– Да, – пробормотал нездоровый Валерий и стал протискиваться между заграждениями.

Когда мы вернулись в камеру пыток, там уже находились Мэтью и небольшого роста лысый персонаж, похожий на директора почты. У меня не было никаких оснований окрестить его так, я никогда в моей жизни не видел ни единого директора почты, но сомнений у меня не было тоже. Почтовый директор сидел на краю стола, там же, где до этого сидел Ральф. «Почему они все время стараются пристроить куда-нибудь свои жопы?» – подумал я. Директор напоминал мускулистый кусок мяса, в то время как Ральф и Мэтью напоминали пухлые и бесформенные куски.

– Босс! – сказал Мэтью, перелистывая асфальтовыми пальцами мою рукопись, – манускрипты ведь облагаются пошлиной? – В голосе его прозвучала надежда.

– Нет, – сказал босс. – Манускрипт – его собственность.

Бедный негр Мэтью. Он захлопнул мою папку и растерянно отодвинул ее. В руках у босса, как карты, были зажаты моя грин-кард и реэнтри пермит. Он несколько раз взглянул в мои документы, потом на меня.

– Почему вы не декларировали вещи, которые везете?

– Я не знал, что именно находится в чемодане. Я был уверен, что внутри личные вещи человека, который переезжал из Парижа в Нью-Йорк и не смог захватить все вещи в один раз. Вот человек, которому принадлежит чемодан! – я выпустил вперед Валерия.

– Ваши вещи? – спросил мускулистый босс.

– Да, это мой чемодан, – хмуро признался Валерий.

– Зачем же вы подводите приятеля?

Мускулистый соскочил со стола. В этот момент я перестал их слушать. Я обратил все свое внимание на старую суку Мэтью, который начал медленно, одну за другой, описывать тряпки, занося их в лист.

– Платье женское, декольтированное, зеленое, с этикеткой «Параферналия». Цена во французских франках: 800.

– Эй, моя жена купила платье на сейлс за 620! На этикетке стоит старая цена, но она зачеркнута, – вмешался возмущенный Валерий.

Он не хотел платить дяде Сэму лишние доллары. Мэтью же, ревностно защищающий интересы дяди Сэма, возопил:

– Покажи где! Где стоит цифра 620? Я вижу только цифру 800!

– Что это? – босс указал на лежащие на столе, на котором Мэтью составлял свой донос, мои книги.

– Его книги – радостно оторвался Мэтью от тяжелой работы каллиграфа. – Вот! Вот, полюбуйся, босс! – Он, торопясь, нашарил немецкое издание. – Видишь, «Фак оф, Америка!» Он не любит нашу страну!

Босс, держа книгу далеко от себя, поглядел на обложку и покачал головой.

– Немыслимо… – пробормотал он. – Книга с таким названием…

– Титул придуман немецким издателем, – оправдался я перед боссом.

– Он утверждает, что эта же книга выйдет в Нью-Йорке по-английски, – подал реплику Ральф.

– Черт знает что происходит в мире… – начал босс. – Такие вот типы… Почему ему выдали грин-кард, почему позволяют таким… – Он задохнулся и не окончил фразы.

– Вот-вот, босс! – Обрадованный, Мэтью вскочил и вышел из-за стола. – Полюбуйтесь на этого типа! Посмотрите! Белые туфли, белый пиджак… дизайнеровский, не какой-нибудь, брюки-хаки – последняя мода… – Вдруг, наклонившись, Мэтью схватил меня за брючину у колена и помял материал в горсти, как это делали русские крестьянки, покупая материю метрами. – Дизайнеровские!

– Ты спятил, мужик! – сказал я, пытаясь остаться спокойным в этой новой волне классовой ненависти и американского патриотизма, обрушившейся на меня, – брюки куплены мной в армейском тсрифшопе в Монтерее, Калифорния. Аэрфорс брюки. Доллар и 25 центов.

– А вот – токсидо! – выхватил Мэтью мой смокинг из кучи на другом столе. – И этикетка спорота, босс, заметьте! В токсидо он разгуливает по миру… Живет в Париже, живет в Нью-Йорке, ты заметил его нью-йоркский адрес, босс? Он живет в самом дорогом районе Манхэттана!

– Эй! – сказал я, – хватит, что ты несешь? Документ выдан мне два года назад. Я тогда работал слугой в доме мультимиллионера и жил там же, отсюда такой распрекрасный адрес! – Я решил выдать им порцию моей демагогии. – Я работаю всю мою жизнь! – закричал я. – Начал в шестнадцать лет! Был строителем и грузчиком, литейщиком, уборщиком и официантом. Лишь два года назад я стал профессиональным писателем. Двадцать лет был я чернорабочим! Понял? И быть слугой, чистить миллионеру ботинки – потяжелее работа, чем копаться в чужих чемоданах и унижать людей только на том основании, что они пишут книги!

– Ладно… кончайте ваш треп! – хмуро сказал босс, обращаясь ни к кому в частности. – Допиши лист, – сказал он Мэтью.

– На чье имя составлять лист? – спросил Мэтью.

– На него, – кивнул в мою сторону босс и вышел.

Еще час понадобился Мэтью, чтобы дописать. Оказалось, что у Валерия нет 326 долларов, которые необходимо было заплатить. Есть только двести. Злодеи не принимали чек, только живые деньги. Чтобы вырваться наконец из ебаной камеры, я согласился доплатить 126 долларов, которые Валерий обещал мне отдать сегодня же вечером. Ральф опять вывел меня под конвоем в зал, где помещался банк. Я сунул в щель пуленепробиваемого стекла свои две тысячи франков.

– Почему он такой бастард, твой напарник, а, Ральф?

– Ю ноу, он же черный… Черным быть нелегко…

– Бля! – сказал я. – Я – русский. Быть русским – тоже нелегко.

– Ха-га-гагах! – заржал Ральф.

– Плюс, – сказал я, – за шесть лет жизни в Штатах я встретил немало черных. Я работал с черными, я жил с ними в single room occupation отелях (я не сказал ему, что я еще делал с черными, я думаю, Ральф не вынес бы этого удара), но такого бастарда, как Мэтью, я встречаю впервые!

– Э, что ты хочешь, – сказал Ральф, – они, как и мы, белые. Бывают хорошие ребята, бывают – говно. Мэтью – неплохой парень, но у него проблемы… Год назад посадили его старшего сына за вооруженное ограбление… Ему нелегко…

– Разумеется, – сказал я, – ему нелегко. Он, разумеется, вырос в гетто, его папа был алкоголик и бил его, а мама стирала белье белым… Я знаю эти истории… И я не родился во дворце. Если у него хуевые дела, то ответственен он сам. Причем тут я? Почему он вымещает на мне свои несчастья? Мне что ли легко? Да я… – и я опять сообщил Ральфу, что я работал чернорабочим двадцать лет…

Ральф закивал головой.

– Я понимаю. Муж моей старшей дочери тоже написал книгу.

Я подписался под документом Мэтью. Я сказал: «Гуд бай» Ральфу и даже пожал ему руку. Старый мешок Мэтью, прищурив один глаз, прошел мимо меня в зал, насвистывая. Уходя с Валерием, я обернулся в дверях и увидел, как, держа в руке развернутый бумажник с бляхой, он направляется к новой, ничего не подозревающей жертве.

«СиБиДжиБи» находится вблизи пересечения Блеекэр стрит и Бауэри стрит – славной по всему миру улицы бродяг. Грязь и запустение царят на Бауэри, бегущей от Астор Плэйс к Канал стрит. Фасады нежилых домов с заколоченными окнами, подозрительные китайские склады и организации (рядом – за Канал стрит – Чайнатаун), бары, воняющие мочой и грязными человеческими телами, пара убежищ для бездомных – вот вам Бауэри. «СиБиДжиБи» – музыкальная дыра, узкий черный трамвай, с которым связана так или иначе карьера любой сколько-нибудь значительной группы новой волны и позднее панк-групп, – оспаривает мировую славу у Бауэри. Черный трамвай неудобен, тесен, всякий вечер туда набивается во много раз большее количество человечьих туш, чем дыра способна вместить, однако владельцы упорно держатся за первоначальный имидж дыры и не желают ее расширять, хотя, по всей вероятности, могли бы. Вокруг достаточное количество пустующих зданий.

Я увидел объявление об этом вечере в «Вилледж Войс». Случайно. Программа «СиБиДжиБи» публикуется в каждом номере еженедельника, и ничего удивительного в самом факте не было. Но в «Вилледж Войс» в этот раз анонсировали монструозное мероприятие! Объединенный гала-концерт поэзии(!) и панк-групп (!)

– Дичь! – сказал я себе. – Панки ненавидят стишки.

Однако белым по черному в объявлении значились имена участников: Аллен Гинзберг и Филипп Орловский, Джон Ашбери, Тэд Берриган, Джон Жиорно, Андрей Вознесенский… (Откуда на хуй Андрей Вознесенский – «специальный гость»?! Русские эмигранты утверждали, что его не пускают за границу). Были еще поэты помельче, имена которых я не упомнил. И были группы. Но какие! «Б-52», «Пластматикс», «Ричард Хэлл и его группа», а с ними – «специальный гость» – сам Элвис Костэлло!