Теперь озарило и Палмера, обычно не смешливого человека, и он разразился таким взрывом хохота, что миловидная девушка со штопором в руке заглянула внутрь в изумлении.

Они засиделись над грецкими орехами, и пару раз Палмер заговаривал в неожиданно серьезном тоне, но передумывал. Они отправились в путь, огни экипажа врезались в темноту впереди, а дождь барабанил по крыше, создавая славное ощущение замкнутой уединенности, и лишь тогда Палмер озвучил, что у него на уме:

— Я гадал, капитан Обри, вот только что задумывался над тем, как я могу выразить свою признательность. — Джек пробормотал возражения, но Палмер продолжил: — И мне кажется, что с одной стороны, денежный подарок джентльмену в вашем положении будет очевидно немыслимым, даже если это приличная сумма, а с другой стороны, сведения, которые приведут к приобретению подобной суммы, или даже и большей, могут оказаться приемлемыми.

— Добрая мысль, — улыбнулся Джек в темноте.

— Намерение у меня, безусловно, благое, — продолжил Палмер, — но должен признаться, оно зависит от наличия определенного количества денег или же от друзей, которые могут их одолжить, или от кредита у агента или банкира, что в сущности одно и то же, поскольку всякому имеющему дается и приумножится, сами знаете, и только имеющему.

— Себя я бы не отнес к имеющим, — ответил Джек, — но и к нуждающимся не причислил.

В уме он уже перебирал дни скачек, дабы угадать лошадь, которую Палмер собирался порекомендовать, и был захвачен врасплох совершенно серьезно произнесенными словами:

— Как я рискну утверждать, вы в курсе, что переговоры об окончании войны уже ведутся некоторое время. Вот почему мы с моим патроном были в Париже. Они увенчались успехом. Мир подпишут в течении нескольких дней.

— Боже мой! — воскликнул Джек.

— Это правда, — отозвался Палмер. — И разумеется, можно размышлять над бесконечным множеством вопросов. Но мой непосредственный вывод — как только новость обнародуют, государственные облигации и множество коммерческих акций невероятно подорожают, некоторые из них — раза в два.

— Боже мой! — повторился Джек.

— Если купить сейчас, — заверил Палмер, — то можно получить огромную сумму до следующего расчетного дня. Можно взять взаймы или воспользоваться кредитом или подписать вексель с полной уверенностью.

— А разве это правильно — покупать в таких обстоятельствах? — поинтересовался Джек.

— Конечно же да, мой дорогой, — рассмеялся Палмер. — Так в Сити и делаются состояния. Ничего противозаконного или аморального в этом нет. Если вы знаете, что некая лошадь точно победит на скачках, можно посчитать, что неправильно на нее ставить, ведь вы забираете деньги у других. Но когда бумаги и акции растут, и растет ваша прибыль, вы ни у кого деньги не забираете. Растет благосостояние страны или компании, и вместе с ними — ваша прибыль, никому от этого нет вреда. Конечно, такое нельзя проделывать в очень большом масштабе, из опасений обрушить рынок ссудного капитала. Вы знакомы с рынком ссудного капитала, сэр?

— Я — точно нет, — ответил Джек.

— Я близко изучал его долгие годы, и уверяю вас, что в определенных случаях он становится  нервным, иррациональным и норовистым, как безрассудная женщина, склонная к припадкам. Волнения надолго выводят его из равновесия, что плохо влияет на государственный кредит. В таких случаях правительство допускает к важной информации только малое число людей, и на каждого возлагаются надежды, что он будет действовать осмотрительно и не выйдет за рамки.

— А что могут счесть излишком?

— Свыше пятидесяти тысяч в в государственных облигациях скорее всего вызовет неодобрение. Инвестиции в коммерческие акции, конечно, могут быть широко распределены и поэтому меньше возмутят рынок, но даже в таком случае не думаю, что сделки на большие суммы будут одобрены.

— Меня вряд ли сочтут неосмотрительным, — рассмеялся Обри и затем, гораздо более серьезным тоном, продолжил: — Я невероятно признателен вам, сэр. Так случилось, что у меня есть некоторое количество призовых денег на руках, и как и большинство людей, я был бы рад видеть их рост. Могу ли я поговорить обо всем этом с Мэтьюрином?

— Ну что же до этого, — ответил Палмер, — то боюсь, так не пойдет, поскольку информация совершенно конфиденциальная. По этой же самой причине, если вы решите покупать, то не должны делать это через одного посредника, только через нескольких — скажем, через своего призового агента, банкира и пару биржевых брокеров. Рынок крайне чувствителен к внезапным покупкам во времена всеобщей вялости, а особенно к покупкам одним лицом. С другой стороны, вы можете уговорить доктора Мэтьюрина, и может быть еще одного-двух своих лучших друзей немного прикупить. Вы можете уговаривать со всем упорством, но не ссылаясь ни на чей авторитет и не предавая, конечно, мое доверие. Доктор Мэтьюрин разбирается в биржевых делах?

— Очень сильно в этом сомневаюсь.

— Ну, такой философский ум вполне может созерцать Сити и наблюдать конфликт жадности и страха в умах его обитателей, чьим символом служат биржевые курсы. Но в любом случае, он, возможно, захочет просмотреть список ценных бумаг, которые готовы вырасти в цене, или о которых так хотя бы говорят. Я бы очень хотел выразить ему свое уважение, пусть и с такого расстояния. Вы, может быть, тоже сочтете список полезным: это плод долгих исследований.

Список все еще лежал в кармане у Джека, когда на следующий день он вошел в клуб, но теперь листок пестрел отметками, зачеркиваниями и большим количеством комментариев.

— Добрый день, Том, — поприветствовал он швейцара. — Есть письма для меня?

— Добрый день, сэр, — ответил Том, бросая взгляд на полку. — Нет, сэр. Сожалею, но ни одного.

— Хорошо, хорошо. — не стал расстраиваться Джек, — подозреваю, что времени прошло недостаточно. Ты не видел доктора Мэтьюрина?

— Доктора Мэтьюрина? О нет, сэр. Я даже не знал, что он в Англии.

Обри поднялся наверх. Чувствовал он себя радостным, но очень усталым: легко на душе, тяжело телу. Ночь, большая часть которой прошла за разговорами в дороге, не принесла отдыха. Ходьба по мощеным, не качающимся под ногами улицам после столь длительного плавания выматывала физически, а эмоции дня и ночи — и того сильней. Первый визит он нанес своему поверенному. Здесь Джек выяснил, что ни одно из дел не решилось ни в ту, ни в другую сторону, все осталось, в основном, в прежнем состоянии, разве что удалось узнать мнение двух видных барристеров по первому делу. Ни одно из них не было в целом неблагоприятным, и, возможно, дело могло разрешиться в начале следующей сессии суда.

По крайней мере, он мог не бояться ареста и помещения в долговую тюрьму, так что Джек направился прямиком к своему призовому агенту. Там он провел в делах все утро, гораздо плодотворнее, чем рассчитывал, благодаря захваченным на Адриатике призам, названия которых за давностью уже почти забыл, а потом зашел в банк, где его осыпали комплиментами. Обри провел некоторое время с одним из младших партнеров банка, и когда они вместе спускались по лестнице, Джек отметил, что необходимо позвать кассира — у него осталось при себе совсем мало денег. Мистер Хоар сделал шаг к конторке и произнес:

— Это капитан Обри из королевского флота, думаю, мы найдем для него золото.

Практически всем уже много лет приходилось обходиться бумажными купюрами, но Джек вышел из банка с двадцатью пятью гинеями — приятная тяжесть в кармане, ощущение реального, осязаемого богатства. Позже, поев мяса в трактире, он отправился к двум разным брокерам, своему и отцовскому. Второго он раньше не встречал и сразу же пожалел о знакомстве. Мистер Шейп отличался всем тем хвастовством и самоуверенностью, которые присущи третьеразрядным типам из Сити — не настоящий брокер, не член Биржи, но делец со стороны. Даже для столь непривычного к бизнесу человека, как Джек, был очевиден витавший вокруг него неистребимый дух непрофессионализма.

Тем не менее, делец пытался быть дружелюбным и сообщил Джеку, что генерал Обри в городе – он видел его не далее как несколько дней назад, и пожилой джентльмен «боек как всегда». Шейпу также очень хотелось бы узнать, зачем покупается именно такой портфель ценных бумаг, и маклер делал множество намеков. Но в этом не преуспел — Джек умел принимать довольно-таки неприступный вид, и на прямой вопрос самоуверенности у Шейпа не хватило.