— Как вы думаете, профессор, какие вещества в здешней почве в минимуме?

— Я не знаю, что здесь в минимуме, но думаю, что вор здесь был в максимуме, — ответил, улыбнувшись, Тимирязев.

Знаменитый шотландский хирург 18-го века Джон Абернети отличался необыкновенной лаконичностью речи, но в лице одной пациентки он встретил серьезного соперника в этом отношении.

Однажды к нему в Эдинбурге обратилась за помощью женщина с сильно воспаленной и опухшей рукой. Произошел следующий разговор, начатый доктором:

— Ожег?

— Ушиб.

— Компресс.

На другой день пациентка опять явилась к доктору. Последовал такой диалог:

— Лучше?

— Хуже.

— Еще компресс.

Два дня спустя женщина снова обратилась к доктору, и разговор вылился в такую форму:

— Лучше?

— Здорова. Сколько?

— Ничего! — воскликнул доктор. — Такой разумной клиентки я еще не встречал!

Великий физик Андре Ампер отличался рассеянностью. Однажды, уходя из дому, он оставил на дверях своей квартиры табличку с надписью: «Господина Ампера нет дома. Возвратится вечером».

Справившись с делами раньше намеченного часа, он вернулся домой. Но, увидев на дверях табличку с надписью, повернулся и ушел.

Однажды известный математик Боссюэ опасно заболел. Друзья столпились у его постели, но больной настолько ослабел, что не отвечал на вопросы.

— Да он уж не дышит, — сказал кто-то.

— Подождите, — перебил другой. — Я его спрошу. Боссюэ, квадрат двенадцати?

— Сто сорок четыре, — послышался шепот больного.

Кто-то спросил немецкого композитора Брамса:

— Долго ли вы думаете перед тем, как сочинять?

— Не особенно, но все же дольше, чем вы перед тем, как спрашивать, — ответил Брамс.

В квартире у Вольтера можно было всегда видеть кого-нибудь из молодых литераторов. Великий французский писатель-просветитель охотно принимал их, помогал дружеским советом.

Однажды зимним вечером Вольтер сидел в кресле, что стояло напротив камина, и, зябко натягивая плед, внимательно слушал начинающего автора. Когда тот кончил читать свое несовершенное произведение, Вольтер с улыбкой сказал:

— Если бы в ваших стихах было больше огня, а в этом камине — ваших стихов, нам не было бы так холодно…

Знаменитый немецкий физик Генрих Рудольф Герц в школьные годы очень увлекался работой на токарных станках, а в воскресные дни даже посещал ремесленную школу.

Позже, когда Герц был уже известным профессором, старый его учитель по токарному делу, узнав о судьбе своего ученика, с сожалением сказал:

— Как жаль. Он был бы прекрасным токарем.

Знаменитый астроном Фридрих Вильгельм Гершель был очень болен. Боялись даже, что он умрет. К больному пришел священник и изо всех сил старался подготовить его к смерти, рисуя в светлых тонах загробную жизнь.

— Знаете, — ответил астроном, — это замечательно! Вот тогда я наконец смогу увидеть Луну с обратной стороны.

Поэты не раз воспевали технику, но все больше паровозы, ракеты и другие крупные технические достижения. А Гете однажды, устав снимать нагар с сальной свечи (это делали особыми щипцами), написал изобретателям:

Технический заказ великого поэта удалось осуществить лишь спустя полвека. Были изобретены стеариновые свечи с крученым фитилем, который, сгибаясь, попадает в наиболее горячую часть пламени и здесь сгорает без остатка.

Однажды известному французскому физику и химику Гей-Люссаку понадобилось выписать из Германии тонкостенные стеклянные сосуды. На границе за них пришлось бы заплатить очень большую пошлину. Но его друг Александр Гумбольдт придумал способ, чтобы сосуды провезли даром: он велел запаять их и написать на ящиках: «Осторожно, немецкий воздух!» Таким образом сосуды превратились в упаковку, за которую пошлины вообще не взимаются, а «товаром», заключенным в них, был обыкновенный воздух, не упоминаемый в тарифных справочниках. Благодаря хитрости Гумбольдта сосуды были вывезены без всякой пошлины.

Путешествуя по Мексике, Гумбольдт без устали расспрашивал своих спутников обо всем, что ему попадалось на глаза. В конце концов один из сопровождавших его мексиканцев воскликнул:

— Синьор, вас называют великим ученым, почему же вы без конца расспрашиваете обо всем?

— Именно поэтому я и знаю так много, — спокойно ответил ученый.

Когда греческого философа Аристиппа спросили, чем отличается философ от прочих людей, он ответил:

«Тем, что если бы все законы вдруг исчезли, его поведение не изменилось бы».

Однажды знаменитый древнегреческий драматург Софокл рассказал друзьям, что три строчки одной из его трагедий стоили ему трехдневного труда.

— Трехдневного? Да я за это время написал бы их несколько сот, — заметил находившийся при этом виршеплет.

— И они прожили бы три дня, — ответил Софокл.

Однажды у Виктора Гюго была очень срочная работа. Чтобы лишить себя возможности отрываться от нее, писатель остриг наполовину голову и бороду, а ножницы выбросил в открытое окно. Этим он вынудил себя оставаться дома, пока волосы не отрастут, и поэтому смог закончить работу в намеченный срок.

Однажды знаменитый химик Деви получил по почте от безвестного переплетчика запись своих лекций в прекрасном переплете. Восхищенный ясностью и точностью изложения, Деви отыскал талантливого переплетчика и пригласил его работать вместе. Фамилия переплетчика была Фарадей.

Впоследствии Деви говорил:

— Самым великим моим научным открытием было то, что я открыл Фарадея!

Однажды ученики греческого философа Зенона обратились к нему с просьбой:

— Учитель, ты, обладающий знаниями во много раз большими, чем мы, всегда сомневаешься в правильности ответов на вопросы, которые всем нам кажутся очевидными и ясными. Объясни причину твоих сомнений.

Начертив посохом на песке два круга, большой и малый, один в другом, старец молвил:

— Площадь большого круга — это познанное мной, а площадь малого круга — это познанное вами. Как видите, знаний у меня действительно больше, чем у вас. Но все, что вне этих кругов, — это не познанное ни вами, ни мною. Согласитесь, что длина большой окружности больше длины малой, а следовательно, и граница моих знаний с непознанным больше, чем у вас. Вот почему у меня и больше сомнений!

Друзья и почитатели математика и философа Готфрида Вильгельма Лейбница решили торжественно отметить день рождения ученого и поднести ему его бюст, искусно выполненный известным скульптором. Лейбниц долго рассматривал бюст и наконец произнес: