- Вот! - взвизгнул Джасбур. - Ты видел?!

- Повезло, - буркнул Ордур.

- Повезло? Ты называешь это везением? А я скажу, что это невозможно, я скажу, что кто-то воз-дей-ству-ет!

Ордур почесал в затылке и поразмыслил. Только последнее время он будто разучился думать.

- Может, и так.

- Может?! Ха! Знаешь, ты даже глупее, чем кажешься.

- От такого слышу!

- С виду ты кретин, но до кретина тебе далеко. У тебя

мозгов меньше, чем у кочана капусты.

- От такого слышу.

Теперь у Ордура даже огрызнуться толком не получилось. Он знал, что тугодум. Но нечестно, что Джасбур обзывает его уродом. Сам-то, какой? Сутулый коротышка, чуть не горбун. Лицо серовато-землистое, будто он много лет не умывался, и все в безобразных морщинах. Белки глаз пожелтели; слюнявый. И хоть бахромка волос под лысиной серебрится, у корней-то они черные. На щеках тенями пятна черной щетины и даже вроде бы на лысине. Зубы мерзко торчат, и не одежда на нем, а грязные лохмотья.

А повозка уже скатилась на пристань. Лошади свернули - одна вправо, другая влево, - постромки чудом лопнули, освободив их. А повозка продолжала катиться вперед, проскочила между двух баржей, чуть-чуть не задев их, и скрылась под водой.

Джасбур захихикал как помешанный при этом новом доказательстве судьбоносного воздействия, несовместимого с нормальными законами вероятности сущего мира.

Но ссылка на капустный кочан напомнила Ордуру, что у него урчит в животе. Он поглядел в один конец длинной улицы, потом в другой. Кругом стояло много людей. Большинство смотрело вслед повозке. Другие возбужденно толпились вокруг женщины с ребенком, наперебой обсуждая их чудесное спасение.

- Живот подвело. Я ж весь день не ел.

Джасбур закатился насмешливым хохотом.

- Весь день? Так ведь еще только-только рассвело. Ты про то, что вчера весь день не ел?

- Все равно я голоден.

- А кто виноват? Ты ж вроде бы нищий, но вид у тебя такой, что у детей родимчик делается. Женщины спускают на нас собак, и все из-за твоей уродливой рожи.

- От такого слышу!

- Половина людей в этом городишке не едят. Это ты решил идти в Толамин, и ничего глупее нельзя было придумать.

Ордур не считал, что идти сюда решил он, но сегодня он не собирался спорить с Джасбуром. Завтра - другое дело.

- А ты сегодня ел?

- Нет. И вчера тоже!

- Не нравится мне этот город, - объявил Ордур. - Слишком вонючий.

- Мозги твои творожные! Это от пожарищ. Его же разграбили, бестолочь!

И, словно в подтверждение, чуть выше на холме четыре стены выпотрошенного дома обрушились на улицу водопадом кирпичей и обгорелых балок. Пыль взметнулась черными облаками. Люди закричали.

- Ну вот! - захихикал Джасбур. - Сколько месяцев простоял, а теперь вот взял и рухнул. Говорю же тебе, кто-то воздействует.

- Кто?

- А я почем знаю?

Сверкнула молния, и почти над самой головой загрохотал гром. Ордур даже подпрыгнул.

- Пойдем-ка отсюда.

- Еще чего! Гром в такое время дня? Ты когда-нибудь видел подобное?

- Гром не видят, Джасбур. Видят молнию. Гром слышат.

- Ха! Тут где-то бродит огоулграт. Поищем его. - И Джасбур заковылял вниз по склону на кривых ногах. Ордур зашагал за ним.

- Зачем? И откуда ты знаешь, что он там, куда ты идешь?

- А я и не знаю. Только он там. Сам увидишь.

Так ведь разумные люди пойдут не к огоулграту, а от него. Но раз Джасбур идет туда, так и Ордур должен будет пойти. Джасбур сейчас обошелся с ним очень нехорошо, но он же очень умный. Он сам так говорит, и, значит, это правда.

Вновь блеснула молния, заурчал гром, и посыпались дождевые капли с хорошую виноградину величиной.

4

Выехав из-под деревьев, Булрион свернул с тропы и на гребне холма натянул поводья Грома, чтобы оглядеть долину. Он не сомневался, что видит ее в последний раз, однако не признавался в этом даже себе. Он увидел, как его спутники переглянулись, прежде чем последовать за ним, но ничего сказать не посмели - они ведь знали, что он всегда тут останавливается. То есть он поступил, как поступал обычно, проехать же дальше без задержки значило бы признать свое поражение.

Боль раскаленными гвоздями впивалась ему в челюсть. Утренний воздух обдавал холодом его воспаленное лицо. А кое-кто из всадников уже скинул балахон, оставшись голым по пояс. Только он один еще кутался в толстый шерстяной плащ и старался не показать, какой его бьет озноб.

Со своего места он обозревал всю Тарнскую Долину - стада на склонах, луга, хлеба, плодовые сады, дома, укрытые частоколом. Именно отсюда он увидел Долину в первый раз, совсем малышом, когда его отец остановился тут.

"Пожалуй, годится, - сказал его отец и взлохматил ему волосы. Думаешь, ты сумеешь завоевать для нас эту долину, малый?"

Женщины засмеялись, а может быть, Могион и Тилион тоже засмеялись, хотя он не помнил, были ли его братья рядом, или они ничего не слышали. Но смех женщин его разозлил, а потому он с криком ринулся по склону вниз, размахивая своим детским копьем. Он был самым первым из Тарнов, вступившим в долину. И с тех пор в Тарнской Долине всегда жили Тарны. Прошлой ночью он не мог заснуть от боли и попытался перечислить в уме их всех, но это ему не удалось. Однако общее их число было ему известно. Включая жен и мужей, родом не из Долины, было их триста двадцать шесть.

Сказать правду, видел Долину он теперь далеко не так ясно, как прежде - такой, какой она жила в его памяти. Под ярким летним солнцем по холмам и незрелым хлебам скользили тени облачков. Нестерпимым блеском вспыхивали заводи речки. Но его старческие глаза уже не различали людей, и он даже не был уверен, что это: коровы или пни.

Но мысленно он видел все: амбары, мастерские, водяную мельницу, дома, расположенные аккуратными кругами. Несколько каменных домов все еще стояли, но провалившиеся черепичные крыши теперь заменились соломенными. И его недостроенная крепостца. Полвека назад все было иным. Долина не называлась Тарнской. Несколько поломанных изгородей, пеньки фруктовых деревьев, разваливающаяся вилла времен империи, несколько более новых крестьянских домов в еще худшем состоянии и почти погребенные в земле руины замка, восходящие к доимперской эпохе. Даже и теперь дети находили в высокой траве проржавевшие мечи и броню. Война, Проклятие Моуль, прокатывалась по этой земле туда и сюда, выжимая людей, как плоды под прессом. Долина просто ждала, кто первый ею завладеет.