– И чего она все время к ней ходит? – удивляется Барбара Беррилл. – Чудно все-таки: мало того, что родня живет рядом, на той же улице, ее вдобавок то и дело навещают?

А я почему-то мысленно вижу ящик, в котором некогда лежал набор для крокета. Следом всплывает еще одно воспоминание, давно уже не дававшее мне покоя, только я этого не сознавал: ржавые крокетные воротца, едва видные в густой высокой траве, разросшейся на лужайке позади дома Китовой тети. Да, тетя Ди наверняка тоже причастна ко всей этой истории.

Мать Кита почти сразу появляется в дверях. На руке у нее опять корзина для покупок.

Что-то щекочет мне кожу, я оборачиваюсь. Завиток девичьих волос касается моего плеча. Припав рядышком к земле, Барбара тоже ведет наблюдение.

– Всегда-то она все покупает для миссис Трейси, – бормочет она себе под нос.

С нарастающим отчаянием я смотрю вслед матери Кита, которая неторопливым шагом уходит по улице вдаль, на закат. Мне нужно бы бежать за ней, последить из-за угла, войдет она в тоннель или нет, а потом, домчавшись до темного жерла, посмотреть, куда свернет, пройдя тоннель до конца… Но как мне это сделать, если я сам под слежкой?

– Чудно все-таки, – задумчиво роняет Барбара Беррилл. – Зачем идти за покупками вечером, когда все магазины закрыты?

– Так она же немецкая шпионка, – объясняю я.

Нет-нет, этих слов я не произношу. Или все же произношу? Они стучат в моей голове, рвутся наружу, чтобы насмешливая улыбка навсегда слетела с лица огорошенной Барбары. Но на самом деле я этих слов не произношу. Кажется, нет.

Барбара Беррилл смотрит на меня и опять расплывается в улыбке. Значит, этих слов я все-таки не произнес. Правда, улыбается она уже не насмешливо, а заговорщически.

– Пошли за ней, посмотрим, куда она направилась! – шепотом предлагает Барбара.

– За ней?! – повторяю я, не веря своим ушам: ведь она только что вслух произнесла мое самое заветное желание. – Совсем очумела!

– Может, она что-нибудь покупает нелегально. С черного хода, как миссис Шелдон. Дидре своими глазами видела: когда лавка Хакнелла уже закрылась, миссис Шелдон что-то вынесла из задней двери.

Я чувствую себя уязвленным: подумать только, государственная измена, совершаемая матерью Кита, низводится до столь мелкого, ничтожного проступка!

– Еще чего! Нет, конечно, – презрительно бросаю я.

– Откуда ты знаешь?

Откуда я знаю? Знаю, и все тут! Ни к каким магазинам она не свернула. Она уже прошла тоннель и сейчас, склонившись к ящику, что-то туда кладет… И что-то оттуда вынимает – мелькает у меня мысль. Кладет, скажем, новую пачку сигарет, а вынимает несколько ломтиков ветчины, положенных в ящик кем-то из обитателей Закоулков?..

Может, всего лишь этим она и занимается? Ходит время от времени к Коппардам за пайковыми сигаретами, которых ни она, ни отец Кита не курят, а потом тихой сапой меняет их на горсточку продуктов? Такой вариант внезапно представляется более чем вероятным. Сердце у меня падает.

Я молчу, не осмеливаясь даже поднять глаза на Барбару. Но чувствую на себе ее внимательный взгляд; наверняка она опять насмешливо ухмыляется.

– А что, если она несет записочку дружку миссис Трейси? – понизив голос, роняет Барбара.

Вот тут уж я поворачиваюсь и ошарашенно уставляюсь на нее. У тети Ди дружок?! Что она несет! Разве у тетки вообще может быть дружок?

– А ты не знал? – шепчет Барбара. – Дидре видела, как она с ним целовалась. Во время затемнения. Дидре ходила с твоим братом по тоннелю и там их застукала.

Снова очередной подвох. Опять я посреди минного поля.

– Раньше он навещал миссис Трейси по ночам, когда все спали, – продолжает Барбара. – Только миссис Хардимент их засекла, решила, что он – вражеский лазутчик, и позвонила в полицию.

Ага, тогда-то и приехал на велосипеде полицейский, не спеша подкатил к дому тети Ди, слез…

– А потом стали уверять, будто у миссис Трейси были щели в светомаскировке. Враки, весь сыр-бор загорелся из-за лазутчика, только он на самом деле не лазутчик: Дидре сколько раз видела, как он входил в дом. Поэтому теперь с Милли приходится сидеть миссис Хейуард, пока миссис Трейси ночью, чтобы никто не видел, уходит из дому, но сейчас темнеет-то очень поздно.

Я чувствую на себе пристальный взгляд Барбары; ей интересно, как я отреагирую на все эти откровения. Я никак не реагирую. Внутренний голос мне подсказывает, что это любимые девчачьи разговоры, особенно характерные для девчонок вроде сестер Беррилл, которые теперь, когда отец ушел на фронт, совсем отбились от рук. Перед моими глазами всплывает фотография в серебряной рамке: тетя Ди с дядей Питером, у дяди Питера на нагрудном кармане кителя видны «крылышки». Коснувшись крепкой серебряной рамки, рассказанная Барбарой басня тут же бесследно лопается, как мыльный пузырь, разве только на пальцах слегка ощущается противный слизистый налет.

– А ты снова весь склизкий, – замечает Барбара. – Не знал, что ли, что у всех бывают дружки и подружки?

– Вот еще, конечно, знал.

Она хохочет, ее смеющееся лицо совсем рядом с моим. Я ощущаю под пальцами противный вязкий налет. Икс – это поцелуй. Пройдя тоннель, мать Кита кладет в секретный ящик поцелуй, который там потом найдет мистер Икс, дружок тети Ди…

– Да это только пока мистер Трейси служит в военно-воздушных силах. Дидре говорит, что теперь, когда все папы ушли на фронт, у очень многих дам завелись дружки.

– Барбара! – раздается вдруг голос миссис Беррилл. – Ты где? Если ровно через минуту не явишься домой…

– У мамы тоже есть дружок, – шепчет Барбара мне в самое ухо. – Дидре нашла его карточку в маминой сумке. Он уполномоченный по гражданской обороне.

– Барбара! Я второй раз повторять не стану!..

Барбара уже ползет под кустами прочь, ее кошелек волочится по земле. Вдруг она замирает и оборачивается ко мне. Явно хочет что-то сказать, но вдруг робеет.

– Моя самая-пресамая лучшая подруга – Розмари Уинтерс, у них миссис Колли учительница, – наконец сообщает она. – А ты, если хочешь, можешь стать моим просто лучшим другом.

После ее ухода я сижу как истукан в полном обалдении, а накатившая следом волна стыда лишает меня последних сил. Я предал Кита. Я впустил в наше тайное укрытие постороннего, и кого? Барбару Беррилл! Как наблюдатель я тоже не выполнил своих обязанностей. И вдобавок позволил себе слушать гнусные измышления про мать Кита – что она будто бы достает на черном рынке ветчину и сливочное масло, что она будто бы причастна к запретным и позорным делишкам, связанным с персями и дружками. Я позволил себе на миг усомниться в том, что она – немецкая шпионка.

А тем временем она, снова вынырнув из-за угла, направляется сюда… входит в калитку тети Ди… подойдя к дому, легонько стучит в окно гостиной. Тут же открывается входная дверь, на пороге стоит тетя Ди.

Мать Кита вручает ей корзину. Опять ходила за покупками для тети Ди. А магазины-то все закрыты.

Тетя Ди шарит в корзине. Ищет записку от своего дружка, которую принесла ей сестра…

Нет, на самом деле, конечно, ничего такого не происходит. Я вспоминаю дружелюбную, открытую улыбку тети Ди. Человек, который так улыбается, не способен что-то таить от окружающих. Я вспоминаю, с какой доверчивостью улыбается жене дядя Питер с фотографии в серебряной рамке, что стоит у тети Ди на каминной полке.

Сейчас она не улыбается. Нервно теребит губу. Но на мать Кита смотрит доверчиво и с надеждой, в точности как та девчушка с куклой на другом снимке смотрит на свою старшую сестру, которая всегда будет ее защищать.

Сестры… Да. Интересно, что эти сестры, стоя на крыльце, так сосредоточенно обсуждают? Небось то же самое, чем делятся друг с другом Дидре и Барбара. Секреты… Про поцелуи в кромешном мраке затемнения…

Мать Кита поворачивается и идет к калитке. Выглядит она совершенно как всегда: сдержанная, спокойная, абсолютно невозмутимая. Стоя на пороге, тетя Ди смотрит ей вслед. А ведь тетя Ди неуловимо переменилась. В конце концов, и у нее появились секреты.