— Ты, как всегда, подозрителен, — нахмурился Приам. — Какую уловку ты усматриваешь в этом?

— Не знаю. Но я бы советовал отказаться от этого странного дара — хотя бы потому, что его предлагает хитроумный Одиссей. Тебе известна его репутация — за ним нужно наблюдать в три глаза.

Но Энея дружно высмеяли. Даже Антенор отмахнулся от его предубеждения.

— Если ты боишься деревянного коня, — заметил Приам, — то как ты скажешь об этом человеку? Греки поднимут нас на смех. Их подарок изобретателен — они старались нам угодить, и мы не должны оскорблять их отказом.

Нет нужды пересказывать утомительные дебаты, продолжавшиеся до полудня, — достаточно сообщить, что наш выбор остановился на расшитых покрывалах Гектора и ста талантах золота.

Решение поддержали все, и, хотя Эней упорствовал в своих подозрениях, гонца вновь отправили к Одиссею. Он принял известие о нашем согласии с бесстрастным лицом, сказав, что деревянного коня сегодня же доставят в Трою через Скейские ворота.

Мы проводили Одиссея к его колеснице; за нами следовали рабы с покрывалами Гектора и сотней талантов золота. Их сложили в квадригу к ногам грека; возница вскочил на свое сиденье, и, окруженный двумя десятками воинов в качестве почетного эскорта, Одиссей отбыл в лагерь.

Таким образом мир пришел в Трою. Он был очень кратким — всего лишь мнимым спокойствием перед опустошительной бурей, но тогда мы этого не знали.

Женщины и дети ходили по улицам, распевая баллады и гимны; воины обнимали жен и детей со слезами радости; уже начались приготовления к пиру и празднику, назначенному на третий день.

Конечно, лица некоторых были печальны, ибо мир не мог изменить прошлое и заставить души умерших вернуться из царства теней или полей Элизия. Но нотки печали лишь подчеркивали всеобщее ликование.

Позднее мы с Гекамедой отправились к Скейским башням вместе с царской семьей, советниками и воинами. Эней, увидев меня на ступеньках дворца, пригласил ехать в его колеснице. Я охотно согласился, усадив Гекамеду в одну из дворцовых повозок с Кассандрой и Андромахой.

Мы медленно ехали по улицам. Люди приветствовали Энея и меня — он принимал это на свой счет, хотя не исключено, что большинство приветственных криков относились к моему участию в гибели Ахилла и моей роли возницы Приама во время поездки в греческий лагерь за телом Гектора.

На башнях мы обнаружили огромную толпу, которая продолжала увеличиваться. Подойдя к восточному парапету, мы с Энеем увидели то, что в этот момент приближалось по равнине к городским воротам.

Деревянного коня волокли две сотни солдат, возглавляемые воином в колеснице. Даже с высоты башен он выглядел огромным — названный Одиссеем рост в двадцать локтей казался преуменьшением. Половина солдат тянула коня спереди за прикрепленные к нему кожаные ремни, другая половина толкала его сзади.

На башнях царило возбуждение, вызванное не столько видом странного подарка, сколько миром, который он символизировал, хотя простое любопытство играло не последнюю роль. На прибытие Приама и Гекубы почти не обратили внимания, хотя послышался шепот, когда увидели, что за ними следуют Андромаха, Кассандра, Гекамеда, Поликсена, Агав — короче говоря, все царское семейство.

Вскоре деревянный конь приблизился к воротам.

Выглядел он достаточно нелепо — ноги были раза в два длиннее тела; хвост, также из дерева, торчал сзади, словно ручка от умывальника. Короче говоря, если бы я стал перечислять все его дефекты, то не уложился бы и до конца дня. Повернувшись к Энею, я заметил, что Одиссей правильно поступил, предупредив нас, что это конь, иначе мы бы ни за что не догадались.

Оставив коня шагах в десяти от ворот, солдаты отошли назад по приказу их командующего, который, стоя в колеснице, возвысил голос, глядя на башни.

— Великий Приам, я привез дар греков. Это наше прощание — наши корабли готовы к отплытию, а шатры собраны. Пусть ты и Троя вечно наслаждаетесь миром и счастьем. Прощайте!

В ответ Приам молча кивнул.

Грек развернул свою колесницу; солдаты выстроились в ряд. В следующий момент они уже маршировали по равнине в сторону греческого лагеря. Глядя на восток, мы поняли, что воин говорил правду: шатров не было видно.

Приам повернулся к гонцу:

— Спустись к начальнику стражи, вели ему открыть ворота и втащить коня в город. Его следует установить на Дореонской площади — в том месте, где был воздвигнут погребальный костер Гектора. Ступай!

Гонец направился к выходу, но в это время из-за трона послышался крик:

— Стой! — Кассандра шагнула вперед и встала перед царем, протянув руки. — Умоляю, отец, выслушай меня! Я больше не могу молчать!

Несомненно, Приам догадался о ее намерениях, так как подал знак гонцу выполнять поручение.

— Я слушаю тебя, дочь моя.

— Отзови твоего гонца!

— Почему?

— Ты знаешь, что Аполлон наделил меня пророческим даром.

— Ты говорила это много раз. — Приам улыбнулся, и в толпе послышались смешки.

Лицо Кассандры покраснело от унижения, но она упрямо продолжала:

— Разве я предъявила недостаточно доказательств?

Но довольно о прошлом — слушай мои слова…

— Я помню, ты предсказывала, что Троя падет перед греками, — прервал ее Приам. — А теперь их шатры собраны.

— Меня это не заботит. Я говорю устами Аполлона. Если дар греков… — она указала на коня, которого тащили через ворота, — окажется в городе, Троя падет, а ты и твоя семья погибнете.

— Но чем страшен этот конь, если он не запряжен в колесницу?

Собравшиеся расхохотались над царской шуткой, а Кассандра повернулась к ним, сверкая глазами.

— Вы стадо баранов! — воскликнула она. — Вспомните мои слова, когда мечи греков окажутся у ваших глоток!

Воцарилось молчание, и меня одолело дурное предчувствие. Но ощущение прошло, когда Кассандра отошла к трону, а толпа устремилась к северной стене — поглазеть на въезд в город деревянного коня.

К тому времени его уже волокли через площадь сотни солдат и горожан. Мы махали им, выкрикивая иронические поощрения, а они смеялись в ответ. Вскоре они добрались до улицы и двинулись в направлении Дореонской площади.