– Ты говорила, что у тебя есть трава?

– Да-да, есть, – согласилась она.

Только тень неудовольствия смутно скользнула по ее лицу. Она встала с кровати и принесла железную коробку и большое кухонное сито. Вывалила содержимое коробки в сито. Я поглядел в сито. Травы хватило бы и на месяц.

– Сенсимиллия, – констатировала она равнодушно, называя сорт травы.

«Живут же люди!» – подумал я с завистью.

– В Париже такую траву найти трудно, – пожаловался я. – С травой вообще плохо. Гашиш.

– Ливанский? – спросила она.

– Ливанский и афганистанский, – подтвердил я.

– А какие цены на кокаин? – поинтересовалась она, скручивая для меня джойнт.

– От 500 до 700 франков за грамм.

– Ну почти такие же, как здесь, – удовлетворенно заметила она и выдала мне джойнт, а сама достала из мешочка квайлюд и откатилась в угол кровати.

Покурив, и покурив спешно, ибо замечал на себе ее нетерпеливые взгляды, недаром она проглотила столько квайлюдов и только осторожно коснулась кокаина, чтобы, не дай Бог, не вывести себя из квайлюдного чувственного тумана, я протянул к ней руку. Она даже задрожала, когда я сунул руку ей под юбку и погладил ее голый живот, так долго ждала, бедняжка… Когда после десятка минут всевозможных развлечений без члена я наконец медленно (с ней следовало делать это медленно) ввел в нее свой член, она захрипела от радости, и руки и ноги ее одновременно дернулись в сладкой конвульсии. Дернулись и на мгновение застыли. Дело было сделано, хуй был в ней, губы ее пола и волосы ее пола крепко обнимали и обвивались вокруг члена мужчины.

«Опять эта сладкая наполненность, – наверное, думала она. – Опять во мне самец. И значит, я жива. И следовательно, я опять женщина, и опять молода. Во мне мужчина, и это доказательство».

Так как мы были друг другу совершенно чужие, чувства наши были чистыми и честными. Никакой стеснительности между нами не было, последние остатки неживотности и цивилизованности были уничтожены квайлюдами и травой, и она орала, стонала и рычала, а я с шумом вдыхал воздух, время от времени взглатывая слюну, с похабнейшим шумом, следует сказать. После многочисленных движений и несколько раз сменив позиции, все время чувствуя друг друга, чувствуя любое, мельчайшее движение, мы наконец кончили вместе, хрипя, надуваясь и дергаясь, как две огромные лягушки. Я глубоко вжал ее живот своим пахом в кровать, в последней конвульсии, и там, невидимо, в нее, в глубь ее внутренностей, брызнула моя сперма…

Очнувшись через мгновение, я увидел экран ТВ и рожу Рода Стюарта. Рожа мистера Стюарта напоминала оголенный, стоячий хуй, по которому, содрогающемуся, течет вниз сперма. Я захохотал.

– Что? – спросила она, высвобождая себя из-под меня, осторожно, нежно и благодарно.

– Род Стюарт похож на член, – сказал я.

Она заглянула в ТВ, стоящий в изножье кровати.

– Да, ты прав, – расхохоталась она. – Стюарт очень сексуален.

– Похабно сексуален, – добавил я. – Мужчина и женщина одновременно. Старая блядь с хуем.

Она, хохоча, встала и пошла в ванную комнату. Через несколько минут она вернулась оттуда, завернутая в красное кимоно, с полотенцем, от которого исходил пар.

– Дай мне твой член, – потребовала она, улыбаясь.

Я послушно повернулся и подставил ей член.

– Французская женщина – это не американская женщина, – сказала драг-дилер нравоучительно. – Французская женщина с детства приучена к гигиене и к заботе о мужчине. – Она тщательно протерла мой член горячим полотенцем и унесла полотенце в ванную. – Ты хочешь есть? – спросила она, появившись опять.

– Да, – согласился я. – Очень.

– Я закажу по телефону еду. Правда, в это время ночи, – она посмотрела на часы, – только китайский ресторан открыт. Ты любишь китайскую еду?

– До сих пор еще не выработал предпочтений и неприязней, – сказал я. – Да, я люблю и китайскую еду.

Она заказала два блюда креветок, свинину для меня, еще биф[37] и два морских супа. Как женщина разбитная и практичная, она некоторое время поболтала с принимающим заказы китайцем, чему-то засмеялась, повторила заказ опять и вдруг углубилась в беседу о качестве креветок. Я опять поглядел в ТВ, тот же самый канал, что и в жигулинском «охуенном пентхаузе», представлял миру людей рок-энд-ролла.

Эвелин закончила разговор о качестве креветок.

– Через десять минут, – сообщила она довольно и, погладив меня по голому колену – я сидел в кровати по-турецки, – спросила: – Хочешь чего-нибудь?

– Джойнт, – попросил я.

Она послушно стала делать мне джойнт, время от времени посматривая на меня.

– Это было замечательно, – сказала она. – Ты знаешь женщину, Эдуард, ты европейский мужчина. Это было очень-очень хорошо.

– Ты была тоже очень хороша, дорогая, – сказал я и погладил ее по шапке мелких кудрей. – Ты все чувствуешь, с тобой приятно это делать.

Она смущенно засмеялась.

– Саша сказал, что у тебя вышло несколько книг во Франции… О чем твои книги? – спросила она.

– Обо мне. О моей жизни. О моей социальной жизни и о моей… – я замялся, – сексуальной жизни.

– Интересно было бы прочесть. У тебя нет с собой твоих книг?

– Увы, нет. Я уже не вожу с собой по свету свои книги. Я подарю тебе мою американскую книгу, которая только что вышла.

– Правда? – обрадовалась она. – Я куплю у тебя…

– Зачем? Я тебе подарю. Издательство дает мне какое-то количество книг бесплатно. Как автору…

– Спасибо, – сказала она. – Только не забудь. Держи джойнт.

Я закурил. Почти тотчас же раздался гудок интеркома. Она пошла в кухню и что-то там бормотала в интерком. Я глядел в ТВ, время от времени затягиваясь марихуанным дымом. В ТВ опять был Майкл Джексон в розовой курточке. «Бит ит!» – опять кричал он. На хорошенького Майкла было так сладко смотреть.

Последовал звонок в дверь. Эвелин вышла из кухни со свертком в руке и отворила дверь, впрочем, не снимая массивной цепочки. Эвелин просунула сверток в образовавшуюся щель, и я увидел, что сверток взяла чья-то рука. Другая рука, пальцы были смуглые и длинные, дала другой сверток, поменьше. Оказывается, это не был деливери-китаец. Я решил не размышлять на тему, кто это был, я решил в это дело не входить. Я опять с удовольствием поглядел на тоненькую фигурку Майкла Джексона на экране ТВ. Очевидно, Майкл нравится не только мне. Второй раз за эти сутки показывают Майкла. Я докурил джойнт и полностью растворился в атмосфере хорошо схореографированной балетной драки.

Снова взвыл интерком, но на сей раз, когда несколько минут спустя Эвелин открыла двери широко, в дверях появился китаец с большим грубым пакетом. Эвелин заплатила китайцу, и тот ушел, с удовольствием опустив свой чаевой доллар в заветный задний карман черных штанов.

Эвелин поместила еду на большой поднос и поставила поднос на кровать. Мы начали с супа.

После китайской пищи и нескольких банок пива я ебал ее, а по ТВ показывали старую музыкальную комедию. Черно-белую. Мелькало личико юной Мэрилин Монро, она не была еще даже в главной роли. Я чуть повернул мою женщину на кровати, взяв ее для этого за мягкую жопу обеими руками так, чтобы мне было видно сладкую Мэрилин, и принялся ебать кого-то из них, обильно награждая это существо длинными пенальными движениями члена в нее и из нее, в нее и из нее… Чуть позже, когда началась скучная сцена, все участники которой были мясистые глупые мужчины в шляпах и при галстуках, в двубортных костюмах, я вынул мой член из существа и, приблизив свою физиономию к ее пизде, некоторое время вглядывался в затекшее липкое месиво складок и поверхностей и редких блондинистых волос. Затем я вернулся на мягкий живот существа, опять ввел в нее свой расслабившийся было член и стал ебать ее длинными, заставляющими ее напрягать живот все сильнее, движениями. По степени напряжения живота я чувствовал, что мой драг-дилер находится всего в нескольких минутах, или секундах, или сантиметрах от оргазма. И верно, чуть позже она затряслась подо мной и вонзилась когтями мне в спину…