— Не волнуйтесь, — успокоил пришедших Боткин. — Ваш друг не знает строения человеческого тела. Он не найдет сердца…

Жена одного миллионера упросила художника Брюллова написать ее портрет. Когда портрет был готов, заказчица стала капризничать:

— Уж я не знаю, право, но мне что-то не нравится… Краски вы, что ли, нехорошие покупаете!

Брюллов вспыхнул:

— Уж если речь зашла о красках, то портрет должен быть очень похож… Потому что я их покупаю в том самом магазине, где вы покупаете ваши румяна!

Бутлеров, еще учась в Казанском пансионе, увлекался химией, возился с таинственными склянками. За это его постоянно наказывали.

Однажды раздался оглушительный взрыв. Бутлерова нашли с опаленными волосами и бровями и посадили в карцер.

Наставники выводили его оттуда во время обеда, повесив на грудь доску с надписью: «Великий химик». Пансионное начальство, конечно, не предполагало, как блестяще оправдается звание, данное в насмешку.

Однажды Николай Егорович Жуковский читал слушателям МВТУ лекцию по теории воздухоплавания, которая сопровождалась демонстрацией диафильмов.

Когда на экране появилась формула для расчета лобового сопротивления воздуха, с первого ряда слушателей поднялся ассистент Жуковского и заметил:

— Николай Егорович, в этой формуле коэффициент «α» лишний.

— Да, да, — рассеянно ответил ученый, и подойдя к экрану, начал пальцем стирать лишний коэффициент.

Когда хоронили великого баснописца И. А. Крылова, кто-то из толпы спросил у знаменитого актера Каратыгина:

— Кого это хоронят?

— Министра народного просвещения, — ответил Каратыгин.

— Разве Уваров умер?

— Не Уварова хоронят, а Крылова.

— Так ведь Крылов баснописец.

— Это Уваров баснописец, а министр народного просвещения — Крылов.

Во время лекции знаменитого палеонтолога Владимира Онуфриевича Ковалевского какой-то студент из озорства запел петухом. Все засмеялись. Засмеялся и Ковалевский. Потом он достал свои часы и проговорил:

— Они сильно отстают. Судя по часам, сейчас семь часов вечера, а должно быть три часа ночи. Можете поверить моему слову: инстинкт низших животных безошибочен.

Будучи весьма известным и великим ученым, Михаил Васильевич Ломоносов до последних дней своей жизни испытывал нужду.

Однажды придворный вельможа, заметив у Ломоносова маленькую прореху на кафтане, из которой выглядывала рубаха, ехидно «сострил»:

— Ученость, сударь, выглядывает оттуда.

— Нисколько, — не растерявшись ответил Михаил Васильевич. — Глупость заглядывает туда.

Парижская Академия наук объявила конкурс на тему: «Распространение волн в цилиндрическом бассейне». 10 лет не поступало решения проблемы. В это время в Париже жил Михаил Васильевич Остроградский, слушавший лекции знаменитых математиков и физиков.

Однажды его отец не прислал своевременно денег. Остроградского, задолжавшего хозяину гостиницы, посадили в долговую тюрьму. Там он и написал свою знаменитую работу, давшую ответ на вопрос, поставленный Парижской Академией.

Товарищи великого русского физиолога Ивана Петровича Павлова однажды собрали немного денег, чтобы он смог купить себе новый костюм, ибо старый сюртук уже очень износился (молодой исследователь тогда только начинал свою деятельность, и его материальное положение было трудным).

— Спасибо, друзья! — сказал смущенный Иван Петрович.

На следующий день он явился в лабораторию с радостно сияющими глазами. В руках у него — длинная веревка, на которой привязаны разномастные визжащие псы.

— Вы даже представить себе не можете, как кстати пришлись эти деньги… Опыты теперь можно поставить гораздо шире… Костюм? Ну что вы! Он же еще долго проносится…

Одна «просвещенная» аристократка попросила изобретателя радио Попова рассказать ей, по какому принципу работает трансатлантический кабель. Ученый объяснил. Дама, улыбаясь, благодарила Попова:

— Мне пришлось разговаривать со многими выдающимися учеными нашего времени, но никто не говорил так просто и убедительно, как вы. Ваш рассказ прекрасен, он захватывает дух. Но у меня к вам один вопрос. Скажите, как все-таки получается, что телеграммы, посланные из Европы в Америку, приходят сухими? Ведь они идут через воду.

Один из знакомых Пушкина, генерал Орлов, встретив в 1821 году поэта в Киеве, был очень удивлен. Он еще не знал, что Пушкина выслало царское правительство из Петербурга на юг.

— Как, вы здесь? — спросил Орлов.

— Язык до Киева доведет, — отвечал Пушкин.

— Берегись, берегись, Пушкин, чтобы не услали тебя за Дунай!

— А может быть, и за Прут! — снова ответил каламбуром Пушкин.

«Странное название: „Московский английский клуб“, — сказал кто-то однажды Пушкину.

Пушкин тут же расхохотался и стал уверять, что есть названия еще более странные.

— Какие же?

— Императорское человеколюбивое общество».

Редактор и издатель «Вестника Европы», реакционный журналист Михаил Трофимович Каченовский, извещая в своем журнале об итальянском композиторе Скричи, сказал, что он ничего б не мог сочинить на темы, как: «К ней», «Демон» и прочие.

«Это правда, — сказал Пушкин, — все равно, если б мне дали тему: „Михайло Трофимович“ — что из этого я мог бы сделать? Но дайте сию же мысль Крылову, и он тут же бы написал басню — „Свинья“».

В то время в Москве был обычай развозить по домам благочестивых купцов считавшуюся благотворной икону божьей матери Иверской. Возили ее в таком же допотопном рыдване, как и актеров на спектакли, причем перед иконой горела свечка… И вот одной из излюбленных шуток артиста М. П. Садовского, когда он ехал в карете, было зажечь свечку и держать ее перед собой. Прохожие, видя в зимних сумерках карету, в которой мерцал огонек, принимали ее за карету с Иверской, и богомольные салопницы останавливались при ее проезде и крестились и кланялись, а Садовской от души хохотал.

За создание труда «Рефлексы головного мозга» Ивана Михайловича Сеченова царские власти хотели отдать под суд. Когда друзья великого физиолога спросили, кого из адвокатов он думает привлечь для своей защиты, Сеченов ответил:

— Зачем мне адвокат? Я возьму в суд лягушку и проделаю перед судьями все свои опыты. Пусть тогда прокурор опровергнет меня.

Придворный генерал обратился как-то с вопросом к поэту Сумарокову:

— Скажи, пожалуйста, что тяжелее: ум или глупость?

— Конечно, глупость, — немедленно ответил Сумароков. — Мне, например, хватает одной лошади, а тебя возит сразу четверка.

Однажды К. А. Тимирязев, рассказывал его сын А. К. Тимирязев, проходил со своим ассистентом по одному из московских скверов. Ассистент, обратив внимание ученого на то, что на кустах почему-то мало цветов, спросил, щеголяя научной терминологией: