Отметив про себя, что в делегации «молодежки» набралось слишком много девиц, и испытав при этом знакомое чувство досады, которое всякий раз возникало у него, когда он замечал, что им интересуются не как поэтом и журналистом, а только как спортсменом (обладателем сверхподвижного двухметрового костяка и группой сильно развитых ножных и плечевых мышц), Курганов тем не менее гостеприимно разместил соседей в чужом кабинете и обвел всех вопросительным взглядом, как бы молча спрашивая — чем могу служить?

— Да вот, зашли познакомиться, — заулыбался заведующий спортивным отделом «молодежки» — энергичный, подвижной паренек с короткой прической, делавшей его похожим на енота. — Как-никак Олег Курганов, знаменитость, и вдруг совсем рядом…

Девицы, сидевшие на диване, дружно захихикали.

— Да уж какая там знаменитость, — смущенно махнул рукой Олег, — все в прошлом…

— В прошлом? — нахмурился «енот», как бы заранее обижаясь на Курганова за то, что тот сообщает ему о себе какие-то неправильные сведения. — А кто Таганский подъем в этом году с лучшим временем рванул?

— Ну это так, — улыбнулся Олег, — по старой памяти…

— А это правда, что вы в Африку едете? — подала голос с дивана одна из девиц.

— Пока ничего не известно, — неопределенно развел Курганов руками, как бы давая понять, что его отъезд в Африку — редакционная тайна, а редакционные тайны, как это, очевидно, известно всем присутствующим, не открываются просто так.

Поговорив еще несколько минут о всяких пустяках и договорившись, что в ближайшее время Олег выступит перед общим собранием всего коллектива молодежной газеты с рассказом о своем спортивном пути, гости стали прощаться.

— Между прочим, — сказал уже с порога «енот» — заведующий спортивным отделом, — вами очень интересуется наш главный редактор. Просил зайти, когда будет свободное время.

В те времена, когда это приглашение последовало, проблема определения своего будущего еще не стояла остро перед Кургановым. Поэтому с визитом он особенно не торопился. Но встреча с главным редактором неожиданно произошла сама по себе — ночью.

Олег спускался в типографию, главный редактор «молодежки», очевидно, шел в ночной буфет.

— Вы Курганов? — спросил он, останавливаясь на площадке и протягивая Олегу руку.

— Да, Курганов, — Олег пожал протянутую руку.

— Много слышал о вас. Зашли бы как-нибудь… Посидели бы, поговорили…

— Спасибо. Обязательно зайду.

И тут произошло то, о чем Курганов потом в течение многих лет не мог вспомнить без улыбки, а иногда даже и без смеха.

Воровато оглянувшись, шеф «молодежки» вдруг приблизился к Олегу вплотную, подмигнул ему одним глазом и зашептал:

— А то переходил бы прямо к нам на работу, а? Чего ты в этой скучище сидишь?

Он снова оглянулся и еще ближе придвинулся к Олегу.

— Этот черт, — он назвал фамилию начальника кургановского отдела, — всю душу из тебя вытащит, я его как облупленного знаю. Он святее самого папы римского хочет быть… А ты же поэт, я знаю. Я о тебе все справки навел, не беспокойся…

— А я не беспокоюсь, — улыбнулся Олег.

— Я все твои фельетоны в Великих Луках прочитал, ты нам подходишь… Конечно, сразу Африку я тебе не обещаю, но печататься будешь от души. Сколько напишешь, столько и напечатаем, а?

И, услышав, что кто-то вышел на лестницу, главный еще раз подмигнул Курганову и быстрым шагом начал подниматься вверх.

Свидание это на лестничной площадке не прошло для Олега бесследно. В те дни, когда под влиянием сразу всех вместе взятых причин и обстоятельств недовольство своим положением и самим собой достигло предела, Курганов твердо решился идти на второй этаж.

Оставалась последняя нить — то утро в Великих Луках, когда он впервые узнал, что им, практикантом, заинтересовались в Москве, в центральной газете. И те улыбки членов редколлегии, когда он вошел в конференц-зал редакции и ему торжественно сообщили, что его, Олега Курганова, еще не окончившего университет студента пятого курса, еще даже не получившего диплом выпускника, редакционная коллегия рекомендует в будущем на заграничную работу — собственным корреспондентом в одну из экваториальных африканских стран, улучай помог оборвать и эту, последнюю нить.

Однажды начальник кургановского отдела, вернувшись из командировки, созвал всех сотрудников отдела к себе в кабинет.

— Вы, наверное, помните, — сказал начальник отдела, как всегда навалившись всем телом на свой письменный стол, — что приблизительно месяц назад из Куйбышева к нам по почте пришел фельетон некоего Иванова… Речь шла о старике птичнике, который воровал у колхозных кур яйца, а правлению колхоза объяснял, что яйца-де уносит ястреб… Этот фельетон заинтересовал меня, я выехал на место, проверил факты, все подтвердилось. Разобрался я и с автором фельетона, он оказался сотрудником областного управления сельского хозяйства. Человек несомненно способный, никаких компрометирующих данных на него нет, — одним словом, фельетон будем печатать… Я немного подработал текст, в свете последнего постановления редколлегии. Сейчас дадут по телефону Куйбышев, я буду читать автору окончательный вариант, а заодно послушаете его и вы, чтобы быть в курсе тех требований, которые предъявляет сейчас к подобного рода материалам редакционная коллегия. А потом все вместе мы обсудим фельетон и наметим кое-какие планы на будущее.

Зазвонил телефон. Давали Куйбышев.

— Алло, товарищ Иванов? Это из Москвы, из редакции, по поводу вашего фельетона… Да, да, собираемся печатать. В самое ближайшее время… Теперь вот какой вопрос. Ваш текст мы тут всем отделом довели до необходимых кондиций, чтобы, как говорится, и посмеяться можно было, и в то же время серьезно задуматься, сделать выводы… Что, что? Заранее согласны?.. Нет, товарищ Иванов, это делается совсем не так. Сейчас я прочту вам по телефону текст вашего фельетона… Не беспокойтесь, все время разговора оплачивает редакция. Можете делать любые замечания, мы их обязательно учтем… Итак, начнем с заголовка. Ваш заголовок нам не очень понравился, мы его сняли. Теперь у вашего фельетона будет такой заголовок: «Золотое яичко»…

И начальник отдела обвел своих сотрудников торжествующим взглядом — каков заголовок, а?

— Алло, товарищ Иванов, ну как, нравится заголовок?.. Ну, вот и прекрасно!.. Итак, заголовок — «Золотое яичко»… Теперь слушайте текст, тут я вначале немного от себя добавил… Начинаю читать: «Есть такая русская сказка о деде и бабе, у которых была курочка-ряба… Вот однажды снесла курочка яичко…»

«Да, товарищ Иванов, — подумал про себя Курганов, — жалко мне тебя… Незавидная у тебя доля, как у автора будущего фельетона… Неужели и в мои материалы будут вписывать подобное?.. Ведь сказок еще много осталось — о рыбаке и рыбке, например, о золотом петушке, о попе и о его сотруднике Балде…»

— «…дед бил-бил, не разбил, баба била-била, не разбила…» — сладко журчал голос начальника отдела.

«Неужели все эти люди, — думал Курганов, глядя на сосредоточенные, постные лица работников отдела, — могут серьезно слушать всю эту галиматью?.. Ведь за стенами редакции лежит огромный человеческий мир с его проблемами, страстями, сложностями, тревогами, радостями, заботами, с его неразрешимыми драмами и непримиримыми противоречиями… И неужели, зная об этом мире, можно тратить свое время на то, что сейчас происходит в этой комнате? Неужели можно отдавать место на страницах большой, солидной газеты для обличений какого-то вороватого деда, которого надо просто заставить возместить стоимость того, что он украл, если это, конечно, возможно…»

А начальник отдела, войдя в роль, изображал из себя то деда, то бабу, то курочку-рябу, то хищного ястреба, повадившегося каждый день воровать яйца с колхозной птицефермы, заведующим которой был злополучный дед. Все реплики героев фельетона начальник отдела читал с выражением, помогая себе движениями головы и свободной от телефонной трубки рукой, закатывал глаза, подолгу молча смотрел в потолок в тех самых местах, где наглое поведение деда-ворюги переходило всякие границы. Особенно хорошо удавалось начальнику отдела передавать свободной от телефонной трубки рукой полет ястреба, когда тот, отяжелев от куриной крови и насытившись вдоволь желтками и белками, лениво улетал с птицефермы в родное гнездо.

«А ведь он мог быть, наверное, неплохим актером, — думал Олег, глядя на своего раскрасневшегося и посвежевшего от пережитых за всех героев фельетона чувств начальника. — Мог бы волновать зрителей с подмостков сцены… Может быть, я напрасно осуждаю его? Может быть, я вообще чего-то не понимаю в работе этой «взрослой» редакции? Может быть, я еще слишком молод для нее?»

Между тем начальник отдела, закончив читать вписанное своей собственной рукой в фельетон товарища Иванова художественное начало и перейдя к изложению деловой части (сколько всего было украдено яиц, да во что это обошлось колхозу, да как поднялась себестоимость яиц вообще по всему областному управлению — эти строки уж наверняка принадлежали самому товарищу Иванову), забубнил в трубку какие-то цифры, термины и названия куриных болезней, оживившись только один раз, когда была названа сумма, за которую вышедший на пенсию дед — заведующий птицефермой — купил новый дом собственному сыну.

— «И вот мы вправе задать вопрос, — снова возвысил голос начальник отдела, заканчивая чтение фельетона, — до каких же пор будут терпеть такое положение руководители колхоза и района. Пора, давно уже пора покончить с подобного рода явлениями раз и навсегда!»

Он устало переложил телефонную трубку из одной руки в другую и с видом человека, сделавшего трудную, но полезную работу, оглядел своих сотрудников.