Вчера ко мне в лабораторию явилась комиссия из сектора исследований. Коллеги выслушали мои объяснения с большим интересом: на профессора Шульмана они тоже произвели сильное впечатление. Он, правда, уже несколько лет как на пенсии, но все еще считается моим руководителем. Во всяком случае, некоторые из моих разработок последних тридцати лет он объясняет лучше, чем я.

Визит комиссии, конечно, был неслучайным, однако из него я вынес лишь, что речь идет о продолжении моих исследований. Признаться, я очень надеялся, что они выделят деньги для приобретения необходимой аппаратуры. Нужная сумма не из пустяковых, но если принять во внимание возможные результаты…

И еще в глубине души я надеялся, что мою стипендию хоть немного повысят. Трачу я по-прежнему крайне мало, ибо приучен к скромности, но мне было очень горько покидать несколько недель назад квартиру, в которой после смерти родителей я жил совсем один. Пришлось переехать в деревянный домик в пригороде, который удалось снять за сравнительно сходную цену.

В деньгах на аппаратуру отказали. Меня это ошеломило: разве не ясно, что над опытами придется работать гораздо дольше?! А о повышении стипендии и разговора не было! Трудно представить, что нашлись люди, не понимающие важности моих исследований. Но, быть может, все дело в комиссии, — как мне рассказали, в ее состав входили юристы и философы.

И все же так просто я не сдамся. Конечно, нечего и мечтать о продолжении опытов с двумя-тремя десятками подопытных кошек, как в последние годы, но пятьдесять лучших я оставлю. Самых способных, перспективных.

В последнее время я несколько пересмотрел конечную цель своих исследований. Теперь меня больше всего занимает философия кошек. Я подхожу к проблеме по-иному: не кошка будет учиться у человека, а человек — у кошки. И тогда он осознает, что нужно жить в гармонии с окружающим миром, которая зиждется на мудром самоограничении, покое, тишине и размышлениях… Когда мы поймем, как подняться на такой уровень существования, мы совершим открытие, превосходящее все прежние достижения естественных наук,

Сегодня я передал ключи от лаборатории управляющему. Сюда переберется группа молодых биологов, которой предстоит заняться выращиванием тканей in vitro. Надо полагать, они собираются открыть новый способ производства продуктов питания — свиные отбивные из пробирок!

На начальство я обиды не держу. Должен сказать, вело оно себя вполне пристойно, хотя из тех времен, когда я только приступил к исследованиям, никого не осталось. Расставаясь, они просили меня почаще заходить в институт, помогать им своим опытом…

Вообще-то здесь, за городом, в домике у опушки леса мне хорошо. Никто меня не подстегивает, не подгоняет — не то, что в научных учреждениях. Я получаю небольшую пенсию и ни перед кем не отчитываюсь, для каких целей покупаю животных и препараты.

Но опытов я не прекратил. Увы, взять с собой удалось лишь нескольких кошек. А если говорить начистоту, то работаю я всего с одной. Зовут ее Клеопатра III. Она — прямой потомок первой Клеопатры, у которой когда-то я обнаружил такие недюжинные способности.

Клеопатра III превосходит всех виденных мной доселе кошек. Это великолепный экземпляр, и думаю, что с ней я своей цели добьюсь. Более того, я убежден, что добьюсь этого в самое ближайшее время. Единственное, что меня заботит, — это вопрос о продолжении ее рода. Здесь у меня никаких условий для проведения партеногенеза нет. Но сейчас это не самое главное, — Клеопатра животное молодое и сильное, ей еще жить да жить.

Клеопатра пропадала целых четыре дня. Старик тревожился. Он то и дело подходил к двери, прислушивался, выходил из дома, звал… Но кошки и след простыл.

На пятый день она вдруг появилась. Исхудавшая, вся в пыли, она держала в зубах маленький серенький комочек. Быстро оглядевшись, положила его в выемку между двумя подушками на диване. Облизала, заискивающе взглянула на старика и снова исчезла.

Но почти тут же вернулась, принесла второго котенка, а потом и третьего, четвертого. Усевшись перед своим приплодом, она углубила выемку между подушками, устроила гнездышко. Подняв голову, с гордостью посмотрела на старика.

— Что же будет с нашей работой? — спросил старик.

— Ничего, — ответила Клеопатра. — У меня свои заботы.

— Похоже, ты забыла, что, не будь меня, не было бы и тебя!

Кошка начала царапать подушку, вырывая из нее полоски ткани.

— Опять ты за свое. Как мне это надоело…

— Вот оно что, — сказал старик и умолк.

Кошка больше не обращала на него внимания. Тогда он отправился на кухню и взял кастрюлю с молоком. Принес и поставил на пол перед диваном. Кошка спрыгнула и начала жадно лакать. Потом облизнула нос и вскочила обратно, к котятам. Они напоминали большеголовых мышей и попискивали.

— А мне что прикажешь делать? — спросил старик. — Если я не продолжу опыты, вся работа насмарку.

— Можешь заботиться о нас. Это единственное, в чем есть смысл, — ответила кошка и снова повернулась к своим малышам. Она выглядела довольной и тихонько мурлыкала.

Старик долго наблюдал за ней, за котятами, потом пошел в лабораторию, взял папки с записями и дневниками. Поднял крышку мусоросжигателя и бросил их вниз, одну за другой.

Подчинение[26]

(перевод Ю. Новикова)

Несмотря на нелепый вид, который придавали ему баллонные шины, «роувер» на удивление быстро двигался по пологим, поросшим мхом холмам. Передний грузовой люк был открыт, и сеть, закрепленная на двух стойках, раздувалась подобно парусу. Телекамеры, ати роговидные выросты по бокам кузова, крупным планом передавали на мониторы изображение. Сгрудившись у окна, за которым помещались приборы, мы следили за маневром.

— Смотрите! Один у него уже на прицеле!

И действительно, сквозь стекло можно было видеть многократно повторенное изображение тщедушного существа с плоским лицом, судорожно вздрагивавшего и пытавшегося бежать зигзагами. Сделав небольшую остановку, на время которой панорамирующие движения камер прекратились, «роувер» рывком двинулся дальше.

У маленького беглеца не было шансов на спасение. «Роувер» неумолимо приближался. На какое-то мгновение сеть простерлась прямо над жертвой — и вот уже та затрепетала в ее путах, а затем исчезла в грузовом отделении.

— Он даже не сопротивлялся! Неужели это существо разумно?

— А что вы скажете насчет куполовидной крыши?

— Что если мы имеем дело не с взрослой особью, а с детенышем?

Мы высадились здесь неделю назад. По показаниям нашего зонда температура колебалась от 10 до 40 градусов, воздух был пригодным для дыхания, а давление составляло 1,2 атмосферы — словом, планету вполне молено было заселять. Как выяснилось позже, условия на ней были даже благоприятнее, чем мы предполагали. Наличие воды, растений, основу которых составляет целлюлоза, полное отсутствие бактерий… Мы смогли выйти из корабля в легких защитных костюмах и без кислородных масок.

Животные нас не особенно волновали: с ними-то мы всегда справлялись, приноравливая к новым функциям и лишь изредка прибегая к частичному истреблению. При этом мы, разумеется, не забывали о создании заказников и генофонда, что было уже епархией приходивших следом за нами теоретиков, ученых из разных научных центров, архивистов и музейных хранителей. Нас же интересовала разве что возможность использовать тот или иной вид для подсобных работ: при корчевке лесов, осушении озер, заселении пустынь или строительстве жилищ от местных животных порой было больше проку, чем от автоматов. Оставалось лишь выяснить, поддаются ли они приручению и дрессировке, а как раз в этом наши биоинженеры весьма преуспели. На планете «Корана-114», например, им удалось привлечь полуразумные существа, ведущие образ жизни амфибий, к строительству подводных городов, и этому предприятию был уготован полнейший успех!