После этой малоприятной интерлюдии Обри вернулся в наемном экипаже в Уайтхолл. Он кивнул Адмиралтейству, этому кладезю величайшей радости и глубокого беспокойства, и прошел через парк Сент-Джеймс в клуб. Лондон он любил, и прогулка ему понравилась, но слишком измотала. Джек послал за шампанским и устроился с кружкой в мягком кресле рядом с выходившим на улицу окном. В нем снова начал бить родник жизни, окутывая побитые пятки и натертые ступни. Жизнерадостность и даже энтузиазм раннего утра возвращались все быстрее, пока он размышлял о гигантском количестве дел, завершенных за прошедший день. Сейчас ему надо было бы собраться, встать и отправиться в «Грейпс». Там, может быть, ждет письмо от Софи, а может, он наткнется на Стивена. Ну, или по крайней мере получит о нем весточку.

Джек улыбнулся, но улыбку с его лица стерло приближение Эдварда Паркера, бывшего товарища по плаванию.

Джек не имел ничего против Эдварда Паркера, но не хотел ни от кого выслушивать соболезнования по поводу «Сюрприза». Тем не менее, выход из положения нашелся. Паркер был довольно неплохим моряком, храбрым и успешным, он принадлежал к хорошо известной морской династии и мог рассчитывать на постоянную занятость и в конечном итоге — на адмиральский флаг. Помимо всего прочего он был стройным и мужественным, постоянным объектом женского внимания. Но себя он ценил лишь за два качества, которыми вовсе не обладал — умение ездить верхом как парень из поэмы и способностью перепить кого угодно.

— Ох, Обри, — воскликнул он, — как печально было услышать о «Сюрпризе».

— Не беспокойся, — отозвался Джек. — Сегодня день святого Гропера, покровителя пьяниц, в этот день ныть не дозволено. Вильям, кружку того же самого для капитана Паркера. Клуб мог похвастаться особенно элегантными серебряными кружками, а эта, на сверкающем подносе и покрытая изморозью, смотрелась еще лучше.

— За святого Гропера, — поднял кружку Джек, — и за его бессмертную память, одним глотком. Не пролей ни капли.

Паркер решительно принялся за дело, но он весил девять стоунов против шестнадцати Джека и не слонялся по Лондону весь день. Хотя вторую кружку он предложил сам, но это его и погубило: посидев некоторое время с застывшей на бледном лице неестественной улыбкой, Эдвард пробормотал едва связные извинения и поспешил прочь из комнаты.

Джек откинулся в кресле и стал созерцать вечерний прилив на улице Сент-Джеймс. Во дворце давали затяжной дневной прием, и в толпе виднелось много необычно пышно одетых офицеров, сплошь багрянец и золото, сверкающее серебро и перья, как у Агамемнона. Они спешили в сторону Пикадилли, опасаясь надвигающегося ливня. Более предусмотрительных сопровождали слуги с зонтами, а некоторые, подобрав сабли и бренча шпорами, неслись в тот или другой клуб. На улице располагалось несколько клубов, и практически напротив окна Джека — “Баттонс”, к которому принадлежал генерал Обри.

Джек в нем тоже состоял, но почти не бывал там, невысоко оценивая общество — исключительно богатые люди, гораздо больше герцогов, нежели в других местах, и слишком уж много подлецов, причем некоторые из отличных семей.

Как только офицеры достигли своих убежищ, улицу снова заполонили штатские. Джек с сожалением заметил, что славные пестрые одежды его юности все больше и больше сдают позиции черным. Хотя и подходящие в определенных случаях, они придавали улице траурный дух. По правде говоря, то там, то сям мелькали бутылочно-зеленый, бордо и ярко-синий, но дальняя сторона улицы больше не напоминала цветник. К тому же почти вся молодежь вырядилась в рейтузы.

Мимо проплыло  немало знакомых лиц. Бленкинсоп из министерства иностранных дел, превосходно выглядит. Уадден, хэмпширский сосед и отличный человек, но сейчас выглядит далеко не счастливым верхом на недавно купленной лошади, которая идет в сторону часовой башни, вся в мыле и как-то боком. Как только пробило полчаса, скотина (легкий гнедой мерин) издала что-то вроде вопля и понеслась в узкую аллею рядом с «Локс»[11]. Обри разглядел, как Уадден выбрался оттуда, понурив голову и, видимо, бросив лошадь. Увидел он, и как Рэй из Адмиралтейства и какой-то мужчина, чьего имени вспомнить не удалось, зашли в “Баттонс”, оба в черном, за ними последовало еще больше людей в черном, а потом мелькнул старый, хорошо знакомый ярко-синий, и без особого удивления Джек узнал своего отца.

Когда-то было возможно полюбить генерала Обри, раз уж он женился на необыкновенно милой женщине, матери Джека. Но последние лет двадцать, а то и больше, к нему даже собственные собаки привязанности не питали. Его разум был практически целиком захвачен намерениями раздобыть денег с помощью различных уловок. Однажды он вырубил весь лес на своих землях, хотя деревья даже и наполовину не выросли, Джеку было очень обидно, а прибыли генерал практически не получил.

Сейчас он связался с какими-то очень странными созданиями, промышлявшими на стыке банковского дела, страхования и строительства. А еще он лишил Джека шанса унаследовать обедневшее, но подлежащее восстановлению поместье, женившись на молочнице, — он отписал ей громадную сумму и произвел на свет еще одного сына.

Но все же Джек отличался сильным чувством сыновней почтительности, и поэтому написал записку, в которой убеждал отца вложить все до последнего пенса в ценные бумаги из списка Палмера, отметив, что источник рекомендаций не может быть раскрыт и должен оставаться в секрете. Он намеревался просто передать письмо, не более, но увидев, как костлявая высокая фигура хватается за перила, чтобы взобраться на ступени, пробормотал: «К черту, он в конце концов мой отец, надо же спросить у него, как дела». «Если ты это сделаешь, — ответил слегка затуманенный голос рассудка, — то тебе придется отвечать на вопросы». «Ничего подобного, — возражал Джек, — мне только нужно сказать, что я обязан молчать — дал слово, — чтобы он понял», — и покончив с вином, он отправился на противоположную  сторону улицы.

— Джек, как жизнь? — вскричал генерал, узнав его. — Ты был далеко?

— Да сэр, на Тихом океане.

— А теперь вернулся. Славно, славно. — Генерал выглядел довольным. — Не побоюсь сказать, что София была рада тебя видеть, — продолжил генерал. Он был очень доволен собой, что вспомнил ее имя, и даже спросил у Джека, чего тот желает.

— Вы очень любезны, сэр, но я только что выпил три кружки шампанского, практически на пустой желудок, и отчетливо это чувствую. Но возможно, выпью кофе.

— Чушь, — воскликнул его отец. — Не будь проклятым сосунком. Хорошее вино еще никогда никому не навредило. Продолжим шампанским.

Пока они опустошали первые бокалы, Джек вежливо поинтересовался насчет своей мачехи и ее сына.

— Пара глупых сучек, вот кто они, вечно плачутся, — отозвался генерал. Он налил еще вина и после паузы повторил: — Не побоюсь сказать, что София будет рада тебя видеть.

— Надеюсь на это, — ответил Джек, — но я еще не был дома. Отличное вино, сэр, фруктовее нашего. Нет, дома я не был, картель высадил меня в Дувре, и я подумал, что вначале лучше побывать в Лондоне.

— Припоминаю, что твой лейтенант-бабник командовал как-то картельным судном. Как его звали?

— Баббингтон, сэр. Но теперь капитаном был Гарри Тэннан.

— Сын Харбрука? Ага, так значит картельным судном командует Гарри Тэннан, так?

— Да, сэр, — отозвался Джек, сожалея о том, что он упомянул проклятую лохань. Он совсем позабыл, как любит его отец подхватывать какой-нибудь незначительный кусочек информации и досаждать им до смерти. — Можем ли мы присесть в тихом уголке южной комнаты? Мне нужно рассказать кое-что очень важное о покупке акций.

— Какого дьявола? — ответил генерал, внимательно глядя на него. — Тогда пошли, и вино захвати. Но говори быстро, я кое-кого жду. Где ты достал это ужасное пальто? — спросил он, показывая путь. — Надеюсь не пугало огородное обокрал?

В южной комнате Джек напомнил сам себе: «лучше бы мне много не говорить». Он сел за письменный стол и быстро воспроизвел суть своего письма.