- Это достаточно веский аргумент в мое оправдание? – она так и не сняла предохранитель, смотрит на Эрхарда выжидающе. Румянец постепенно сходит с впалых, худых щек, оставив всего пару карминовых мазков на скулах.

- Ох, Лу… - выдыхает Эрхард в одном порыве, сгребая свою фарфоровую Химеру в охапку, отрывает от земли, прижав к груди. Пистолет болезненно жмет, давит на ребра. На такие мелочи уже совсем наплевать.

Только теперь до Айхенвальда доходит насколько напряжен он был все это время, когда вся тяжесть сомнений, подсознательного раскаяния и чувства вины, сдобренного одиночеством, одержимостью и страхом быть отвергнутым, растаяли.

- Ты все таки совсем чокнутая! – в сердцах шепчет он ей на ухо, отринув ненужные профессиональные ухищрения, как признание в любви.

Луиза тихо смеется, щекочет теплым дыханием его шею.

- Кто бы говорил Эрх. Это не я дарю своей девушке вместо цветов опасную бритву.

- У тебя есть девушка?

- А ты чувствуешь себя девушкой? Хочешь поговорить об этом?

- Мария и Иосиф, нет! Я не хочу об этом говорить, маленький монстр!

- Я чего ты хочешь?

- Утащить тебя отсюда. Моя машина в конце аллеи припаркована…

Новая вспышка тонкого, приглушенного смеха. Лу хлопает не зажатой между их телами рукой по широкой спине Айхенвальда.

- Эрх, ты просто потрясающий идиот. Шел убивать и оставил свою машину в паре сотен метров на парковке с видеонаблюдением? Великолепно. Осталось только в камеру помахать.

Отпустив Луизу на свободу, Эрхард ждет, пока она прячет пистолет в карман своего пальто. Затем деловито, подхватив на руки серый сверток с пустыми рукавами и торчащей из выреза откидного воротника белокурой головкой.

- Предположим, в моих суицидальных склонностях сомневаться не приходится. И я вообще не планировал избегать наказания за все, что с тобой собирался сделать. Но ты… Лу, ты ведь понимаешь, что все это чертовски неправильно? Да? Игнорировать меня пять месяцев. Почти полгода! Чтобы потом вот так…

Под оберткой дорой, грифельно-серой шерсти, альбиноска ерзает. Умащивается поудобнее, слепо доверяя его рукам.

- Нам ли с тобой не знать что никакого «правильно» не существует? Норма, это условность. Ей невозможно соответствовать. Каждый ненормален в той или иной степени. Иногда мы просто встречаем именно тех людей. Которые что-то задевают в нас. Которые не похожи на всех, кого встречали до этого. И тогда все что нужно, убедиться в том, что точно так же нужны им. Действительно нужны. Люди давно считают любовь болезнью. И если болеть ею, то неизлечимо. Мой отец, чтобы не дать своему избраннику сбежать, и доказать свои чувства, заразил себя ВИЧ. Крайние меры. Я узнала это уже после смерти Яна. А вскоре и Дамиан умер, угас держа меня за руку. Он рассказал много чего интересного из их с отцом тайной семейной жизни. Он оставил мне в наследство свой дом и уверенность в том, что любовь это нечто, ради чего люди добровольно принимают смерть из рук любимого человека, в конечном итоге забирая его с собой. Все что меньше этого огромного и всеподавляющего чувства - суррогат, банальное желание обладать с примесью похоти.

Эрхард слушает, внимательно вглядываясь в лицо Луизы, ловит каждое слово, старается ее понять, как бы безнадежно не выглядела эта затея. Он прекрасно знает как маниакально и всеобъемлюще любит это странное, мятущееся создание. В груди не осталось места даже для сердца, кажется, там пульсирует продолжение хрупкого девичьего тела, полностью подвластное ее движению, малейшему жесту. Словно она влезла в него как в костюм, проросла насквозь, обвила белесыми побегами алебастрового плюща, крошащегося от малейшего движения.

Но она? Что испытывает она? Желание быть любимой? Стать объектом поклонения? Или что-то настолько же сильное как и он?

И, черт подери, кто из них первый начал эту игру?

- Мне совершенно не хочется ни забирать тебя с собой на тот свет, ни отпускать туда одну, дорогая Луиза. Видимо изначально не хотелось, иначе наше ночное рандеву я спланировал бы совсем по другому. И надеюсь, ты тоже не спешишь распрощаться с жизнью. У меня теперь большие планы на тебя. Кроме того, это твое стремление повторить сценарий своих отцов мне очень не нравится – Эрхард слишком хорошо изучил ее прошлое, чтобы превращать его в свое будущее.

Нет. У них все будет иначе. Он об этом позаботится.

Темно-серые, как застывший цемент, как грозовые облака, цепкие глаза всматриваются в лицо альбиноски. Внешность ангела может ввести в заблуждение лишь полного идиома. Эрхард начинает смутно понимать, что за монстра он несет на руках.

Она любит его. О да! Возможно, полюбила еще раньше, чем он ее. Полюбила с той самоотверженностью, которая может подтолкнуть сыграть в кошки-мышки с потенциальным маньяком.

Ставка была высока.

Прокручивая в своей голове все произошедшее, Айхенвальд вспоминает, как неотрывно она смотрела на него во время секса. Жертвы насилия отворачиваются. Закрывают глаза. Стараются спрятаться внутрь себя от ужаса происходящего. Луиза же чувствовала явно не ужас. Она пыталась запомнить все. Наслаждалась их единством не меньше чем он, даже если физически это больше напоминало пытку.

- Разве возможно избежать влияния семьи в которой ты вырос на дальнейшую жизнь? – ответ Луизы нетороплив и мягок. Она тянется ладонью к его шее, накрывая рукавом белого сюртука порез, позволяет крови впитаться в ткань, гладит кончиками пальцев горячую кожу – Все что мы можем, минимализировать вред. Выбрать форму, в которой будет проявляться это влияние. Я выбрала тебя. Если это вообще может считаться выбором, а не несчастным случаем. До встречи с тобой, Эрх, я не испытывала влечения. Вообще. Никакого и никогда. Благословенное спокойствие и полный штиль. Диагностировать у себя асексуальность не такое уж сложное дело, при отсутствии дофаминового отклика на любые раздражители сексуального характера.

Откинув голову, так что бесцветные волосы свесились, прядями выбеленной марли вплетаясь в окружающую сырость, Луиза продолжила говорить.

- Меня вполне устраивала такая жизнь. Ян говорил, каждый обязан приносить пользу обществу, помогать людям, иначе существование теряет всякий смысл. И я прикладывала все усилия, чтобы соответствовать этой идиоме. Нужно было выбрать другую клинику для врачебной практики. Или пропустить мимо внимания твои попытки наладить контакт. Но… - скосив взгляд на внимательно слушающего ее Эрхарда, Луиза невесело улыбается. На искусанных губах от этого проступает пару рубиновых капелек, расползаясь яркими пятнышками – С тобой это не сработало. И если я не смогла тебя игнорировать, до должна была убедиться в том, что все по-настоящему.

Это самое странное признание в любви, которое он мог себе представить. И звучит оно слишком уж похоже на обвинение.

Видимо Эрхарду надлежит чувствовать вину, за то что не уложился в привычные рамки ее персональной реальности? Что вынудил маленькую, целеустремленную фон Саломе сменить вектор своего движения? Пересмотреть принципы? Сменить сексуальную самоидентификацию?

Айхенвальд скептически хмыкнул. Сейчас он почти горд собой. И полностью всем доволен. Если бы не одно маленькое но…

- Мы стоим друг друга Лу. Это определенно факт. Вот только не советую больше мной манипулировать. Тебе может не понравится результат. Кроме того, не забывай, у меня психиатрической практики лет на десять больше чем у тебя. Я смогу понять когда ты вновь потянешь за ниточки. Так что с этого момента будем предельно откровенны друг с другом, если не хочешь узнать на что способен потенциальный социопат, маниакально повернутый на тебе, дорогая .

Холодная ладошка на его шее все так же ласково поглаживает, запуская в кровь совершенно новый сорт яда. Он действует мягче и изощреннее похоти. Отравляет наверняка, скрепляя их негласный договор на подсознательном уровне.

Поощрение и принятие.

Таким как есть, без оговорок и попыток изменить.

Она как никто другой знает с кем и с чем имеет дело.

Эрхард смотрит на прорисованный на фоне ночного парка профиль, с приоткрытых израненных губ срываются серебристые облачка пара, добавляя в стылый туман толику тепла. На изогнутой тонкой шейке, белоснежной, хрупкой, подставленной под холодные прикосновения ветра, словно под жертвенный нож, голубые, пульсирующие жилки вторят ритму стучащего в ее груди сердца. Его сердца. Свое право на этот маленький комок рефлексивно дергающейся плоти Эрхард возводит в абсолют. Оно неоспоримо и фундаментально.

В конце парковой аллеи, между силуэтов гладких древесных стволов уже видна освещенная парковка.

Эрхард ускоряет шаг, наблюдая за тем как Луиза закрывает глаза.

Конец