От любого движения «снег» внутри поднимался, а потом оседал, имитируя обильный снегопад.

Я рассказала ему, как лишилась своего шара. Он посмотрел очень внимательно. Но я не могла сейчас позволить купить себе новый — на ценнике стояла заоблачная, по моему мнению, цифра.

— Пойдём, я покажу тебе настоящую карусель начала прошлого века, — сказала я, решительно беря себя в руки.

Конечно, эту карусель просто сделали по эскизам той, прежней. Ни одна конструкция не выдержит столько лет эксплуатации. Но всё было именно так, как на фото столетней давности. На первом этаже стояли белые лошадки в яблоках и кресла, как в фиакрах. На втором этаже, куда вели маленькие аккуратные ступеньки, были окна с занавесочками, не позволявшими заглянуть внутрь, а венчала всё это богато расцвеченная цветными фонариками крыша, как у шатра бродячих артистов.

— Прокатимся, — решил Мартин, видя, как я любуюсь старым дизайном.

Лошадки был рассчитаны на детей. А вот кресла вполне подходили и нам. Боже, какое удивительное чувство — вновь прокатиться на карусели своего детства, снова ощутить восторг полета и легкое головокружение потом…

Я впала в состояние, когда хочется любить весь мир. И Мартина, подарившего мне этот вечер. Потом мы, конечно, катались и на самой высокой карусели, я орала во весь голос. И гуляли по множеству разноцветных аллей парка, слегка припорошённых искусственным снежком. И ели в кафе, стилизованном под поезд. Ρядом был почти настоящий вокзал и старинный паровоз с вагонами, в которых Йолиниссе продавали сладости.

Мартин купил мне приглянувшуюся ему конфету в полосатой обёртке сантиметров двадцать пять длиной. После этого я захотела пить, и мы нашли ларёк, где был горячий глёг без сахара. Мы пили его, стоя под здоровенной елью, которая худо-бедно защищала от разошедшегося к вечеру дождя. А потом целовались, и мне было всё равно, что он — актёр.

Уходить из «Тиволи» не хотелось. Мартинка была права. Я не смогла сказать Мартину, что не встречаюсь с актёрами. Даже когда он отвёз меня домой и вместо прощания дал пригласительный на свой концерт. Я засунула бумажку в карман куртки, даже не взглянув. Быстро поцеловала Мартина в щёку и убежала.

Почему, ну почему жизнь так несправедлива? Если и дарит несколько часов настоящей сказки, то потом бьёт с размаху в лицо. Мартин, пожалуй, лучший из всех моих кавалеров за последние пять лет, но — актёр!!!

Чтобы уснуть, пришлось выпить таблетку успокоительного. В воскресенье я играла самый ответственный спектакль — дома у родителей. Эти двое знали меня как облупленную, так что ни взглядом, ни поворотом головы я не могла выдать им своё самое большое разочарование. С мамой мы планировали, что приготовим на Рождество, с папой — какие фейерверки купим на Новый Год. Смотрели старые фотографии и украшали дом.

Вечером я вернулась к себе и снова выпила таблетку. Утром календарь показал, что сегодня понедельник, двадцать первое. Мартин звонил несколько раз, но я сбрасывала. И малодушно записала для него сообщение, где говорила, что благодарю за прекрасный вечер, но больше встречаться не хочу.

Мартинка, которая жила неподалёку от офиса, на Амагере, забежала вечером. И первым делом спросила про мой субботний вечер.

— Вечер был сказочный. Но сказка кончилась, — вздохнула я. — Мы расстались.

— Да вы и не встречались ещё, — возразила Мартинка.

Пришлось напомнить, что такие встречи противоречат моим принципам.

— А ничего, что он живёт в другой стране? И явно не бедствует?

— Если хоть раз дать слабину, сама знаешь, как потом будет трудно восстановить репутацию.

— Эва-Лотта, репутация иногда только мешает, — сказала подруга. — Вспомни, как было у меня с Рихардом.

Я помнила. Рихарду очень мешала сблизиться с Мартинкой его репутация плейбоя. Но взаимное притяжение всё-таки победило.

*Прим. автора: Эва-Лотта снова вспоминает события романа «Панбархатный сезон».

— Вот погоди, я еще попрошу эвропол выяснить, какие доходы у твоего Мартина. Как его фамилия, кстати?

— Ньёрре, но я очень прошу — не надо ничего выяснять.

— Знакомая фамилия, — задумалась Мартинка. — Думаю, стоит просто побублить.

— Брось, — твёрдо сказала я, выключая свет и запирая офис. — Лучше расскажи, что вы с Рихардом делаете на Рождество?

— Ему урезали отпуск, — сразу переключилась Мартинка. — Дали только три дня, представляешь? Я не знаю, я правда не знаю, что делать.

— Лети к нему в Вену, — предложила я, пока мы шли по улице, блестящей гирляндами и фонариками под небольшим дождичком. — У вас же семья, это святое.

— И ты останешься тут одна? До Нового Года? С родителями?

Если повезёт, может быть, я навещу свою польскую бабушку. Если нет… отправлю к ней родителей и проведу пару дней, глядя старые комедии с Фаню Делуисом и попивая глёг с домашними имбирными печеньями.

— Ну ладно, — как-то неопределённо сказала Мартинка, когда мы уже дошли до метро. — Я ещё подумаю. Возможно, комедии посмотрим вместе.

— С ума сошла? А Рихард?!

— Если тебя беспокоит Рихард, меня беспокоит Мартин. Если я лечу в Вену, ты проводишь Ρождество с ним. Если нет — то мы проводим его вместе.

— Шантажистка, — ответила я вместо прощания.

Мартинка с улыбкой помахала мне рукой. Она дойдёт от метро до дома за десять минут. Как и я, только проеду несколько станций.

Когда утром двадцать третьего декабря я пришла офис, Мартинка уже орудовала разделочным ножом. На кофейном столике лежал кусок копчёной лососины, хлеб, какая-то зелень… Как обычно.

— Торт занесёт Бригитта. Олаф будет позже, Гертруда предупредила, что вчера он сорвал голос, поэтому сегодня будет только махать всем рукой.

Бедняга Олаф… Надо выписать ему премию. Я вынула первую бутылку просекко, протёрла бокалы и присоединилась к подруге, помогая нарезать бутеры.

Народ стал собираться ближе к обеду. Девочки играли сегодня только один спектакль — утренний. Йолимены освобождались позже. Но в наш маленький офис всё равно не вмещалось больше шести-семи человек сразу. И то кому-то негде было сесть.

— С Рождеством! — звучали поздравления, звенели бокалы.

В промежутках мы с Мартинкой старались успеть перемыть посуду и нарезать новых бутербродов. Когда пришли Бригитта с тортом и Олаф прямо в костюме Йолимена, стало немного проще, но теснее.

— Вечеринка! — с порога заявила Бригитта. — Я не напьюсь сегодня в хлам только потому, что обещала Руди.

Олаф тут же откупорил подготовленную бутылку и налил ей целый бокал.

— У нас отличный просекко, — возразила Мартинка, — мы с Эвой-Лоттой пьём почти с утра — и ничего.

Но стоит лишь произнести магическое слово — вечеринка, как тут же начинают слетаться опоздавшие феи и уже слегка отметившие Йолимены. Олафа тут же задвинули в угол, где он мог только разливать просекко да вынимать из своего мешка конфеты. Впрочем, он всё еще берёг горло, так что это было к лучшему.

Бригитта потребовала включить музыку, вытащила в центр первого попавшегося Йолимена и станцевала с ним что-то вроде танца на льдине — места было так мало, что можно было представить себе даже тающую льдину. Мартинка, Метте и Анне-Лиза одна за другой повторили её подвиг, а потом стали разбегаться.

— Эва, если что — ты звони, я просто хочу немного прибраться перед праздниками, — сказала Мартинка. — На случай, если я всё-таки останусь дома.

— Иди, деточка, — махнула рукой Бригитта. — Я всё равно жду Ρуди, так что помогу Эве-Лотте.

— Эва-Лотта, за тебя и процветание агентства! — громко сказала Метте, поднимая бокал.

— За это грех не выпить, — поддержала её Бригитта.

Мы выпили, и девчонки умчались.

— Олаф, ты, наверное, устал? — спросила я. — Сядь сюда, пока ещё кто-нибудь не пришёл.

Олаф помахал рукой из своего угла, показывая, что совсем не устал.

— О! — обрадовалась Бригитта. — Тогда иди, потанцуем!

Места стало чуть больше, и они смогли изобразить что-то среднее между старинным менуэтом и современным латино под музыку их молодости. Когда пришёл Руди, Олаф крутанул Бригитту так, что она оказалась в руках мужа, который тут же включился в ритм. Я с минуту понаблюдала, как гармонично смотрится маленький полный Руди, кружащий в объятиях свою высокую стройную жену, а потом увидела, что Олаф манит пальцем меня.

Двум парам в нашем офисе уже не станцевать ни менуэт, ни латино. Только танец на льдине. Наверное, уже никто больше не придёт, а потанцевать с Йолименом пару минут — хорошая примета.

Вот только… мне показалось, или наш Олаф изрядно осунулся после больницы? И танцует совсем не как старый дамский угодник…

— Олаф, у тебя всё в порядке? Я знаю, ты сорвал голос, но просто кивни. Может, ты устал и пойдёшь домой?

Он кивнул, а потом усердно помотал головой. От этого шапка вместе с бородой слегка съехали набок, и я увидела часть щеки — с молодой гладкой кожей без морщин. О Господи. Я стянула с него колпак Йолимена и белую бороду. Я танцевала с Мартином!

Он пробрался в наш офис вместо Олафа. И привела его Бригитта!

— Я всё тебе объясню, — сказал он, продолжая крепко обнимать меня.

— Не надо. Я не встречаюсь с актёрами. Прости.

— Деточка, мне кажется, тебе стоит послушать то, что он скажет, — вмешалась Бригитта. — Руди, дорогой, возьми себе кусочек торта.

Засада.

— Бригитта, я уже всё поняла. Ты решила побыть феей Ρождества и осчастливить…

— Она всегда фея, — пропыхтел Руди. — А Мартин — хороший парень. Мы с ним познакомились, пока подменяли Олафа. И это я предложил ему прийти сюда в костюме Йолимена.

— Поймите, у меня принципы и репутация человека слова. А вы знаете, что в нашем бизнесе репутация — это всё.

— Всё, деточка, мне надоело. Ρуди, передай ей тортик. Мартин, начинай говорить.

— Я заткну уши, — предупредила я.

— Руди, Бригитта, я вам очень благодарен, но… можно мы попробуем сами? — твёрдо сказал Мартин. — Эва-Лотта, помнишь, мы в первый день знакомства сидели в кафе?