Оказалось, что вкус у нее тоже есть. Мы поднялись на лифте на верхний этаж высотного дома, и через лаз, заделанный гнутыми стальными прутьями, выбрались на крышу. Там было очень свежо и очень холодно; бешеные порывы ветра стремительно несли снег от бортика к бортику, маленькие барханчики намело у антенн, около каких-то стальных штуковин, к которым крепятся провода, вокруг выходов вентиляционных шахт. Из черных щелей в шахтах мутно несло неопределенным пищевым перегаром, мылом, нафталином, еще чем-то неустановимо-человеческим. Эта бытовая вонь уносилась с ветром, растворялась в аромате зимы, налетала мгновенными всплесками, как воспоминание — и исчезала. Под нами спали люди, запах напоминал о них, смешно было и захватывающе, как какая-то рискованная шалость.

Девчонка разделась почти догола и швырнула одежду в снег. Ледяной ветер обжигал кожу, как кипяток, вокруг нас летела метельная темнота, наша перетекающая сила была как мечущийся огонь — так весело и так сладко.

Кажется, ее тело, белее снега в ночи, светилось от нашей перекрещенной силы, как раскалившийся электрод. Руки Джеффри были горячи — или мне это казалось на контрасте с обжигающим холодом — и я жалел только, что мы не можем поцеловаться в момент этого выплеска чистой энергии, когда все вокруг как будто вспыхивает холодным белым лунным огнем.

Потом мы втроем сидели на бортике крыши и болтали ногами в бушующей пустоте. Похоже, мы все одинаково чувствовали себя играющими детьми. Девчонка обнимала нас с Джеффри за плечи — судя по ее мечтательной рожице, поток силы, прошедший ее насквозь и, вероятно, слегка растворившийся в ее теле, оказался достаточным для доброго к нам отношения.

— Меня зовут… — начала дурочка, но Джеффри прижал палец к ее губам.

Правильно. Настоящее имя она не назовет, а вампирская чушь типа Анжелики или Эльвиры, будет выглядеть непростительной пошлостью. Она, как ни удивительно, поняла, рассмеялась, кивнула. Потом соскочила с бортика с какой-то птичьей легкостью, и пошла к лазу на чердак, собирая по пути разбросанные по снегу тряпки.

В этот раз мы совершили честную сделку. Наш третий партнер не был альтруистом, но оказался настолько тактичен, чтобы не торговаться и не требовать больше, чем ему причитается.

— Симпатичная девка, — сказал Джеффри, взглянув ей вслед, когда где-то внизу хлопнула дверь.

— Да. Спокойная. И не навязывается. Позовем ее когда-нибудь?

— Не знаю, Мигель. Может быть. Если так судьба обернется.

Мы посидели еще с четверть часа и спустились на улицу. Метель начала утихать. Воздух был на вкус похож на холодную газировку, а звезды — на льдинки в бокале. Мы шли рядом, и я протянул Джеффри поток силы, как руку. Он только усмехнулся. Ему льстило, что я чувствую себя свободным и счастливым и поэтому иногда впадаю в экстатическую благодарность. А мне все хотелось, чтобы он получше понял, насколько я в действительности свободен и счастлив.

До восторга! До оргазма почти!

— Ты будешь очень неплохим Вечным, mon cher, — заметил он одобрительно, когда я подпрыгнул и дотянулся кончиками пальцев до болтающегося дорожного знака.

В ответ я бросил в него комком смерзшегося снега.

В этот раз атмосфера в клубе была совсем не такой чопорной, как раньше. Куда веселее — и куда больше по вкусу Лешке. Новый Год, однако…

Лазер чертил цветы и звезды в дымном и жарком воздухе, мрак взрывался цветными огнями, из мощных динамиков грохотала модная мелодия. Вспышки цветного света дробили движения танцующих на фазы, выхватывали из мрака вскинутые белые руки, горящие глаза, запрокинутые лица, обнявшихся, целующихся, умирающих.

Запах ладана смешался с вонью пота, дешевых дезодорантов, сигаретного дыма, крови, спермы… То еще веселье.

— Потанцуем, красавчик? — возникла из дыма и вспышек девушка-вампир, модно взлохмаченная, веселая, мерцающая смертями — возбужденная и от этого особенно очаровательная.

— Он со мной! — рявкнула Клара откуда ни возьмись.

— Не жирно ли тебе, подруга?

— Вали к черту!

— Дура жадная!

— Сама такая!

— Ну и жри! — девушка растворилась в темноте и грохоте.

— Бардак… — протянул Лешка и не услышал собственного голоса за навязчивым рэпповым буханьем.

— Ничего!

Клара на пару минут исчезла из виду, появилась с потным, красным, ошалевшим от возбуждения и Зова со всех сторон, бритым парнем. Тот еще успел победно взглянуть на Лешку — но уже миг спустя Клара оказалась на его коленях и впилась в его шею — зубами, как предпочитала. Без всяких телячьих нежностей. И труп бритого с лицом, искаженным пронзительной болью, грохнулся башкой об стол, а Клара улыбнулась Лешке — светящаяся, с губами, вымазанными блестящей яркой кровью, как стильной губной помадой.

— Опять показываешь, ведьма? — прокричал через музыку Лешка, пока чьи-то руки убирали труп бритого и вытирали кровь.

— Уже не дергаешься, Лешечка? Смелый стал?

— Дура ты, баба, не потому что баба, а потому что дура!

— Ты поговори еще! Я злая сегодня!

— Зато я добрый. Ни черта ты не сделаешь, Кларочка. Я тебе нужен.

— На фига?!

— Не знаю! Но нужен — это точно. Так что сиди и не серди дядю!

Клара оскалилась — но не возразила. Лешка усмехнулся.

И тут к столу подошла Эмма.

Лешка инстинктивно отшатнулся, когда она приблизилась. От нее во все стороны летела холодная ярость, от нее несло космическим холодом и ладаном так, что ее зимний запах перекрывал тошную вонь дискотеки. Ее бледное лицо с черными провалами глаз, в глубине которых горели кровавые огни, выражало такую дикую ненависть, что желудок Лешки опять провалился ниже ступней от спазм смертного ужаса.

Лешка ужасно захотел исчезнуть, просто исчезнуть в этом месте и появиться где-нибудь подальше отсюда. Но Эмма не обратила на него ни малейшего внимания.

Она резко развернула Клару к себе — и влепила ей такую затрещину, что на белой Клариной щеке тут же проступило иссиня-черное пятно.

— Охерела, сука?! — взвизгнула Клара, испуганная, судя по глазам, не меньше Лешки.

Эмма в ответ ударила ее по другой щеке — с силой, способной разнести в щебень бетонную стену. Клара снова взвизгнула и съежилась на стуле, глядя на Эмму снизу вверх с ужасом и злобой, как хорек или крыса, загнанные в угол.

— Упырь, тварь поганая, — медленно проговорила Эмма, и ее холодный низкий голос прорезал грохот музыки тяжелым лезвием. — Ты что же, не помнишь уже, Нинка, на какой помойке я тебя подобрала? Не помнишь, чем кормила? Как настоящую Вечную из тебя, упыря, делала?

— Да чего ты бесишься, ладно тебе, — всхлипнула Клара, схватившись ладонями за почерневшее лицо. — Подумаешь…

— Замолчи, от тебя падалью несет. И запомни, гадина — можешь на мою силу не рассчитывать. Твое счастье, что вампиры мертвой крови не пьют. Ползи со своим полутрупом куда хочешь, жри мертвечину, воняй, разлагайся на ходу — только не попадайся на моей до роге. Сожгу — и зарою твои гнилые кости, ясно?

— Почище тебя есть, — прошипела Клара, пытаясь выпрямиться.

— Артур? Мигель? Лиза? Оскар? Лаванда? Да? Ну-ну. Давай, добивайся. Только уж не удивляйся, если кто-нибудь из них блеванет тебе на рожу. Вампиры, деточка, трупного запаха не выносят.

Эмма вытащила из кармана джинсов носовой платок, тщательно вытерла руки и бросила платок на столик. Потом развернулась — и растворилась в дискотечном чаду.

Поток музыки, который как будто что-то держало, прорвался, хлынул, больно ударил по ушам — но это уже не имело значения. Опасность миновала. Лешка вальяжно развалился на стуле.

— Пошли отсюда, — буркнула Клара, всхлипывая и шмыгая носом, как смертная женщина.

— Может, посидим еще? Макияж у тебя — не устоять, крошка.

— Сволочь поганая, — огрызнулась Клара и, встав со стула, направилась к выходу из зала.

Лешка усмехнулся и вышел за ней.

Клара остановилась в холле между колоннами и разрыдалась. Ее опухшее, заплаканное лицо выглядело страшно и мерзко, как маска удавленника.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: