Хендерсон защелкнул наручники на своем запястье и руке командира Морроу, и вывел его в коридор. Хок направился было следом, но возле двери дорогу ему преградила Эллита.

— Вы о чем-нибудь говорили с Морроу, когда мне пришлось отлучиться из его каморки? — спросила она.

— Нет. Но, вообще говоря, с твоей стороны было не слишком-то профессионально отлучаться в туалет посреди допроса.

— Я просто не могла придумать никакого другого предлога, — сказала Эллита. — В диктофоне сели батарейки, и мне нужно было выйти из комнаты, чтобы заменить их. Только и всего.

— У тебя были с собой запасные батарейки? — удивился Хок.

— Конечно.

— Ну, тогда я беру свои слова обратно. Ты сработала исключительно профессионально. Молодец! Запись получилась нормальная? Ничего не пропущено?

— Если вы с Биллом не говорили с Морроу, пока я меняла батарейки, то на пленке записано все. Хок осторожно потрепал Эллиту по плечу.

— Ты все сделала правильно. Можешь ехать домой.

По дороге в окружную тюрьму Морроу почти все время молчал, лишь однажды несмело спросив:

— Могу я вас попросить о небольшом одолжении, господа? Я ведь подписал признание, сделал все, как вы просили, так что...

— Конечно, командир, — ответил Хендерсон. — Чем мы вам можем помочь?

— Видите ли, — Морроу облизнул пересохшие губы, — если станет известно о том, что я заядлый игрок, то у меня уже не будет никаких шансов вернуться в авиацию. Авиакомпании очень строго следят за этим. Они считают страсть к азартным играм навязчивым неврозом, а с таким диагнозом в пилоты не берут.

— Лично я никому об этом не скажу, — пообещал Билл. — А ты, Хок?

— Буду нем как рыба.

— Спасибо! — облегченно вздохнул Морроу. — Огромное вам спасибо!

Больше командир Морроу от своей тетради не отвлекался.

Хок добрался до своего дома только в начале двенадцатого ночи. Он смертельно устал после долгого рабочего дня и, к тому же, был зверски голоден. Разогрев на плитке банку консервированного супа с лапшой, он уселся за свой маленький письменный стол, и принялся есть прямо из банки.

Стену над письменным столом украшала картина, изображавшая трех лошадей, запряженных в пожарную цистерну. Ноздри у белых лошадей были раздуты, а глаза вылезали из орбит. Хок обожал картину, но старался смотреть на нее как можно реже — особенно когда сидел за столом. Маленькая гостиная была заставлена разномастной мебелью, которую предыдущая жилица — старушка, прожившая в этом номере двенадцать лет и скончавшаяся в нем же, — приобретала на различных распродажах. В комнате стояло викторианское кресло, мексиканский столик с наборной столешницей, на котором размещался портативный черно-белый телевизор, несколько шатких кофейных столиков на тонких металлических ножках, уставленных горшками с домашними растениями. На полу лежал настоящий бухарский ковер ручной работы, но он за долгие годы совершенно выцвел и украсился пятнами от кофе и супа. Многочисленные книжные полки были уставлены пепельницами, чучелами крокодильчиков и морскими раковинами. Но библиотеку Хока эти вещицы не теснили, поскольку состояла она всего из трех томов: кулинарной книги, которую забыла взять с собой его бывшая жена, романа Гарольда Роббинса «Камень для Дэнни Фишера» и уэбстеровского словаря для учащихся колледжа. Время от времени Хок покупал книжки в мягких обложках, но, прочитав их, он оставлял книги в гостиничном вестибюле, чтобы и другие постояльцы могли скоротать время за чтением.

Единственное окно гостиной было завешено бордовыми бархатными портьерами. Сейчас они были раздвинуты и перехвачены посередине золотым шнуром, чтобы не загораживать тарахтящий оконный кондиционер.

Стены тоже были увешаны многочисленными картинами — в основном акварелями с пальмами и морскими пейзажами. Вторым номером в рейтинге Хока — после взмыленных белых лошадок, — проходил, однако, коллаж «Портрет мальчика в голубом». За основу его действительно была взята репродукция со знаменитой картины, однако чья-то заботливая рука приклеила к одежде мальчика синие попугайские перышки, и когда струя воздуха от кондиционера попадала на картину, теребя перышки, создавалось впечатление, что мальчик натуральным образом дрожит на холодном ветру. Правда, над плечами многострадального персонажа картины возвышалась голова Модеста Мусоргского, аккуратно вырезанная из какой-то энциклопедии. Кое-где между картинами все-таки можно было разглядеть лиловые обои, украшенные маленькими белыми лилиями.

Ванная комната тоже не отличалась размерами, но в ней помимо сидячей ванны был еще и душ. Вторая комната, служившая спальней, была лишена окон, и ее почти целиком занимала огромная железная кровать. Кроме нее, здесь находился лишь небольшой комод из орехового дерева.

Встроенный шкаф был достаточно просторен для того, чтобы разместить в нем два комплекта униформы и выходной синий костюм Хока, а также картонную коробку с различными бумагами.

Эта маленькая квартирка стала для Хока настоящим прибежищем, и он огорчался оттого, что ему скоро придется отсюда съехать. И дело даже не в том, что Хок жил здесь бесплатно, — просто он настолько привык к квартирке, что стал называть ее «домом».

Интересно, позволит ему хозяин отеля, мистер Беннет, взять с собой «Мальчика в голубом» и тройку белых лошадей? Вряд ли. Если снять картины со стены, то сразу обнаружатся темные прямоугольники на выцветших обоях, и мистеру Беннету придется потратиться на ремонт. А этот скряга скорее удавится, чем станет тратиться на то, чтобы привести свою гостиницу в божий вид.

Вымыв кастрюльку, в которой разогревался суп, и ложку, Хок положил их в шкафчик, а затем собрал все вещи, которые нужно отдать в стирку, завернув их в свой желтый летний пиджак. Завтра утром этот узел заберет горничная-перуанка, которая ни слова не говорит по-английски, и вместе с постельным бельем отнесет к себе в прачечную. К вечеру она выстирает все вещи, погладит их и принесет обратно. И новую рабочую неделю Хок начнет в чистой и свежей одежонке.

Переделав все дела, Хок долго стоял под душем, затем переоделся в последние чистые трусы и решил посмотреть старый фильм «Ковбои» с Джоном Уэйном в главной роли, который Хоку очень нравился. Плеснув в стакан остатки виски «Эрли Таймс» из почти пустой бутылки, Хок разбавил спиртное водой из-под крана, бросил пустую бутылку в корзину для мусора, стоявшую под столом, отхлебнул полстакана, включил телевизор и уселся в викторианское кресло. В это время зазвонил телефон, не имевший прямого выхода в город. Интересно, кому Хок понадобился в столь поздний час? Он снял трубку.

— Извините, сержант, — сказал портье Эдди Коэн. — Я не хотел вас будить, но...

— Я не спал, Эдди. Кто мне звонит?

— Звонить-то вам никто не звонит, но тут в вестибюле две девочки, которые утверждают, что вы — их отец.

— Что?!

— Я сначала решил, что они меня разыгрывают, и потому сказал им, что сержант Мозли не женат. Тогда одна из них показала мне фотографию, на которой действительно изображены вы, сержант, в полицейской форме.

— Две девочки?

— Да, сержант. На вид — школьницы. Они совсем не похожи на вас, сержант, но настаивают на том, что приходятся вам дочерьми. Отослать их к вам или вы сами спуститесь?

— Уже иду.

Хок торопливо натянул на себя серую футболку, влез в шорты цвета хаки и сунул в туфли босые ноги, поскольку чистых носков у него просто не осталось. Рассовав по карманам бумажник, удостоверение и полицейский жетон, Хок прицепил сзади к ремню кобуру с пистолетом, положил в нагрудный карман тенниски ключи от номера, зашел в ванную, вставил искусственную челюсть и наскоро причесал редеющие волосы.

Спускаясь в лифте, Хок вспомнил, что прошлой ночью ему кто-то звонил. Эдди не стал соединять звонившую женщину с Хоком, поскольку время близилось к трем пополуночи, а неназвавшаяся дама сказала, что звонок не срочный. Интересно, если Патси не считает отправку дочерей к отцу после десятилетнего перерыва чрезвычайным событием, то о чем она сочтет необходимым сообщить срочно? Хотя звонила, может быть, и не Патси. Что же у нее стряслось?