотите сказать – вместо меня? А может, вы думаете, я мог бы для такого случая приодеться? Но вы должны помнить: мы все повинуемся приказам. Замысел состоит в том, чтобы оскорбить вас, обидеть и заставить как можно скорее убраться восвояси. Они хотят дать вам понять, как мало дела обитателям Силверхилла до вашей матери и до ее дочери. Доктор Мартин, знаете ли, живет в доме, а, впрочем, может, вам это и неизвестно. Не никто не посмел ничего ему сказать. Как можно было пойти на это после того, как миссис Джулия отдала распоряжение?

Он – единственный человек, который мог бы отважиться и начать рассуждать о принципах, семейном долге и всяких таких вещах. Доктор Уэйн Мартин – единственный человек, с которым старая миссис Джулия не станет ссориться, потому что она в нем нуждается. Он может в любую минуту забрать своего сына и покинуть дом. Или же может сказать: "Никаких снотворных таблеток вам больше не будет. Они вообще вам ни к чему". На самом же деле она в них нуждается – ведь мозги у нее непрерывно крутятся со скоростью девяносто миль в час, словно она молодая девушка на балу. Вот уж кто никогда не чувствовал, что значит возраст! Но с Уэйном она сладить не может. Это – холодный мрамор, а не человек, когда он того хочет. Одно непонятно: почему он вообще остается в доме?

– Мне хотелось бы с ним встретиться, – сказала я. – Хотелось бы повидаться хоть с одним человеком, у которого хватает мужества противостоять бабушке.

– О! Чего-чего, а мужества у него хватает. И кроме всего прочего, он – лучший врач в здешних местах. Это очень удобно, когда приходится иметь дело с Арвиллой. Некоторые поговаривают, мол, ему во что бы то ни стало надо быть хорошим врачом, чтобы возместить ущерб, причиненный его папашей. Старый доктор Мартин умер, но среди старожилов мало найдется таких, кто помянул бы его добрым словом. Ну все. Приехали.