— Отель двухзвездочный, — пожал плечами Супермен, — мы, конечно, можем себе позволить и лучший, но мне не хотелось бы, чтобы мы уж очень были на виду, моя маленькая Элен. — И Супермен выглянул, отодвинув штору, на рю Сент-Оноре. Внизу было светло от фонарей, и резво ходили по улице люди, направляясь в рестораны или выходя из них. Обычная человеческая активность.

— Ты знаешь, Генри, мне нравится имя Элен, — сказала девчонка и, поерзав спиной по кровати, повторила медленно: — Эллен, Хэллен. Ты можешь называть меня Элен все время?

— Пожалуйста, — пожал плечами Супермен. — Я не уверен, что я буду помнить об этом каждую минуту, но я попытаюсь. Троянская Елена.

— Что? — спросила девчонка.

— Троянская Елена — мифологический персонаж, — начал объяснять терпеливый Супермен девчонке.

— Я знаю, кто такая Helen of Troy, — обиделась девчонка. — Я не расслышала.

— Извини, — сказал учтивый Генрих. — Я понятия не имею, преподают ли они вам греческую историю и мифологию в английской школе… И если преподают, то как…

— Я сама читала греческие мифы, — опять обиделась Элен-Алис. — При чем здесь школа?

— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки Супермен. — Сдаюсь на милость Троянской Елены…

— То-то, — самодовольно сказала девчонка. — Я даже Апулея читала… Я вообще много книг прочла. Много болела в детстве, Генри, лежала в постели и читала… Запоем. — Девчонка вдруг закинула руки за голову и уже другим тоном, тихим и мечтательным, попросила: — Генри, а Генри, обними меня, а?

Генри подумал, что он забывает, дурак, что девчонка только девчонка, и что бы она на себя ни надела, сколько бы металлических шипов ни торчало с ее браслетов на руках и шее, еще совсем недавно, может быть, год или два назад, девчонка спала с каким-нибудь замусоленным медведем, зайцем или крокодилом в обнимку. Многие и до двадцати пяти лет спят так. Даже проститутки… Девчонке нужна ласка. Хотя бы время от времени. Потому Генрих подошел к девочке и лег рядом с нею, обнял ее и подышал немного ей в волосы, чтобы сделать их теплыми.

— Я, конечно, не могу заменить тебе твоего медведя, kid, — прошептал он на ухо девочке. — Я много тверже…

— Откуда ты знаешь про медведя? — спросила Элен-Алис шепотом.

— Догадался, — сознался Генрих. — Мне почему-то показалось, что такой человек, как ты, обязательно должен был спать с медведем.

— Такой человек, как я, — захихикала девчонка. — Ты иногда очень смешной, Супермен! Я больше люблю, когда ты смешной, чем когда ты грустный. Ты лучше медведя, Генри, намного лучше. — Девчонка опять хихикнула. — Знаешь почему?

— Почему?

— Ты можешь меня выебать. А медведь не мог. — Девчонка захохотала и в смущении вдруг спряталась в воротник своего пальто.

— Я думал, хотя бы маленькие девочки невинны.

— Фу, глупость, — девчонка повернулась к Супермену. — Если хочешь знать, маленькие девочки, может быть, самые грязные и неприличные существа на свете. Мне очень хотелось всегда, чтобы мой медведь меня выебал. Я очень его всегда прижимала к себе. Знаешь, как я с ним спала, Генри?

— Как?

— Я затискивала его между ног, — Алис смущенно захихикала. — И мне снились ужасные сны, в которых мой медведь, наглый и неприличный, лизал мои губы большим красным языком и потом ебал меня.

— Как неприлично. Сколько же тебе было лет, kid?

— Не знаю. Десять? Или одиннадцать. Утром я боялась посмотреть в лицо Магги. Я думала, она все должна понять… Что происходило ночью между медведем и мной…

— Ты нимфоманка, kid…

— Не думаю, Супермен. Другие девочки говорили мне о чем-то подобном…

— Они, наверное, трахались с зайцами, — вставил Супермен.

— Глупый Генрих, — девчонка закрыла ему рот рукой. В словах «Глупый Генрих» прозвучало кокетство.

Супермен, вслушавшись в это кокетство, запустив одну руку под юбку девчонки, ласкал ее бедрышки и думал, что такая Алис, Алис Кокетливая, вполне могла подставить свою щелку мальчику Джиму в туалете в перерыве между двумя дозами героина. Хотя героин и не помощник сексу. Скорее наоборот… Впрочем, Супермен быстро отмел эту мысль и сосредоточился на горячем животе девочки, которого он достиг, сдвинув вниз черный нейлон… Девчонка задышала глубже и издала стон. Потом еще один.

Супермен опять подумал о бритоголовом мальчике Джиме, ебущем нагероиненную девчонку его в туалете, девчонка в воображении Супермена стояла, согнувшись над туалетом, черное пальто заброшено ей на голову, белая попка оголена… Супермен чаще задышал, как и Алиска, и, стащив с горячей девчонки ее черный нейлон до самых лодыжек, содрал туфлю с ее одной ноги, потом нейлон, оставив нейлон висеть на другой ноге, и, высвободив из своих черных брюк уже твердый член, понес его вверх и вставил в мякоть его девочки… Там было невероятно хорошо. Вместе с бритоголовым Джимом Супермен вонзался в девчонку глубже и в стороны, и опять глубже, раскрывая, растворяя, раздирая ее плоть как можно шире. Дитя в ответ на грубый член в ее щелке выпустила откуда-то из глубин еще дополнительную порцию желе, встречая грубого, дерзкого завоевателя нежно и мягко. Добром отвечая на зло.

Только после своего звонка в «Либерасьон» и короткого разговора с Джей Джей Ди Супермен впервые в жизни понял, что он тщеславен. Ничем другим было невозможно объяснить поступок Генриха. Мало того, когда в ответ на шутливую благодарность Супермена за несколько статей в газете Джей Джей Ди предложил Супермену взять у него интервью и клятвенно пообещал, что ручается за безопасность Супермена во время этого свидания, тщеславный Генрих согласился. Неожиданно для самого себя.

И вот теперь он шел на свидание. Глупо, опасно, как школьник поступал Супермен и понимал это. Однако шел. Каждый человек тщеславен. Самый простой, примитивный, тщеславен примитивно — надпись на могильном камне, дети и внуки, добившиеся чепуховых успехов, пусть что-то, но оставить на земле в знак того, что и «я тоже был». Новые времена вызвали к жизни новое тщеславие. Попасть в газету, например, лучше этого могло быть только интервью на TV.

Впрочем, человек — грустное животное, думал Супермен. Только определенная беззаботная легкомысленность позволяет ему жить. И, может быть, еще любопытство: а что дальше будет? Без легкомысленности и любопытства все эти существа, наполняющие города и равнины земли, кончали бы с собой в момент осознания своей смерти. В сущности, все ведь приговорены к смертной казни (один миллиард китайцев — тоже). Единственное облегчение в человеческой судьбе, поблажка — неизвестность точной даты приговора. В пределах восьмидесяти или ста лет. Некоторым удается оттянуть приговор и за сто. Есть и такие, которых приговор настигает в первые годы жизни… или даже месяцы. Такие счастливей других — они еще не успели привыкнуть к этому миру. Потому покидают его без особого сожаления…

«Нет, такое эфемерное и грустное существо просто не может быть нетщеславным, — оправдал себя Супермен, — нужно быть человеком среди людей, пусть я и Супермен». И с этими последними мыслями, приободрившись, он пошел во двор дома 95 по бульвару Сент-Мишель, где в квартире подруги ждал его Джей Джей Ди. Несмотря на то, что Супермен давно не верил людям, он не опасался увидеть полицейских, войдя в квартиру. Журналист — это прежде всего журналист. После того как Джей Джей Ди возьмет интервью у Супермена, он может его и заложить, но до интервью — нет, Супермен в это не верил. Непрофессионально.

Внизу, в холле дома, на алюминиевой лестнице стоял рабочий-маляр и докрашивал три настежь распахнутые двери. Увидев Супермена, маляр засвистел.

Генрих не поверил в принадлежность маляра к полицейской касте. Уж слишком тонкий трюк. Хватило бы пары-трех полицейских в квартире подруги журналиста. Супермен проверил «беретту» в кармане плаща и зашагал по пахнущей краской и еще заляпанной лестнице вверх. Тоже посвистывая.

На четвертом этаже он позвонил в дверь. Было сказано позвонить в дверь с табличкой «Доминик Си». Он и позвонил.