- Это я спровоцировал его? - внезапно спросил он. - Это я, Салли?

Она посмотрела на него в изумлении. Затем решительно покачала головой.

- Нет, Джим! Это его стезя! Его предназначение! Забудь об этом!

Конечно, забудь. Увы, это легче сказать. Но кто может ответить, что послужило причиной выбора сына? Неосторожно брошенное семя - отдельное слово, написанное за два цента и давно забытое, стало решающим фактором, который привел его мальчика в стальную каюту звездного корабля?

"Но ты можешь и должен забыть об этом, так как больше сделать ты ничего не можешь".

Они поехали в город, поели, сходили в кино и затем им ничего не оставалось, как вернуться домой и лечь спать. Салли легла, но он не знал, спала ли она. А он нет! Он сидел один в своей рабочей комнате с пишущей машинкой и бутылкой. Вокруг него висели оригиналы обложек и иллюстраций его рассказов. Одна, из рассказа "Звездная мечта", написанного задолго до рождения Дэна, на которой была изображена прекрасная белая ракета в космосе над поверхностью Марса, особенно ему нравилась. Под картинами стоял ряд полок, наполненных конечными результатами более чем тридцатилетней писательской деятельности. Марширующие батальоны белой бумаги, пожелтевшей на краях, - эта комната была им самим. Она состояла из его нужд, его мечтаний, из того времени, когда его мозг выдавал идеи, как конвейер, и когда он не мог придумать и слова для определения той работы, которую любил и без которой он бы не был Джимом Барнеттом.

Он посмотрел на пустую печатную машинку и странички рядом с ней и подумал, что если он собирается сидеть всю ночь, то ему надо продолжить рассказ. Что сказал Генри много лет назад: "Профессионал - это писатель, который может рассказывать истории, даже когда он этого не хочет". И это правда!

Барнетт не заметил, как уснул на кушетке, и ему приснилось, что он стоит у закрытого люка капсулы, стуча по ней и выкрикивая имя Дэна. Он не мог открыть ее. Барнетт в злобе обошел ее, пока не нашел окно и не смог заглянуть внутрь. Он увидел, что Дэн лежал в специальном амортизационном кресле, его голова в пластмассовом шлеме была откинута назад, а руки в перчатках автоматически нажимали на цветные рычаги.

"Дэн! - крикнул он. - Дэн, пусти меня! Ты не можешь лететь без меня!"

Через прозрачную переднюю часть пластикового шлема он увидел, как Дэн быстро повернулся, хотя его руки продолжали нажимать на рычаги. Он увидел его улыбающееся лицо. Чудесная, приятная, но какая-то далекая улыбка. И он увидел, что Дэн нетерпеливо покачивал головой. Он услышал ответ: "Извини, отец! Я не могу остановиться! Уже поздно!"

Облако окутало капсулу, и он больше не видел Дэна. И когда он вновь попытался ударить по люку, удар вышел настолько слабым, что Барнетт не услышал даже отзвука.

И вот он уже был далеко и видел, как ракета взмывает в небо. Он все еще кричал: "Дэн! Дэн! Пусти меня!"

Его голос потонул в грохоте, он начал плакать от гнева и отчаяния, и звук его слез был похож на звук падающего дождя.

Барнетт проснулся и обнаружил, что наступило утро, а за окном шумел мелкий ливень. Один из тех незначительных дождей, что ничего не меняет. Он поднялся, вспоминая свой сон, и затем взглянул на часы. Оставалось меньше двух часов до ленча. Он подавил спазм в желудке и отложил бутылку. Что бы ни случилось, сегодня он должен быть трезвым.

Этот чертов сон! Он ведь совсем не беспокоился, он просто был зол.

Салли уже встала и приготовила кофе. Под ее глазами образовались темные круги, а морщинки проглядывали на лице сильнее, чем обычно. Нет! Салли не казалась старой! Но ей уже и не двадцать. И этим утром это было особенно заметно.

- Не грусти! - сказал он, целуя ее. - Ты же знаешь, они летали и раньше! Восемь полетов, и никого еще не потеряли.

Внезапно, подсознательно, он пожалел о том, что сказал. Он начал громко смеяться.

- Ну я же знаю Дэна! Он сейчас сидит в капсуле, спокойный, как удав, единственный человек в этой стране, который...

Внезапно он прервался. Зазвонил телефон. Телефон. Они уже давным-давно отключили обычный телефон, чтобы избавиться от бесчисленного количества родственников, друзей, доброжелателей, репортеров и просто любопытных, а тот телефон, который звонил сейчас, служил прямой связью между ними и мысом Канаверал, откуда сейчас стартует ракета. Барнетт поднял трубку и, слушая, смотрел на Салли, замершую на месте с чашкой в руках, а затем сказал:

- Спасибо!

И повесил трубку.

- Это был майор Квидлей. Все хорошо, кроме погоды. Но они надеются, что облачность спадет. Дэн в порядке. Он посылает привет.

Салли кивнула.

- Мы сразу же узнаем, если они отменят полет.

- Надеюсь, этого не произойдет, - резко сказала Салли. - Я не думаю, что смогу пережить это еще раз.

Они выпили кофе, пошли в гостиную и включили телевизор. И вот она! Ракета! Одинокая и великолепная в тумане пустынного поля, блестящая под солнцем, охваченная клубами дыма, смотрящая ввысь, с нетерпением рвущаяся в облака.

И Дэн был там, сидящий в кресле, в шлеме, отделенный от людей и матери-Земли, смотрящий в небо, ожидающий одного-единственного слова, которое позволит ему нажать на кнопку и, услышав гром заработавших дюз, уверенными руками повернуть рычаги и помчаться в черную бесконечность, где звезды...

О Боже! Словесная ерунда! Бумажная ерунда! Но нет ни слов, ни бумаги в этом чертовом маленьком гробу! Это мой сын! Мой мальчик! Мой маленький беззубый малыш с синяками и ушибами на коленках! Он совсем не предназначен, чтобы управлять громом и ехать на молнии, как и ни один другой человек! Книжные герои были сделаны из стали, и они могли это, но Дэн - человек, он мягкий и хрупкий, он не должен быть там. Ни он, ни один другой человек. И все же в этом глупом сне я был зол, потому что не мог полететь тоже. Погода все еще не наладилась. Может быть, они отменят по лет...

Кто-то из группы космонавтов что-то говорил, заполняя время, делая бесполезные заявления. Лица людей, толпы людей с детьми и собаками, с бутылками шипучки, с переносными стульями, в темных очках и безумных шляпах, которые пытается унести ветер, - все наблюдают.

- Меня от них тошнит! - фыркнул Барнетт. - Они что, думают, что это пикник?

- Они все с нами, Джим. Они болеют за него и за Шентца.

Барнетт сдался и пристыжено пробормотал:

- Ну хорошо. Но неужели им так необходимо пить лимонад?

Комментатор прижал наушник ближе к уху:

- Отсчет продолжается, дамы и господа! Время - минус 39 секунд. Все системы в норме. Облака расходятся, и вот показалось солнце.

Комментатор исчез с экрана. И на нем опять появилась ракета. Солнечные лучи разбивались и играли на ее блестящей металлической обшивке.

- Время - минус 30, и отсчет продолжается.

Барнетт подумал: "Лучше бы я описывал это, чем смотрел. Я описывал это сотню, две сотни раз. Корабль поднимается, окутанный пламенем, спокойный и уверенный, и ты знаешь, потому что ты пишешь об этом, что все будет так, как ты захочешь. И не будет никаких проблем".

- Время - минус 20. Отсчет продолжается. "Как жаль, - думал Барнетт, как жаль..." Он даже не знал, чего ему было жаль. Он сидел, уставившись в экран, и даже не заметил, как Салли поднялась и покинула комнату.

- Десять, девять - это тоже было взято из научной фантастики, обратный отсчет времени. Кто-то придумал это в фильме или рассказе несколько десятилетий назад, потому что решил, что это будет трогательно. И вот все это происходит на самом деле.

"С моим мальчиком..."

- Три, два, один - пуск!

"Из-под ракеты вырвались клубы дыма, но ничего не произошло. Совсем ничего. Но вот она начала подниматься, правда, намного медленнее, чем другие, за которыми я наблюдал. Что случилось...

Ничего. Пока ничего. Она все еще продолжает подниматься. Возможно, мне только кажется, что поднимается она медленнее, но где все эти эмоции, которые, как я был уверен, я должен бы испытать, описывая это столько раз? Почему я сижу здесь с выпученными глазами и с мокрыми от пота ладонями, ощущая легкую дрожь, всего лишь легкую..."