– Мне было бы очень трудно определить, – помолчав, ответил он, – что в твоих обстоятельствах может иметь отношение ко мне. Тебе, как и мне, превосходно известно, в силу каких причин я не могу взяться за это дело.

Мария, казалось, оценивала его решимость.

– В силу тех же самых причин, – наконец возразила она, – у тебя нет выбора.

Раздражение овладело Пэйджитом.

– Ты не можешь…

– Совсем нет выбора, – прервала она его. – Раз уж ты все так прекрасно знаешь.

В голосе ее вновь сквозила ирония:

– В конце концов, нас связывает нечто очень важное.

Усилием воли Пэйджит сохранил самообладание. Более мягким тоном уточнил:

– Карло, ты имеешь в виду.

Она отвела взгляд:

– Причину можешь выбрать любую, Крис. Ту, которая тебе больше по душе. Но только сделай это.

– Черт тебя побери, – взорвался Пэйджит. – Подумай. Подумай хотя бы раз о нем. Даже если тебя выпустят завтра, о смерти Ренсома не забудут и через месяц. И первое, о чем в подобной ситуации ты и я должны позаботиться, – оградить жизнь Карло от всего этого. Сюжетик "Мария и Крис снова вместе" на все лады будут подавать телевизионщики. Ты просишь не только сделать кое-что для тебя. Ты просишь, чтобы я поставил на нон жизнь Карло – ведь после этого мир для него станет совершенно иным. Мария пристально посмотрела на него:

– Почему ты уверен, что я не думаю о Карло?

– Потому что ты не способна на это.

– С какой готовностью ты предполагаешь во мне самое скверное!

– Вряд ли это в силу моей природной склонности. Я, Мария, пришел к этому традиционным путем – ты приучила.

Ее взгляд стал непроницаемым – как будто она подавила в себе все чувства.

– Пусть будет по-твоему. И я, как ты всегда считал, бесчувственная сука. Заставляю тебя ввергать нашего сына в ад публичного скандала из боязни: минимум – суда, максимум – пожизненного заключения. Потому что знаю: ты все сделаешь, чтобы Карло не оказался сыном матери-убийцы.

Пэйджит посмотрел ей в глаза.

– Но почему? – мягко спросил он. – Почему ты заставляешь меня делать это? Объясни.

– Потому что знаю: ты сделаешь все, чтобы выиграть дело, все, что найдешь нужным. – В голосе было спокойствие и горечь. – Разве не каждый клиент хочет того же?

Пэйджит непроизвольно взглянул на царапины, избороздившие ее шею, и уставился в стол.

– Нет, – наконец сказал он, – за этим что-то скрывается. Мне нужно знать: что на самом деле происходит.

Несколько минут Мария молчала. Пэйджит не знал, обдумывает ли она его слова или погружена в собственные мысли. Но вот она выпрямилась и тоже посмотрела ему в глаза.

– А на самом деле происходит то, – жестко проговорила она, – что Марк Ренсом оказался извращенцем и свиньей и в момент, когда я убила его, он вполне это заслужил. Или, как я осторожно сказала полиции, – "в момент, когда пистолет выстрелил".

– Полиции, – повторил Пэйджит. – Почему ты перестала отвечать на вопросы Монка?

– Потому что я устала, почти в шоке. Потому что убила человека, пусть к тому был серьезный повод. Ты и представить себе не можешь, что за ощущение, когда еще не веришь, а уже напуган до смерти, – ничто и никогда не сравнится с этим. – Она помолчала. – Впервые в жизни я не справилась с собой, в этом вся суть. Думаю, у меня была достаточно веская причина.

– По этой причине можно было не говорить с ними вообще или, во всяком случае, сегодня вечером. Но раз уж ты начала…

– Я хотела убедить их, неужели непонятно? Хотела сразу покончить со всем – выйти из этого здания без твоей либо чьей-нибудь еще помощи. – Она остановилась, выдохнула, опустила голову. – Он своими вопросами сбил меня с толку. Я не могла точно все вспомнить, не могла уследить за ходом его мыслей. Боялась ошибиться.

– Как может правда, – спокойно спросил Пэйджит, – быть ошибкой?

– Не знаю. – Мария встряхнула головой, как бы пытаясь прояснить мысли. – Ты все воспринимаешь, как герои одного романа Кафки. Как и они, все, что сказано, сделано или не сделано, что не удалось точно вспомнить, все готов толковать превратно. Эта кассета… – Она провела по лицу пальцами. – У меня был срыв. Я просто вынуждена была прервать разговор, и это все.

Пэйджит скрестил руки на груди.

– Ты в состоянии сейчас все рассказать мне? Монк мало что прояснил, мы поговорили с ним на ходу, у лифта.

Мария внимательно посмотрела на него:

– Значит, ты берешься за это дело?

Она снова казалась неуверенной – как всякий человек, потерпевший жизненное крушение, не верила в удачу.

– Я согласен лишь выяснить, как это дело представляется окружному прокурору. Для этого мне надо точно знать, что ты рассказала им.

Мария кивнула:

– Хорошо.

Она, кажется, приходила в себя. Заговорила монотонно – повторила жалобный рассказ о погибшей актрисе, о развратном уик-энде в Палм-Спрингс, о тайной жизни известного сенатора, о знаменитом писателе, оказавшемся извращенцем, об отвратительной попытке изнасилования, о пистолетном выстреле, о расплывающемся кровавом пятне – как будто диктовала по написанному. Час прошел, прежде чем она закончила, и Пэйджит почувствовал себя совершенно изнуренным.

Он молчал, стараясь удержать мысли в нужном русле. Его постоянно отвлекало воспоминание о дне гибели Джеймса Кольта. Пэйджит не раз рассказывал Карло о том дне. Он получал деньги по чеку и услышал эту новость от кассирши – и слезы текли по ее лицу, когда она пересчитывала деньги. Он отогнал воспоминание.

– Теперь я знаю все. А что знает полиция?

Во взгляде Марии было недоумение – он не спросил о самой сути происшедшего.

– Да, все, что я рассказала им, знаешь и ты.

Он посмотрел на нее:

– А не закончить ли тебе с Монком – ведь ты отдохнула?

– Нет. – Ее голос был ясен и холоден. – Как ты помнишь, я была юристом. Мои слова, записанные на пленку, станут уликой в суде – мои ошибки, оговорки и прочее. Я хочу, чтобы ты говорил вместо меня. Убеди их, сделай так, чтобы суда не было.

Глаза Пэйджита встретились с ее глазами. Пусть знает, подумал он, что я слежу за выражением ее лица.

– Как насчет испытаний на детекторе лжи? Это не принято, но они, вероятно, захотят проверить тебя, чтобы подстраховаться, если будет прекращено дело.

– Я не верю в это. – Ее взгляд остался твердым. – Не верю, что вину можно измерить.

– Мы могли бы проделать тест в моем офисе. Не понравится результат, прокурор никогда о нем не узнает.

– Нет, – повторила она. – Он оскорбил меня, я его убила. Об этом я им сказала. Единственный вопрос, который стоит перед ними, – степень моей вины. Мне нужно, чтобы ты убедил их, что ответ у них уже есть.

Пэйджит смотрел на нее. Минуту или больше, надеясь подействовать на нее своим молчанием. Она не сказала ни слова.

– Расскажи мне о медэксперте, – попросил он наконец. – Обо всем, что она делала.

Сосредоточенно прищурив глаза, Мария рассказала все. Когда закончила, он спросил:

– Там были следы пороха?

– Где?

– На рубашке Ренсома.

Мария откинулась на спинку стула.

– Это существенно?

– Пока не знаю.

Она испытующе посмотрела на него:

– Они ведь скажут тебе, верно?

Вопрос повис в воздухе. Пэйджит не спешил с ответом.

– Надеюсь на это, – наконец проговорил он. – Но думаю, лучше самому пойти узнать у них.

– Они могут быть еще здесь?

– Ради такого дела – конечно. Сам окружной прокурор, должно быть, здесь. – Пэйджит встал. – Они, как ты знаешь, терпеть не могут подобные случаи. Из ста случаев, в которых им приходится разбираться, девяносто девять никого совершенно не волнуют. Но всегда открывается уйма обстоятельств, из-за которых дело, подобное этому, дело с известными людьми, заканчивается для них плачевно.

– Что это означает для меня?

– Прежде всего для следователя – политику. Посуди сама: убит лауреат Пулитцеровской премии, обвиняемый в покушении на изнасилование известной тележурналистки, которая и застрелила его. Подобное дело любой избиратель никак не оставит без внимания, если он, конечно, не из тех, кто вообще ни на что не реагирует, причем не будет играть роли, какие там выявляются обстоятельства и что делает прокурор. А это значит – разбираться они будут скрупулезно и дело завершится очень не скоро. – Казалось, слова Пэйджита убили ее, в ее глазах он увидел ужас грядущих дней – недель? – мучительнейшей неопределенности. Не будь некоторых обстоятельств, Пэйджит проникся бы состраданием к ее бедственному положению. – Что, – продолжал он, – снова приводит нас к Карло.