IV

Входит Селявина. Пауза.

Д а ш а. Скажите...

С е л я в и н а. Сердце крепкое.

Д а ш а (бросается к ней). Антонина Васильевна! Родненькая! Да? Скажите, я хочу слышать... Да?

С е л я в и н а. Да.

Д а ш а. Жив?

С е л я в и н а. Жив. Но ногу ампутировали.

З о я. Какое несчастье!

Д а ш а. Что ты! Это ничего. Это совершенно ничего не значит! Главное он жив. Зоечка, Антонина Васильевна... Вы понимаете это - жив! Он жив! Я сейчас же... (Порывисто бросается к двери.)

С е л я в и н а. Подождите. Сначала успокойтесь. Не забывайте, что он еще не пришел в сознание. У него очень, очень тяжелое положение. Может быть, он будет в бессознательном состоянии еще долго, несколько дней. Ему нужен полный покой, абсолютная тишина...

Д а ш а. Тишина? Да? Антонина Васильевна, вы видите? Я совсем спокойна. Я пойду. Можно?

С е л я в и н а. Идите.

Д а ш а. Я пойду. Он не услышит. Спасибо, Антонина Васильевна! (Шепотом.) Зоя, скажи дома, что я не вернусь. Я пойду совсем тихо. Тихонечко-тихонечко. (Уходит на цыпочках.)

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Палата для одного. Перед утром.

I

Андрей и Даша.

Андрей лежит на койке с забинтованной головой. Он еще

без сознания, хотя прошло несколько дней. На столике,

рядом с лекарствами и цветами, горит лампочка под

цветным абажуром. Даша, очень утомленная, сидит у

постели и читает "Войну и мир". Видно, что она

дежурит, не раздеваясь и не засыпая, уже несколько

суток. Оконная занавеска чуть краснеет от восходящего

солнца. Солнечный свет борется с искусственным. Это

очень утомляет зрение. Даша перестает читать и,

немного свесив голову, всматривается в лицо Андрея.

Входит тихо Селявина.

II

Те же и Селявина.

С е л я в и н а. Вы спите?

Д а ш а. Нет.

С е л я в и н а. Ступайте домой, отдохните. Я пришлю другую сиделку.

Д а ш а. Не надо.

С е л я в и н а. Вы знаете, сколько вы не ложились? С двадцать четвертого числа. Шесть суток. Разве можно?

Д а ш а. Я немножко поспала. На стуле.

С е л я в и н а. У вас опухшее лицо, красные глаза.

Д а ш а. Это от абажура.

С е л я в и н а. Вы очень устали.

Д а ш а. Да. Но это ничего.

С е л я в и н а. А вы упрямая.

Д а ш а. Я не упрямая. Мне здесь хорошо. Я все равно в другом месте не смогу спать.

С е л я в и н а. Как больной? Не приходил в себя?

Д а ш а. Нет.

С е л я в и н а. Ночью не стонал?

Д а ш а. Стонал. Сначала очень сильно стонал и пытался поворачиваться. Мне даже показалось, что он жалуется на боли в ноге. В самой ступне. За эти дни я так к нему привыкла, что угадываю каждое его движение. Как странно! Ноги нет, а ему кажется, что она болит.

С е л я в и н а. Это часто бывает.

Д а ш а. Да. Но это очень страшно. Вы понимаете - он еще не знает, что у него нет ноги. (Закрывает лицо руками.)

С е л я в и н а. Поэтому, когда он придет в себя, вы должны быть крайне осторожны.

Д а ш а. Я понимаю.

С е л я в и н а. Сразу нельзя говорить. Надо очень деликатно. Надо найти слова... Такие слова...

Д а ш а. Я найду.

С е л я в и н а. Беда! В таком цветущем возрасте лишиться ноги...

Д а ш а. Ничего, Антонина Васильевна, это ничего. Главное - он жив. Вы понимаете - жив! Какое счастье! Который час?

С е л я в и н а. Восьмой. (Прислушивается к дыханию Андрея.) Дышит ровно.

Д а ш а. Ему ночью впрыснули пантопон. (Поднимает шторы.) Господи, какое утро! (Подходит к кровати, смотрит на Андрея и тушит лампочку.) Он часто просит пить. Давать? Я не знаю.

С е л я в и н а. Это очень хорошо. Давайте побольше. Томатный сок еще есть?

Д а ш а. Есть.

С е л я в и н а. Давайте томатный сок. Давайте шиповник. Давайте воду с сахаром. Я еще зайду. (Уходит.)

III

Те же, без Селявиной.

Д а ш а (вытирает себе лицо, намочив полотенце из графина, прибирает растрепавшиеся волосы под косынку, отчего ее лицо становится старше и строже. Подходит к окну, стоит, сильно освещенная солнцем, за окном падает сверкающая капель). Какое утро! Какое утро! (Подходит к койке и долго смотрит в лицо Андрея. Очень тихо.) Я тебя люблю.

Пауза.

А н д р е й (в бессознательном состоянии). Водички!

Д а ш а. Пей, родненький!

А н д р е й (медленно приходит в себя). Что это было? Где я?

Д а ш а. В госпитале.

А н д р е й. Вы сестра?

Д а ш а. Сиделка.

А н д р е й. Стало быть, мамаша. (Пытается подняться, стонет.) Ох!

Д а ш а. Не поднимайтесь. Вам не полагается.

А н д р е й. Мамаша, выходит, я ранен?

Д а ш а. Да.

А н д р е й. Руки целы. Голова... (Ощупывает забинтованную голову.) Сильно?

Д а ш а. Довольно большая ссадина над левой бровью. Кожа сорвана, но уже заживает, а кость цела.

А н д р е й. Это меня, видать, об налобник стукнуло, когда под гусеницу мина попала, да я сгоряча не заметил. Петушки взяли?

Д а ш а. Я не знаю. Какие Петушки?

А н д р е й. Главный ихний узел сопротивления. Деревня Петушки. Ну, как же! Петушки все знают... Это какой госпиталь? Далеко от фронта?

Д а ш а. Далеко. Может быть, слышали - город Щеглы?

А н д р е й. Не слыхал. Где это?

Д а ш а. На Волге.

А н д р е й. Ух ты! Мамаша, выходит, я тяжело ранен? Не пойму - куда?

Д а ш а. В грудь навылет. Пуля прошла на два сантиметра ниже сердца.

А н д р е й. Ага. То-то у меня будто что-то давит в спине. Ай!

Д а ш а. Поэтому нельзя подыматься и поворачиваться. Если надо, вы скажите, я вас поверну. А сами не ворочайтесь!

А н д р е й. Спасибо, мамаша. А ноги целы?

Д а ш а. Левая нога сильно задета.

А н д р е й. Ступня и пальцы?

Д а ш а. Да.

А н д р е й. Понятно. То-то у меня левая ступня ноет и довольно-таки крепко пальцы болят. Как пошевелишь, так они и болят. А вся нога - как бревно. Не двинешь. Что она у меня, в лубках, что ли?

Д а ш а. Да. Только вы так много все-таки не разговаривайте. Вам еще нельзя.

А н д р е й. Хромой не останусь?

Д а ш а. Вам свет из окна не мешает? В глаза не бьет? Может быть, немного прикрыть?

А н д р е й. Спасибо, мамаша, не стоит. Пускай мне солнышко посветит.

Д а ш а. Почему вы меня называете "мамаша"?

А н д р е й. А как же! Сиделка - стало быть, мамаша.

Д а ш а. Разве я такая солидная?

А н д р е й. По голосу будто нет. А по наружности - не скажу. Перевязка мешает как следует видеть.

Д а ш а. Не подымайтесь, не подымайтесь! Я сама. (Становится так, что Андрей ее лучше видит.) Ну?

А н д р е й. Верно, на мамашу не похожи. Скорей всего сестра. Да и то младшая. Сестренка.

Д а ш а. Так и зовите.

А н д р е й. Ладно. Сестренка! (Смеется. Вдруг, что-то вспомнив, делается озабоченным.) Сестренка, а документы мои не пропали? Записная книжка, комсомольский билет... (Застенчиво.) Фотокарточка одна была. В порядке?

Д а ш а. Все в полной сохранности. В канцелярии госпиталя. По специальному акту.

А н д р е й. Ладно. Сестренка... а нельзя ли мне сюда фотокарточку? Это очень для меня дорогая вещь.

Д а ш а. Можно. (Вынимает из книги и подает ему фотокарточку.) Она?

А н д р е й. Она. (Рассматривает.) Ловко. Под самую пулю попала.

Д а ш а. Это кто? Наверное, ваш... близкий человек?

А н д р е й. Да, самый близкий. Нравится?

Д а ш а. Не знаю. Слишком кудрявая.

А н д р е й. Э! Давайте карточку! (Делает резкое движение - боль.) Ох!

Д а ш а. Лежите, лежите! Я пошутила. Хорошенькая девушка.

А н д р е й. Хорошенькая? (С укором смотрит на Дашу.) Сестренка, сестренка! Много вы понимаете! Не хорошенькая, а лучше не бывает.

Д а ш а. Как зовут?

А н д р е й. Ее?

Д а ш а. Ну да.

А н д р е й. Не знаю.

Д а ш а. Вот те на! Как же так? Близкий человек...